Сиреневое счастье - Хайруллова Регина 4 стр.

 Не упадите,  Василий Фёдорович придержал невесту и сказал:  Quel paysage!8 Знаю одно poème, должно быть, его писали как раз на этом месте. Я не мастер в чтении стихов, но всё же послушайте и больше не говорите, что я не романтик:

 Как хорошо здесь, Василий Фёдорович,  прошептала она, помолчав с минуту.  Не напрасно мы приехали. А знаете, ежели мне вдруг суждено умереть в этом городе, похороните меня прямо здесь, на холме, чтобы я вечно видела эти места.

 Мария Петровна!  опешил он.  Упаси вас бог, зачем же умирать? Мы с вами только жить начали. Да и как христианку хоронить на холме?

 А как же солдаты, погибшие и на холмах, и под ними? Некоторые, говорят, бродят по этому свету, неприкаянные, всеми позабытые. Представляете, каково им?

 Любите вы об этом говорить, mademoiselle,  вздохнул он.  Вам, мне думается, понравилась бы одна старушка Она только и делает, что говорит о призраках и неприкаянных душах.

 Что за старушка?  лениво спросила Мария Петровна, почти не слушая.

 Живёт в вашей деревне, я её ещё мальчиком узнал. Если хотите, сходим к ней, всё равно нам нечем заняться.

Мария молчала, снова отдаваясь своим мыслям. Странное чувство обуревало её на этом месте, словно весь мир вливался в её душу, ещё немного, и она станет едина с каждой травинкой, с каждым кустом сирени, с каждым деревом в этом лесу.

 Вам дурно?

 Нет, je me sens bien9,  медленно ответила она и улыбнулась. Так Мари надеялась стереть с лица отпечаток туманного предчувствия, который, должно быть, пугал Василия Фёдоровича.  Пойдёмте к той старушке. Хочу её послушать.

Глава 9. Заветы деда

Дмитрий собирался подарить ей лучший вечер в жизни, а она не явилась. Подумать только! «Женщины не стоят любви. Они глупы и ничего не ценят»,  так говорил дед. И ведь был прав. Каждый раз Дмитрий убеждался, что женский пол самое глупое, что было создано природой. Должно быть, так пошло ещё с Евы.

«Женщин не понять. Обещаешь любовь сбегают. Хочешь простой интрижки опять сбегают. Сами-то знают, чего им надо?.. Вот взять Лизавету,  думал Дмитрий.  Она некрасива и назойлива, но она бы ни за что не пропустила свидание со мной. А Катрин? Ты всегда приходила первой, ты робела, дрожала от стыда и страха, но приходила. И я был доволен. Нет, я совершенно не понимаю: почему она не явилась? Конечно, все женщины странны, но эта Страннее я не встречал».

С такими мыслями Дмитрий добрался до скамейки, желая во всём разобраться.

Анастасия всё в той же немодной шляпке, бросающей тень на лицо, и с книгой в изящных руках. Девушка недвижима, лишь ветер вокруг колышет листья, переворачивает желтоватые страницы и касается её тела, приоткрывая щиколотки, обнимая тонкую талию.

Сердце Дмитрия забилось быстрее. Отчего он и сам не мог понять. Вся досада вмиг исчезла. Эта девушка снова казалась ему неведомой птицей, которую можно спугнуть любым опрометчивым словом.

 Доброе утро, Анастасия Дмитриевна,  тихо сказал он, подходя ближе.

Девушка не шелохнулась.

 Жаль, что мы так и не сходили вместе,  продолжил он, внимательно наблюдая за её лицом. Пока оно ничего не выражало.  Говорят, была чудесная постановка.

Анастасия совершенно прямая и недвижимая, словно вместо тела мрамор, хранящий нежную душу, что светится в травяных глазах.

 Кого читаете?  спросил он, садясь рядом и чувствуя, как молчание всё больше давит на него. Дмитрий попытался заглянуть в книгу, но Анастасия повернулась к нему боком, и книга скрылась.  Ежели я вам так не угоден, я могу покинуть вас,  отчеканил он после паузы.

Анастасия не ответила и теперь.

 Зачем вы глумитесь надо мной?  спросил Дмитрий, вставая перед девушкой и опуская её книгу.

Наконец-то Анастасия взглянула на него, и он вновь увидел её травяные глаза, в которых могли бы уместиться все леса мира. Стоит ступить в их бездну, и обратного пути никогда не отыскать.

 Вы меня обидели,  тихо сказала она и опустила глаза.

Дмитрий начинал завидовать этой проклятой бумаге, которая владела взглядом и прикосновениями Анастасии. «В другой раз принесу ей цветы,  подумал Дмитрий.  Или кисти, или книги, или всё вместе, лишь бы она не молчала и не сердилась».

