Вернувшись в бывший кабинет Бурцева, Николай обнаружил там человека в форменной тельняшке, выглядывающей из ворота камуфляжной десантной формы с генеральскими погонами. Человек был усат, молодцеват и спокоен, как кок Кейси Райбек на борту линкора «Миссури», чего нельзя было сказать о Васе. Тот больше напоминал по внутренней нервозности персонажа Томми Ли Джонса.
Насмотрелся, вник в ситуацию, узник чекистских застенков? Рымников встал из-за стола навстречу Николаю. Знакомьтесь: генерал Седых, Анатолий Степанович, командир нашей десантной дивизии. Николай Николаевич Стольников, мой старинный друг. Присаживайся, слушай.
Стольников пожал крепкую ладонь генерала (рукопожатия вновь вернулись в моду несколько месяцев назад), присел за стол напротив, рядом с Василием.
Интернировано в общей сложности восемь человек из рекомендованных комитетом двенадцати, генерал, вероятно, продолжал доклад. Местонахождение Бурцева пока не установлено. Блокпосты обеспечены питанием, патрулирование продолжается. Обстановка в городе спокойная, рекомендую отменить комендантский час с понедельника.
Хорошо, согласился Рымников. Комитет после сложения полномочий губернатора переключил на себя работу по обеспечению экономической стабильности региона. Толковые профессионалы назначены на ключевые должности, но обеспечение общественной безопасности пока придётся осуществлять вашими силами, Анатолий Степанович. С переформатированием правоохранительного блока есть определённые проблемы. Можем на вас рассчитывать?
Руководство подтвердило прикомандирование дивизии Зареченскому комитету гражданского самоуправления ровно на неделю. Затем личный состав вернётся к исполнению возложенных на него задач по плану министерства обороны, сообщил генерал Седых.
Ладно, как-то придётся выкручиваться, Василий ожесточённо потёр лоб. Всё?
Есть конфиденциальная информация, тон генерала был вопросительный.
Валяй, Анатолий Степанович, можно.
Ситуация в Зареченске полностью контролируется оппозицией и не вызывает опасений, по крайней мере в настоящий момент. Но решаться всё будет не здесь, а в Москве, Василий Кириллович, генерал Седых прошёл к холодильнику, достал бутылку минералки, отпил из горлышка.
Не держи мхатовскую паузу, генерал, поторопил Рымников. Выкладывай.
Десантник вернулся за стол.
Ситуация в генштабе сегодня равновесная и очень напряжённая. Армия смогла усилиями отдельных высших чинов купировать насилие со стороны Госнадзора и Росгвардии в отношении мирного населения, но в любой момент нейтралитет может быть нарушен, если станет понятно, что протестующие на Лубянке начнут выдыхаться и уставать. Им крайне важно сегодня ваше присутствие. Моё руководство полагает, что пора, Василий Кириллович, ехать в столицу.
Она же блокирована.
Обеспечим проникновение, если дадите согласие.
Внезапно Стольникову пришла в голову абсолютно трезвая мысль: «А ведь я присутствую при заговоре. Я государственный преступник самого отборного сорта. И меня обязательно расстреляют, как Федерико Гарсиа Лорку. Ладно, кому-то и Лоркой нужно быть». Хмыкнул вслух.
Что? рассеянно отвлекся на него Рымников, решился. Да, пожалуй. Согласен. Каков план?
План операции вам изложит специальный человек. Приглашу?
Василий кивнул. Генерал ткнул в номер на сотовом: «Виктор, поднимись ко мне».
Этот парень был в моей разведроте ещё под Кызылом, в самые горячие дни. Дослужился у нас до капитана, забрали в ГРУ. Второй месяц как опять прикомандирован в Зареченск. Доверяю как себе и вам советую.
Коротко стукнув в дверь, к столу неуловимо опасной походкой и одновременно почти строевым шагом подошёл сухощавый молодой человек с чуть выбеленными сединой висками.
Майор Андреев.
Садись, десантный генерал кивнул на стул рядом с собой. Прошу любить и жаловать, Виктор Андреев. Виктор Алексеевич, разъясни задачу Василию Кирилловичу.
Майор посмотрел на Стольникова, вопросительно глянул на генерала. Седых кивнул.
