Жучку простили, молоком напоили, приняли в милость, на старое место приставили, стеречь двор заставили.
Привередница
Жили-были муж да жена. Детей у них было всего двое дочка Малашечка да сынок Ивашечка.
Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего третий пошёл.
Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:
Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!
А уж как Малашечка испривереднилась, так такой другой не то что на селе, а, чай, и в городе не было! Ты подай ей хлебца не то что пшеничного, а сдобненького, на ржаной Малашечка и смотреть не хочет!
А испечёт мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит: «Ки́сел, давай медку!» Нечего делать, зачерпнёт мать на ложку мёду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без мёду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.
Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего чтобы его из избы не пускала.
А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов калёных, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками. Это мать говорила, а отец поддакивал.
Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.
Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке. Вспомнила было девочка родительский наказ да подумала: «Не велика беда, коли выйдем на улицу!»
А их изба была крайняя к лесу.
Подруги заманили её в лес с ребёнком она села и стала брату веночки плесть. Подруги поманили её в коршуны поиграть, она пошла на минутку да и заигралась целый час. Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, остыло, только травка помята.
Что делать? Бросилась к подругам, та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать; бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.
Печь, печурка! Не видела ли ты моего братца Ивашечку?
А печка ей говорит:
Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!
Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!
Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди! сказала ей печь.
Малашечка рассердилась и побежала далее. Бежала, бежала, устала, села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:
Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?
А яблоня в ответ:
Девочка-привередница, поешь дикого, кислого яблочка может статься, тогда и скажу!
Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много и то ем по выбору!
Покачала на неё яблоня кудрявой вершиной да и говорит:
Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!»
Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега и стала речку спрашивать:
Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?
А речка ей в ответ:
А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперёд моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.
Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!
Эх, погрозилась на неё река, не брезгай пить из ковша!
Побежала привередница дальше. И долго бежала она, ища Ивашечку; наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, вот и вздумала с ним заговорить:
Ёжик, ёжик, не видал ли ты моего братца?
А ёжик ей в ответ:
Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребёнка в красной рубашечке.
Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! завопила девочка-привередница. Ёжик, голубчик, скажи мне, куда они его пронесли?
Вот и стал ёж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живёт Яга-Баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.
И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:
Ёжик ты мой рябенький, ёжик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!
Ладно, сказал он и повёл Малашечку в самую чащу, а в чаще той всё съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьётся, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают.
«Вот бы поесть!» думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привёл её к старой избушке на курьих ножках. Малашечка заглянула в дверь и видит в углу на лавке Баба-Яга спит, а на прилавке Ивашечка сидит, яблочками играет.
Схватила она брата на руки да и вон из избы!
А гуси-наёмники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял всё стадо гусиное, а сам полетел к Бабе-Яге докладывать. А Баба-Яга костяная нога так спит, что с неё пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос. Вскочила Баба-Яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:
Баба-Яга костяная нога! У нас дома неладно что-то сделалось Ивашечку Малашечка домой несёт!
Тут Баба-Яга как расходилась:
Ах вы трутни, дармоеды, из чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой!
Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются. Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:
Матушка река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей!
А река ей в ответ:
Девочка-привередница, поешь наперёд моего овсяного киселя с молоком.
Устала голодная Малашечка, в охотку поела мужицкого киселя, припала к реке и всласть напилась молока. Вот река и говорит ей:
Так-то вас, привередниц, голодом учить надо! Ну, теперь садись под бережок, я закрою тебя.
Малашечка села, река прикрыла её зелёным тростником; гуси налетели, покрутились над рекой, поискали брата с сестрой да с тем и домой полетели. Рассердилась Яга пуще прежнего и прогнала их опять за детьми.
Вот гуси летят вдогонку, летят да меж собой перекликаются, а Малашечка, заслыша их, прытче прежнего побежала. Вот подбежала к дикой яблоне и просит её:
Матушка зелёная яблонька! Схорони, укрой меня от беды неминучей, от злых гусей!
А яблоня ей в ответ:
А поешь моего самородного кислого яблочка, так, может статься, и спрячу тебя!
Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблоко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка.
А кудрявая яблонька стоит да посмеивается:
Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой!
Взяла яблонька, обняла ветвями брата с сестрой и посадила их в серёдочку, в самую густую листву.
Прилетели гуси, осмотрели яблоню нет никого! Полетели ещё туда, сюда, да с тем к Бабе-Яге и вернулись.
Как завидела она их порожнём, закричала, затопала, завопила на весь лес:
Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все пёрышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьём проглочу!
Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются:
Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!
Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси всё ближе и ближе; а у девочки-привередницы ножки, ручки устали еле плетётся. Вот видит она в поле та печь стоит, что её ржаным хлебом потчевала. Она к печи:
Матушка печь, укрой меня с братом от Бабы-Яги!
То-то, девочка-привередница, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть, что отец с матерью едят! А то «варёного не ем, печного не хочу, а жареного и на дух не надо!»
Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперёд-де таково не буду!
Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!
С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить!
Такого-то хлеба я отроду не видала словно пряник-коврижка!
А печка, смеючись, говорит:
Голодному и ржаной хлеб за пряник идёт, а сытому и коврижка вяземская не сладка! Ну, полезай теперь в устье, сказала печь, да заслонись заслоном.
Вот Малашечка скоренько села в печь, затворилась заслоном, сидит и слушает, как гуси всё ближе подлетают, жалобно друг дружку спрашивают:
Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!