 Простите меня,  прерывисто сказал он, поскольку не извинялся уже много лет, с самой смерти деда.  Простите, что обидел вас. Я больше никогда не сделаю этого,  говорил он, сам не зная, за что должен извиняться.

 А я не хочу прощать. Да и ваш тон мне не нравится,  холодно ответила она.

 Как же?

 А вот так,  Анастасия оторвалась от страницы, которую ни разу не перевернула.  Мне кажется, это вы позвали меня на свидание, разве нет? Распинались тут, навешали мне про природу, про человека, а сами не пришли, бросили меня. Теперь я даже смотреть на вас не хочу.

Дмитрий опешил. Кто кого бросил? О чём она?

 Вы не правы, ведь это я вас ждал, а вы не пришли, в этом нет моей вины,  начал он, но Анастасия перебила его.

 Издеваетесь?  резко сказала она, захлопнув книгу. На сиреневой обложке надпись «А.С. Пушкин. Избранные сочинения».  Я стояла там как дура, промёрзла до костей, и теперь вы говорите, что это я виновата? А знаете, вы правы,  Анастасия встала и оправила подол. Её сердитое лицо нравилось Дмитрию ничуть не меньше, чем испуганное или равнодушное.  Я сама виновата, что поверила такому лгуну, как вы.

 Я совершенно не понимаю вас. Я ничего не понимаю. Вы сердитесь, что я не пришёл, но ведь это вы не пришли, и сердиться должен я. Почему женщины всегда всё переворачивают?

 Ах, так вы ещё и женоненавистник! Ну теперь понятно. Вы специально меня позвали, зная, что я не смогу отказать, когда так просят, а после наслаждались своим остроумием. Я права? Конечно права, даже не спорьте. А раз права, то нам не стоит видеться. Попрошу вас больше не приходить к обрыву, так как я первая нашла это место и имею праву остаться на нём. Прощайте, Киндяков!

Закончив тираду, Анастасия быстро ушла, как обыкновенно делал сам Дмитрий после встреч с назойливыми девицами.

«Какая перемена,  думал он, сидя на скамейке.  В запуганной птичке орлица. Давно я таких не встречал, наверно, даже никогда». Теперь желание завладеть ею окончательно заполнило все мысли Дмитрия, и он уже подумывал забрать из своей комнаты и старой мастерской все лучшие кисти и краски и подарить их Анастасии.

Через несколько дней он снова прогуливался по роще. На скамеечке у обрыва сидела девушка. Дмитрий обрадовался встрече и ускорил шаг, но вскоре пожалел, что вообще отправился в рощу: на скамейке сидела Лиза, которая тут же заметила его и быстро встала.

 Ах! Дмитрий Иванович!  воскликнула она, заливаясь краской.  А я вот вас жду. Мне горничная сказала, что вы здесь часто бываете.

 Господи, ну за что?  пробормотал он.  Доброе утро,  сухо сказал Дмитрий и хотел было уйти, но Лиза ухватилась за его рукав.

 Я я хочу говорить поговорить то есть. С вами. Я очень долго готовилась, и вот теперь готова сказать вам всю правду. Больше не могу молчать, да и зачем? Оставим глупости! К тому же, у меня очень мало времени: я ушла без спросу протараторила она.  Дмитрий Иванович, отчего вы даже не глядите на меня? Отчего я вам неприятна? Если бы вы только знали!.. Ах, Дмитрий Иванович! Вы рвёте моё сердце, вы стали моим тираном, вы она замолчала на секунду, переводя дух.  Умоляю вас, взгляните на меня.

Дмитрий нехотя поднял взгляд и увидел на совершенно красном лице огромные глаза, полные страдания и мольбы, будто он и в самом деле тиран, а она его жертва, умоляющая о пощаде. Лиза дышала прерывисто, словно обежала всю рощу и теперь никак не могла отдышаться.

 Я собирался прогуляться. Один.

