Один из полицейских отвез меня в Блумингтон-Нормал, а оттуда я добрался до города на поезде. Я прошел пешком до гостиницы, в которой работал, расположенной на Мичиган-авеню, напротив Гранд-Парка. Я снял номер и покинул фойе до того, как персонал успел окружить меня фальшивым участием. Следующие двое суток я провел в некоем подобии зимней спячки. Звонил телефон но я не обращал внимания на звонки. Кто-то стучал в дверь я не отвечал. Я заказывал еду в номер и просил оставлять поднос за дверью, затем, почти ничего не съев, выставлял подносы обратно в коридор.
Пил ли я?
Да, пил, и много.
Понимаю, чтό вы, вероятно, обо мне подумаете. Дилан пьет. Ввязывается в драки. Он плохой человек. И я, в общем-то, не могу с вами спорить. Так было с тех самых пор, как умерли мои родители, и все же это не оправдание моего образа жизни. Просто так обстоит дело. Мои пороки намертво цепляются за меня якорями. Карли как-то сказала, что я постоянно сражаюсь со второй своей половиной и настанет день, когда мне придется сделать выбор и отшвырнуть ее прочь. Но я так и не мог понять, как это сделать.
Во время второй моей ночи в гостинице в какой-то момент мне приснился кошмар, будто я по-прежнему под водой. Я был слеп, без путеводного компаса, и погружался все глубже в пучину мрака. Тяжесть сдавливала мне легкие, подобно воздушному шарику, готовому вот-вот взорваться. Где-то поблизости, но вне пределов досягаемости, я слышал приглушенный голос Карли, призывающей на помощь, умоляющей спасти ее.
«Дилан, найди меня! Я еще здесь!»
Я проснулся, закрученный в простыни. Взмокший от пота, я судорожно дышал, уставившись в потолок. Моя кровь все еще оставалась отравлена алкоголем, отчего у меня перед глазами все плыло. Комната крутилась подобно карусели. Я встал со слишком мягкой кровати и подошел к окну. Передо мной простирался Гранд-Парк: фонари вытянулись в два ряда вдоль улицы, ведущей к Букингемскому фонтану. Вдалеке за парком зловеще темнело озеро Мичиган, подобно мрачному грозовому фону картины. Обычно этот вид мне нравился, но сейчас я не увидел ничего, кроме собственного отражения в стекле, которое попеременно расплывалось и снова становилось резким.
Дилан Моран.
Я смотрел на это лицо и видел в стекле отражение незнакомого человека. Я не мог заглянуть внутрь того, кто смотрел на меня. Казалось, я разбился на куски и оставил какую-то часть себя с тем человеком на берегу реки. И все-таки, несмотря ни на что, это было мое отражение. Это был я.
У меня густые черные волосы, довольно неаккуратные. Кустистые черные брови изгибаются подобно поникшим плечам химеры-горгульи. В лице полно резких углов, губы тонкие, подбородок острый, скулы жесткие, нос маленький и свирепый. Карли шутила, что ей приходится ласкать мое лицо осторожно, чтобы не обрезаться. На верхней губе и подбородке у меня черная щетина, в основном потому, что мне почему-то никогда не удается начисто ее сбрить, так что я давно уже и не пытался это сделать. Она подобна тени, которая следует за мной повсюду.
Я невысокий. В водительских правах указано, что мой рост пять футов десять дюймов, однако мой врач знает, что я едва дотягиваю до пяти футов девяти дюймов. Я поддерживаю хорошую физическую форму, бегаю, занимаюсь боксом, выполняю упражнения с гантелями делаю все, что делает малорослый тощий парень, чтобы казаться круче. Я хочу, чтобы все знали, что с Диланом Мораном лучше не связываться, и это можно увидеть у меня в глазах. Они синие, как океан, внимательные и злые. Почти всю мою жизнь меня что-то злило. И, похоже, не имело значения, что именно.
Забавно. Вскоре после того как мы поженились, Карли копалась у Эдгара в квартире, помогая ему разобрать вещи, и нашла фотографию, на которой мне двенадцать лет. Она была сделана еще до того, как с моими родителями произошло все это. До старших классов школы, когда мы с Эдгаром спорили по поводу оценок, девочек, курения и наркотиков. В физическом плане я тогда выглядел таким же. У меня по-прежнему была та же самая неряшливая прическа, и рост мой был уже почти такой же, какой мне было суждено иметь позже. Но Карли посмотрела на фотографию, затем на меня, и я почувствовал, что она думает.