Тогда так. Группа гражданских должна включать максимум трёх человек, информацию до них довести строго конфиденциально. Поедем на поезде до Рязани, оперативное и физическое прикрытие на мне. В Рязани будут ждать две машины со спецномерами и дополнительным усилением. Доберёмся в лучшем виде за трое суток, самое позднее. В общих чертах.
Меня же теперь любая собака в стране знает. Вычислят в поезде, сообщат куда следует.
Не льстите себе, Василий Кириллович, майор дерзил умело и жёстко. Вы далеко не Ксения Собчак и даже не Филипп Киркоров. Народ наш политику презирает, а революционеров любых мастей вообще знать не хочет. Короче, положитесь на меня. Хотелось бы прямо сейчас получить список группы. Выезд завтра.
Десять минут дадите, майор?
Пять.
У тебя там коньяк остался? неожиданно обратился Рымников к Николаю. Стольников кивнул. Неси.
Полбутылки «Арарата» аккуратно поместились в четыре рюмки. Выпили. Майор выразительно посмотрел на наручные часы.
Ну что, Коля, поехали? Опоздайка смотрел на Стольникова как в старые добрые времена, когда на фольклорной практике предлагал сгонять за самогоном в соседнюю деревню.
Поехали, Вася, спокойно согласился Николай.
Решено, едем мы вдвоём, поставил точку Рымников. Я уложился, майор?
Более чем, уважительно ответил спецназовец. Тогда ещё проще. Вам собраться в дорогу нужно? Простите, не знаю имени-отчества.
Николай Николаевич. Разумеется.
Тогда делаем так. Сейчас я вас с Василием Кирилловичем аккуратно вывезу отсюда. Лишний диван дома найдётся? Отлично, там и переночуете. А завтра заберу и сразу на вокзал. Пойдёт?
Пойдёт, ответил за Николая Рымников. У меня тапочки с зубной щёткой здесь. Придумаешь, что сказать завтра комитету, Анатолий Степанович. Сообщишь, что старшим на хозяйстве по Зареченску оставляю Гонтаренко. Поможешь ему, да?
Конечно.
Из каких соображений Виктор разместил их в плацкартном вагоне вместо купейного, майор внятно объяснять не стал. Некоторая туманность ответов представлялась Стольникову излишней перестраховкой, но лучше доверять специалисту, чем вообще никому. А в целом Виктор ему нравился спокойствием, уверенностью и контактностью.
Вот и сейчас в очередной раз вагон пропатрулировал наряд линейной полиции. Уже прошли мимо, так он встал, хлопнул полицейского по плечу. Тот обернулся в привычном оскорблении чувств должностного лица, а Виктор притянул их головы, что-то нашептал, и менты взорвались здоровым молодецким хохотом, дружелюбно кивнув напоследок. А майор задорно подмигнул Стольникову, скорчив самодовольную гримасу.
По вагону потянуло сквозняком и перегаром. В сторону вагона-ресторана двигалась добирать своё колонна фанатов в цветах родного клуба. «А-ван-гард! А-ван-гард!» с вызовом граду и миру скандировали особо рьяные персонажи. Одного мотануло вагонной амплитудой, и он с размаху уселся на ноги Стольникова, посмотрел мутно, агрессивно, потянулся за газетой к Рымникову: «Про хоккей есть чего?». Рядом остановились двое таких же заинтересованных далеко не юных любителей спорта, пропуская за спинами фанатское движение России к лучшему будущему.
Вася свернул газету, убрал за спину на полку, зевнул. Рымников всегда зевал перед дракой, вспомнил Николай и попытался вытащить ноги из-под незваного гостя, тот ответил коротко: «Не дёргайся, отец». Глаза фаната были уже не мутные, а трезвые и внимательные. Василий попытался встать, но был тут же припёрт к окну ещё одним ценителем зимнего вида спорта. Третий встал между полками, успел облокотиться локтями на верхние и улетел головой в вагонное стекло от сдвоенного удара ног майора Андреева. Стёк туловищем на столик, успокоился. Виктор коротко ударил в горло сидевшего на ногах у Стольникова и сразу прыгнул на успевшего вытащить пистолет нежданного соседа Рымникова. Ствол дёрнулся вспышкой выстрела, в купе сразу потянуло кислым запахом пороха. Стрелявший ещё хрипел и дёргал головой, завалившейся на плечо Василия, а специальный человек уже сидел на спине выключенного первым ударом в шею зачинщика конфликта. Сунул нож с окровавленным лезвием Стольникову: «подержи», стянул кисти беспамятного за спиной пластиковой удавкой. Подмигнул Николаю, устало выдавил из себя: «Сейчас, сейчас». И завалился головой вперёд в проход вагона, исполненного мужскими криками и женской истерикой.