Вот полетали они вокруг печки. Не нашед Малашечки, опустились на землю и стали промеж себя говорить: что им теперь делать? Домой ворочаться нельзя: хозяйка их живьём съест. Здесь остаться также не можно: она велит их всех перестрелять.
Разве вот что, братья, сказал передовой вожак, вернёмся домой, в тёплые земли, туда Бабе-Яге доступа нет!
Гуси согласились, снялись с земли и полетели далеко-далеко, за синие моря. Отдохнувши, Малашечка схватила братца и побежала домой, а дома отец с матерью всё село исходили, каждого встречного и поперечного о детях спрашивали; никто ничего не знает, лишь только пастух сказывал, что ребята в лесу играли.
Побрели отец с матерью в лес да подле села на Малашечку с Ивашечкой и наткнулись. Тут Малашечка во всём отцу с матерью повинилась, про всё рассказала и обещала вперёд слушаться, не перечить, не привередничать, а есть, что другие едят. Как сказала, так и сделала, а затем и сказке конец.
Кошечка
Лиса лапотница
Зимней ночью шла голодная кума по дорожке; на небе тучи нависли, по полю снежком порошит.
«Хоть бы на один зуб чего перекусить», думает лисонька. Вот идёт она путём-дорогой; лежит лапоть. «Что же, думает лиса, иную пору и лапоток пригодится». Взяла лапоть в зубы и пошла далее. Приходит в деревню и у первой избы постучалась.
Кто там? спросил мужик, открывая оконце.
Это я, добрый человек, лисичка-сестричка. Пусти переночевать!
У нас и без тебя тесно! сказал старик и хотел было задвинуть окошечко.
Что мне, много ли надо? просила лиса. Сама лягу на лавку, а хвостик под лавку, и вся тут.
Сжалился старик, пустил лису, а она ему и говорит:
Мужичок, мужичок, спрячь мой лапоток!
Мужик взял лапоток и кинул его под печку.
Вот ночью все заснули, лисичка слезла тихонько с лавки, подкралась к лаптю, вытащила его и закинула далеко в печь, а сама вернулась как ни в чём не бывало, легла на лавочку, а хвостик спустила под лавочку.
Стало светать. Люди проснулись; старуха затопила печь, а старик стал снаряжаться в лес по дрова.
Проснулась и лисица, побежала за лапотком глядь, а лаптя как не бывало. Взвыла лиса:
Обидел старик, поживился моим добром, а я за свой лапоток и курочки не возьму!
Посмотрел мужик под печь нет лаптя! Что делать? А ведь сам клал! Пошёл, взял курицу и отдал лисе. А лиса ещё ломаться стала, курицы не берёт и на всю деревню воет, орёт о том, как разобидел её старик.
Хозяин с хозяйкой стали ублажать лису: налили в чашку молока, покрошили хлеба, сделали яичницу и стали лису просить не побрезговать хлебом-солью. А лисе только того и хотелось. Вскочила на лавку, поела хлеб, вылакала молочка, уплела яичницу, взяла курицу, положила в мешок, простилась с хозяевами и пошла своим путём-дорогой.
Идёт и песенку попевает:
Вот подходит она вечером к другой деревне. Стук, тук, тук, стучит лиса в избу.
Кто там? спросил мужик.
Это я, лисичка-сестричка. Пусти, дядюшка, переночевать!
У нас и без тебя тесно, ступай дальше, сказал мужик, захлопнув окно.
Я вас не потесню, говорила лиса. Сама лягу на лавку, а хвост под лавку, и вся тут!
Пустили лису. Вот поклонилась она хозяину и отдала ему на сбережение свою курочку, сама же смирнёхонько улеглась в уголок на лавку, а хвостик подвернула под лавку.
Хозяин взял курочку и пустил её к уткам за решётку. Лисица всё это видела и, как заснули хозяева, слезла тихонько с лавки, подкралась к решётке, вытащила свою курочку, ощипала, съела, а пёрышки с косточками зарыла под печью; сама же, как добрая, вскочила на лавку, свернулась клубочком и уснула.
Стало светать, баба принялась за печь, а мужик пошёл скотинке корму задать.
Проснулась и лиса, начала собираться в путь; поблагодарила хозяев за тепло, за угрев и стала у мужика спрашивать свою курочку.
Мужик полез за курицей глядь, а курочки как не бывало! Оттуда сюда, перебрал всех уток: что за диво курицы нет как нет!
А лиса стоит да голосом причитает:
Курочка моя, чернушка моя, заклевали тебя пёстрые утки, забили тебя сизые селезни! Не возьму я за тебя любой утицы!
Сжалилась баба над лисой и говорит мужу:
Отдадим ей уточку да покормим её на дорогу!
Вот накормили, напоили лису, отдали ей уточку и проводили за ворота.
Идёт кума-лиса, облизываясь, да песенку свою попевает:
Шла лиса близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли стало смеркаться. Завидела она в стороне жильё и свернула туда; приходит: тук, тук, тук в дверь!
Кто там? спрашивает хозяин.
Я, лисичка-сестричка, сбилась с дороги, вся перезябла и ноженьки отбила бежавши! Пусти меня, добрый человек, отдохнуть да обогреться!
И рад бы пустить, кумушка, да некуда!
И-и, куманёк, я непривередлива: сама лягу на лавку, а хвост подверну под лавку, и вся тут!
Подумал, подумал старик да и пустил лису. А лиса и рада. Поклонилась хозяевам да и просит их сберечь до утра её уточку-плосконосочку.