«Дилан, что с тобой произошло?»
Тогда у меня еще были широкая улыбка и широко раскрытые невинные глаза. Я был счастливым ребенком, но того ребенка давно уже нет. Он умер в спальне вместе с моими родителями. Глядя на свое отражение в окне гостиничного номера, с маячащими за моим лицом парком и озером, я произнес тот же самый вопрос вслух:
Дилан, что с тобой произошло?
Затем я приложил ко рту наполовину полную бутылку водки, выпил то, что осталось, раз десять выкрикнул городу ругательство и швырнул бутылку в стену. Стекло разлетелось на острые как бритва осколки, усыпавшие постель. Я вздохнул, разочарованный собой. Это всегда происходило вот так, снова и снова. Собрав осколки, я сел на край кровати и сжал острое стекло в кулаке с такой силой, что сквозь пальцы просочилась кровь.
Остаток ночи я провел там, до тех пор пока кровь не засохла и я, наконец, не заснул.
Первая волна горя не может продолжаться вечность. Ты можешь чувствовать себя мертвым, но в конце концов ты осознаешь, что по-прежнему жив, и тебе нужно определить, как жить дальше.
Утром на четвертый день я достал из шкафа в гостиничном номере костюм. Моя помощница Тай организовала, чтобы мне из нашего дома привезли кое-что из одежды. С задачей она справилась превосходно. Я принял душ, надел костюм, туго затянул на шее галстук и покинул номер. На самом деле я еще не был готов возвращаться в мир, однако у меня не было выбора.
Я спустился на лифте в фойе. «Ласаль плаза» величественная старинная гостиница в центре города, ведущая свое начало от «Белого города» времен Всемирной колумбийской выставки[2]. Здесь можно ощутить призраков рубежа веков, которые неслышно проходят мимо, задевая тебя легким прикосновением шелка. В роскошном фойе сверкающие мраморные полы, разделенный на секции потолок и изысканно украшенные арки из стекла, бронзы и камня.
Я работал в «Ласаль плаза» еще с тех пор, как учился в Университете Рузвельта. Начал я коридорным и затем поднялся по карьерной лестнице. Предыдущий менеджер по организации мероприятий, некий Боб Френч, взял меня своим помощником и не расстался даже тогда, когда мое поведение за стенами кабинета навлекло на меня неприятности. Шесть лет назад Боб перешел менеджером по организации мероприятий в «Фэрмонт» в Сан-Франциско. Он предложил мне перебраться на Запад вместе с ним, однако я не мог представить себе жизнь не в Чикаго. Боб оказал мне услугу, сказав администрации гостиницы, что его место должен занять только я, что было свидетельством большого доверия, учитывая мой возраст в то время и мою склонность отправляться после работы прямиком пить в «Бергхофф», вместо того чтобы идти домой. С тех самых пор я пытался доказать, что администрация не ошиблась в своем выборе, а это нередко означало четырнадцатичасовой рабочий день и работу в выходные. Карли не раз говорила мне, что для меня жизнь это работа. И говорила она это не как комплимент.
Первой моей остановкой стал не мой кабинет, а танцевальный зал гостиницы. Мы с Карли отмечали здесь нашу свадьбу; в Чикаго это событие стало гвоздем сезона. Двухуровневое пространство представляло собой Версальский дворец в миниатюре: отделка в виде позолоченных листьев, на стенах массивные канделябры, над арками дверей и на потолке фрески с парящими херувимами. Я остановился у входа, наблюдая за тем, как рабочие устанавливают стулья и сцену для вечернего мероприятия. В нормальном состоянии я смог бы перечислить все мероприятия в танцевальном зале на несколько недель вперед, однако авария стерла у меня в памяти определенные детали. Увидев у дверей большую афишу на подставке, я подошел к ней, чтобы освежить в памяти, кто снял на этот вечер мой танцевальный зал.