Сквозь панику пассажиров донёсся грохот форменных башмаков и команда «всем, блядь, занять свои места!». Два давешних мента подбежали к месту происшествия с табельным оружием в руках, окинули взглядом панораму боя. Один, держа «макарова» наизготовку, прошёл дальше по вагону, бегло исследуя купе и верхние полки. Другой оторвал руки Стольникова от булькающего кровью пулевого отверстия в футболке майора, взял его за голову, сказал: «Витя, ну как же так. Ну ёб твою мать, Витя». Взял под мышки, кивнул на нижнюю полку Николая: «Давай его сюда». Подняли, уложили.
Заглянул второй полицейский сержант, прячущий в кобуру пистолет:
Сообщил. Станция через полчаса, сказали, что успеют. Как он?
Не знаю. Дышит. Из этих один тёплый, два холодных.
Справишься тут один?
Как-нибудь. Аптечку посмотри у него в рюкзаке, перевязка должна быть.
Некогда, сам.
Сержант стянул с багажной полки рюкзак майора, бросил его напарнику. Заодно скинул сумки Стольникова с Рымниковым.
Василий Кириллович, Николай Николаевич, вы со мной. Без вопросов, быстро, быстро.
Направляясь за полицейским, или кто он там был в действительности, Николай оглянулся на майора. Тот смотрел на него ускользающим в небытие взглядом, дышал прерывисто, со свистом. Подмигнул, показалось, что улыбнулся.
Запись в блокноте Стольникова.
УПАКОВАННОЕ ВРЕМЯ
Выпить водки на перроне на прощание,
закурить по сигарете на дорожку
Ах, какие раньше были расставания
потихоньку, полегоньку, понемножку.
Даже если чересчур, то с пониманием
относилась проводница к процедуре:
«Вы, товарищ, прекращайте пререкания.
Вам, товарищ, подучиться бы культуре.
Поднимайтесь быстро в тамбур отправление
нам дают уже. Прощайтесь и поехали».
Уезжало в неизвестность поколение,
как в считалке: за грибами и орехами.
И орехов нам отсыпали до краешка,
и грибы пошли опять сплошь ядовитые.
И свобода расставания в сараюшке:
неумытая, побитая, забытая.
На перронах отчуждение стерильности,
полицейские с овчарками суровые,
как приметы утомительной стабильности.
И тоскливые гудки шлют маневровые.
Пассажиры все трезвы до неприличия,
провожающие строгие, солидные.
И вокзалы уникально обезличены,
и прощания какие-то гибридные.
Сигаретный дым с загона для курильщиков
донесёт вдруг до вагона запах прошлого.
На восток везут груз памяти носильщики
упакованное время суматошное.
Глава 3
Артёмов
Таким образом, Зареченск продолжает оставаться под контролем армии, товарищ главнокомандующий, начальник Генерального штаба Антон Дерябин отошёл от карты, положил указку на стол. Сразу после восстановления правопорядка в столице мятежный комитет будет изолирован, все установленные активные сторонники Рымникова будут переданы структурам ГСН. Доклад закончил.
Президент Фёдор Земсков, облачённый по случаю госпереворота в элегантную полевую форму высшего командного состава, нашёл взглядом командира зареченской десантной дивизии:
Справитесь, генерал?
Так точно, товарищ главнокомандующий, встал Седых. Операция по удалению блогера из Зареченска прошла успешно, других серьёзных препятствий для быстрого и максимально бескровного подавления локального мятежа нет. Город контролируется вверенным мне подразделением.
Хорошо. Теперь по Рымникову. Доложите, Евгений Станиславович.
Рымников пока не установлен, товарищ главнокомандующий, кратко отчитался Артёмов. Работаем.
Плохо работаете, товарищ министр ГСН, поморщился Земсков. Ставите под угрозу всю операцию. Тысячи полевых сотрудников целый год вели оперативную работу по плану «Синедрион», ночей недосыпали, с семьями неделями не виделись. А ведь это не просто ваши подчинённые, это ваши боевые товарищи. Мои боевые товарищи. И мы не простим роковой ошибки руководства ГСН на последнем, решающем этапе операции. Садитесь. Теперь о наших западных партнёрах. Прошу, Алексей Валерьевич.