На афише была привлекательная женщина лет сорока. Ее черные волосы с белыми прядями были вздыблены на голове пенящейся океанской волной. Женщина была белая, однако миндалевидная форма глаз указывала на то, что где-то в ее прошлом была азиатская кровь. Ее золотисто-карие глаза пристально смотрели прямо в объектив, губы изгибались в мечтательной улыбке, открывающей лишь узкую полоску зубов. На ней был черный вязаный топ с длинным рукавом, и она стояла, подавшись вперед и поставив руку на стол. Пальцы ее изгибались, словно она кого-то ласкала. В целом фотография производила интимный и эротический эффект, словно женщина подзывала подойти ближе.
Над фотографией были имя и тема выступления:
ДОКТОР ЕВА БРАЙЕР
Писательница психолог философ
«Много миров, много сознаний»
Я попытался вспомнить, кто она такая, но память оказалась совершенно пуста. Мы постоянно принимаем здесь конференции и семинары, но я не помнил, чтобы сдавал зал какой-то Еве Брайер. Судя по фотографии, такую я бы вряд ли забыл. И в то же время в ней было что-то знакомое. Ее лицо расшевелило что? Что это было? Не воспоминание в прямом смысле, но мне показалось, что мы с ней где-то встречались.
Привет, Дилан!
Голос прозвучал у меня за спиной. Обернувшись, я увидел свою помощницу Тай Рагасу. На лице у нее была написана бесконечная скорбь. Подойдя ко мне, она обняла меня за шею и крепко прижала к себе. От этой близости мне стало неуютно, но я решил не отстранять ее. Тай обнимала меня чуточку дольше подобающего, после чего отпустила. Вытерев слезинку, она взяла меня за обе руки. Я почувствовал остроту ее длинных ногтей.
Даже не знаю, что сказать, сказала Тай.
Знаю.
Это так ужасно!
Да.
Тебе точно лучше быть здесь?
Нет, но в одиночестве я потихоньку начал сходить с ума.
Понимаю.
Тай провела меня к ряду стульев в конце зала. Мы сели рядом. Рабочие суетились вокруг нас, окликая друг друга голосами, гулким эхом разносившимися под высокими сводами. Я попытался высвободить руку, но Тай ее не выпустила.
Чем я могу тебе помочь? спросила она.
Ничем.
Все в гостинице переживают за тебя. Я хочу сказать, если тебе что-либо понадобится, мы будем рядом, чтобы тебе помочь.
Знаю.
Тебе правда лучше уйти отсюда. Я серьезно. У меня все под контролем. Мы справимся.
Я очень признателен.
Подумай о себе, сказала Тай.
Спасибо.
Она нежно поцеловала меня в щеку. Ее чистый цветочный аромат обволок меня. Когда она отпустила меня, ее эбонитовые глаза продолжали смотреть мне в лицо, а несколько прядей черных волос зацепились за пуговицы моей рубашки.
Если тебе будет нужно поговорить, я здесь, прошептала она. Понимаю, ты еще не готов, но как только ты захочешь
Я не готов. Я определенно не готов.
Хорошо.
У нее зажужжала рация. Я услышал, как один из моих подчиненных спрашивает у нее насчет доставки продовольствия. В нашей работе нам приходится постоянно поддерживать контакт с поставщиками. Успешное мероприятие это миллион деталей, разложенных одна за другой в строгом порядке. Тай бросила на меня виноватый взгляд, отвечая на вызов, однако я был рад хоть какой-то свободе.
Я взял Тай на работу шесть лет назад, сразу же после того, как сам получил повышение. Как и я, она училась в Университете Рузвельта, по программе гостиничного бизнеса. Как начальник я выбирал подчиненных, ориентируясь на свое чутье, и в данном случае чутье сказало мне, что Тай расторопная и толковая и когда-нибудь будет управлять всей гостиницей. Сейчас ей было двадцать восемь, на Филиппинах у нее осталась консервативная католическая семья. У самой Тай также была крепкая религиозная жилка, однако трудно оставаться консервативным в таком мегаполисе, как Чикаго. За прошедшие несколько лет Тай открыла для себя текилу, поп-музыку и обтягивающие платья, подчеркивающие худощавые изгибы ее тела.
Это была пятифутовая тростинка, динамо-машина на высоких каблуках. Ее черные волосы, очень длинные, были расчесаны на прямой пробор. Темные глаза искрились под коварно изогнутыми бровями, губы постоянно были ярко-алыми. Когда Тай улыбалась, а это случалось часто, у нее на щеках появлялись очаровательные ямочки.