Директор офиса президента Алексей Болдырев начал доклад о реакции правительств США и Европы на революцию в России. Они называли «революцией» операцию Кремля под кодовым названием «Синедрион», направленную на окончательное устранение и изоляцию всех потенциальных врагов государства, то есть личных врагов Фёдора Земскова, среди которых Василий Рымников был главным, но далеко не единственным персонажем.
Среди полутора десятков присутствующих на особо секретном совещании в Горках, пожалуй, только Артёмов, Болдырев и Дерябин знали, что «Синедрион» является важной, но лишь подготовительной частью плана «Апокалипсис» глобальной операции возмездия, идефикс президента Земскова. План предполагал начало финального периода «Апокалипсиса» примерно через восемь месяцев после завершения операции «Синедрион», за которую сейчас так переживали лидеры западных стран.
В детали плана «Апокалипсис» Артёмова ввёл директор офиса президента сразу после встречи с Земсковым неделю назад, на которой генерал-полковник был назначен министром ГСН.
Сочувствую вашей семейной трагедии, Евгений Станиславович, Земсков говорил проникновенно, как будто при разговоре работали камеры протокольной съёмки для федеральных телеканалов. Но горевать будем после победы. Ваш предшественник, буду откровенен, просрал всё что мог на важнейшем направлении работы ведомства, о частностях вам расскажет Алексей Валерьевич. Замечу лишь, что косвенным результатом этого провала была и гибель вашего сына. Уверен, Глеб мог и должен был выйти из круга откровенных недругов нашей страны, в который он попал по нелепой случайности. Ответственности за поступок с сына я с вас не снимаю, но разделяю её. Залогом чему является ваше назначение. Уверен в вас, Евгений Станиславович. Масштаб и уровень задач, стоящих сегодня перед ГСН, вам предстоит осознать в ближайшие дни. Работайте. Времени на раскачку нет.
В приёмной Болдырева директор офиса распорядился секретарше: «Галина Александровна, нам чай и кофе, пожалуйста. Вы же кофе не пьёте, Евгений Станиславович, я правильно помню?» И распахнул дверь в кабинет перед новым министром.
Алексей Валерьевич Болдырев, как карьерный чиновник, достигший высшей ступени развития в своем классе беспозвоночных, отличался инициативной исполнительностью, посвящённостью в тайны сфер и аккуратной русой бородкой, обеспечившей ему прозвище «Козлевич» как в околокремлёвских чиновных кругах, так и в совсекретных оперативных донесениях для руководства ГСН. Правая и самая доверенная рука Земскова являлась одновременно и его головой, точнее ртом, через который до окружающих доводились идеи президента. Чем Земсков вкладывал свои идеи в рот Алексею Валерьевичу, доподлинно неизвестно, но Артёмову несколько лет назад довелось ознакомиться с донесением, в котором сообщалось о не вполне высокодуховных способах передачи информации директору офиса президента от давно уже неженатого лидера нации. Суперценный агент конторы, измысливший важнейшую государственную тайну, через пару дней после своего донесения внезапно сошёл с ума и скоропостижно скончался в клинике под Брянском, но информация, попавшая в Госнадзор, никогда не исчезает бесследно. И наблюдая в телевизионных трансляциях с главных всенощных служб просветлённые лики Земскова и Болдырева, генерал Артёмов невольно вспоминал факты из донесения сумасшедшего агента. Память штука коварная, с ней сложно.
Вы же понимаете, Евгений Станиславович, что в мирное время после выходки Глеба, царствие ему небесное, вы бы отправились руководить Чукотским управлением ГСН, Болдыреву ни к чему были церемониальные расшаркивания, он внятно доводил до собеседника незакамуфлированную мысль президента. И поверьте, это был бы лучший вариант из всех возможных. Но бывший министр (у кремлёвских с давних пор традиционно не назывались пофамильно неприятные Земскову личности) очевидно не справился с кризисной ситуацией, начиная со сдачи Лубянки, заканчивая обстрелом центра Москвы из пушек БМП. Внутренний политический конфликт мгновенно превратился в главную точку международной политической напряжённости. В незапланированное движение пришли мировые центры реального влияния на глобальные процессы, что поставило под угрозу весь план «Апокалипсис», в который я вас сейчас введу, но хотелось бы уяснить: вы понимаете, почему именно на вас сегодня президент решил возложить работу министерства?