Если бы мне вздумалось рассказать о наших взаимоотношениях в «Фейсбуке», я бы сказал, что они сложные. Мне нравилось ее поучать. Нравилось, когда Тай льстила мне, говоря, как хорошо я делаю свою работу. Нравились ее язвительные шуточки, которые она отпускала шепотом о парах, отмечающих свое бракосочетание у нас в танцевальном зале. Для меня Тай была младшей сестрой, и, как старший брат, я доверительно выкладывал ей свои тайны. Совсем недавно я поведал ей о том мимолетном романе, который был у Карли на стороне, и она, как и подобает младшей сестре, тотчас же заверила меня в том, что я был прав, а Карли была неправа.
Все это казалось мне безопасным, поскольку я не питал к Тай романтических чувств. Однако Карли видела все иначе. С первой же встречи она страшно невзлюбила Тай. У нее была привычка изобретать слова, точно определяющие то, что она хотела сказать, и такое слово она придумала и для Тай. «Манипуляторша». В словаре Карли оно означало властную, самоуверенную женщину, которая добивается своего, притворяясь покорной. Для Карли, которая была сильной и не скрывала этого, подобное притворство являлось самым тяжким грехом.
Итак, Дилан, чем я могу тебе помочь? спросила Тай, убирая рацию. Взяв своими длинными пальцами меня за подбородок, она повернула мое лицо так, чтобы я смотрел на нее. Я хочу помочь тебе всем, чем смогу.
Пока что я еще ничего не знаю, сказал я, что было правдой. Пока просто держись рядом, хорошо?
Можешь не беспокоиться.
Я думал, что смогу выйти на работу, но теперь вижу, что у меня не получится. Пока что.
Никто и не ждал, что ты выйдешь так скоро, сказала Тай.
Я взглянул на часы.
Мне пора идти. Через час я встречаюсь с Эдгаром у Института искусств. Он сойдет с ума, если я опоздаю.
Эдгар знает? Я хочу сказать, насчет Карли?
Я ему звонил, но я не знаю, понял ли он то, что я сказал. К тому же его краткосрочная память очень ненадежная.
Конечно.
Я встал. Тай сделала то же самое и снова заключила меня в объятия, продолжавшиеся слишком долго.
Ты эту ночь снова проведешь в гостинице? спросила она.
Вероятно. Пока что я еще не могу возвратиться домой.
Я позвоню тебе перед тем, как уходить с работы.
В этом нет необходимости.
Я просто хочу быть уверена в том, что у тебя все в порядке.
Тай стиснула мне плечо, и я ответил пустой благодарной улыбкой. Я уже отвернулся, но затем, спохватившись, вспомнил, чтó я хотел узнать.
Кстати, кто такая эта Ева Брайер?
Что?
Я указал на афишу у двери в зал:
Она сегодня выступает здесь.
Ты ее не знаешь?
Нет.
Странно, ответила Тай.
Почему?
Она мне сказала, что выбрала нашу гостиницу по твоей рекомендации.
По моей рекомендации? Она сказала, что мы с ней знакомы?
Определенно.
Я еще раз взглянул на фотографию доктора Евы Брайер, и у меня снова возникло ощущение, будто она посылает мне приглашение: «Подойди ближе! Узнай меня!» Да, она казалась мне знакомой, но я не мог вспомнить, чтобы когда-либо встречался с ней.
Быть может, мы с ней где-то встретились случайно и я рассказал ей про нашу гостиницу, предположил я, понимая, что это не так. Кто она такая?
Новомодная гуру из тех, кто учит, как помочь себе самому, объяснила Тай. Она оставила мне свою книгу, но я на нее даже не взглянула. Кем бы она ни была, она очень популярна. Мы рассчитываем, что на ее выступление соберется большая толпа.
«Много миров, много сознаний», прочитал вслух я. Что это означает?
Судя по всему, эта Брайер пытается применить принцип квантовой механики из физики к своим психотерапевтическим методам. Что-то в таком духе, будто все мы являемся частью бесконечного числа параллельных миров. И всякий раз, когда мы делаем какой-нибудь выбор, наша полная копия в другой вселенной принимает противоположное решение.