 Зачем ходить одному? Пойдёмте вместе. Я столько хочу рассказать, я так долго решалась! А когда решилась, никак не могла отыскать вас. То вы уехали в город, то бродите по роще, то читаете, запершись в кабинете так мне всегда отвечают в доме Екатерины Максимилиановны. Я уже почти отчаялась, но вот вы сами пришли ко мне,  с этими словами она сильнее сжала пальцы на его руке.  Так вот,  быстро продолжила Лиза,  я хотела спросить вас, почему вы не хотите меня видеть? Почему вы всегда сбегаете, как только я появляюсь? У Ставрыгина вы сразу же оставили карты и вышли, сказав что-то непонятное, как вы любите. Да, вы, Дмитрий Иванович, говорите так умно и заковыристо, то есть возвышенно или там по-театральному, не знаю, но вот только я вас порой совсем не понимаю, да и не только я: Семён Семёнович посмеивается над вашими речами, только ему не говорите, не выдавайте меня, а то он не станет передавать вам мои письма. Вы их, кстати, читали? Но это потом, это не так страшно, если мы будем супругами, а будем мы замечательными супругами, мы сможем исправить и это, впрочем, я вам всё это уже писала сотни раз, и вы всё это знаете А ещё а ещё,  задыхаясь, говорила она,  я бы хотела

 Совершенную любовь? С тихими вечерами, прогулками вдоль прудов, с кучей детишек?

 Ах! Дмитрий Иванович!  восторженно воскликнула Лиза и протянула к нему руки, как бы говоря: «Я согласна! Хоть сейчас!»

Дмитрий долго смотрел на неё, на эту глупую и беззащитную девчонку, перечитавшую книжек. Вся она трепетала, ожидая ответа, и одно его слово могло спасти её, а могло уничтожить, сейчас он имел власть над её душой и мог запросто свести её с ума, а после оставить одну, как Верочку, что надоела своей пустотой, как Катрин, что вечно хотела «настоящей любви, а не этой низости», как тех, чьи имена он уже позабыл. Он снова видел себя на сцене театра, где играет главную роль.

«Женщины не стоят любви»,  всплыла из памяти фраза деда. Ему бы так и ответить, ведь Лиза совсем не в его вкусе, с ней даже играть не хочется, но что-то мешает, что-то носится в голове и повторяет, отбивает такт, стучит, как дятел: «Стоят. Стоят. Стоят». Почему стоят? Непонятно, но голос всё настойчивей, всё упрямей повторяет, и Дмитрий видит образ возвышенной, изящной, таинственной Анастасии, которую хочется разгадать, ухватить, пока она не исчезла, и ему начинает казаться, что голос прав.

 Но получите вы, Лизавета, совершенно другое. Позвольте описать вам наше будущее,  сказал он, взял её под локоть и повёл по тропе.  Вы обрюзгшая мать большого семейства, вы носитесь с детьми и няньками весь день, а по вечерам досаждаете мне разговорами о своём несчастье. Я тру виски и утешаю вас, говорю, что вы по-прежнему молоды и красивы лгу, разумеется,  а вы только и делаете, что плачете и ревнуете меня, например, к некой Анастасии. Это лишь спустя несколько лет семейной жизни. Через десять лет я вас вовсе оставлю: променяю на карты или уеду с концами в столицу, если вы останетесь здесь, или в Симбирск, если вы будете там. Вы останетесь с детьми, няньками и разбитым сердцем. Хотите подобное будущее?

 Ах! Зачем вы так?  проговорила Лиза, едва сдерживая слёзы.

 Да прекратите же ахать, это раздражает.

Лиза замолчала и посмотрела ему в глаза.

 Я не понимаю,  сказала она, растягивая слова. Подумав, Лиза с дрожью в голосе спросила:  В-вы в-вл-люблены в кого-то?

 А вы?

 Ах! Н-не юлите, Д-д-м-митрий Иванович,  жалобно попросила девушка и добавила уже более ровным голосом:  Вы р-разобьёте мне сердце, но это лучше в-вечного обмана.

Дмитрию стало жаль её, и все театральные образы исчезли. Разве он объяснил непонятно? Он вздохнул, ещё раз посмотрел на эти умоляющие глаза и медленно проговорил:

 Лизавета, не глупите. Дождитесь своего настоящего «героя романа». Я вам не нужен,  сказал Дмитрий и ушёл, ни разу не обернувшись.

Он чувствовал себя героем, Онегиным, спасителем юной неопытной души, который не требует никакой платы. Упиваясь собственным великодушием, он вспомнил про письма, которые должен был передать Ставрыгин. «Неужели он настолько подлец, что стал обманывать несмышлёную Лизу?»  подумал Дмитрий Иванович, однако тут же позабыл и о Лизе, и о Ставрыгине, поскольку добрался до дома, где подавали обед.

Глава 10. Медвежья душа

Мария Петровна вместе с Василием Фёдоровичем отправилась в деревню. Она располагалась недалеко от барского дома, так что добрались они за четверть часа. Крестьянские избы выглядели точно так же, как и много лет назад, когда Марию Петровну ещё ребёнком водили в деревню. Из стройных рядов, спускавшихся к Волге, выделялся лишь один домик: до того ветхий и покошенный, что, казалось, его мог сдуть малейший порыв ветра. В нём-то и жила старушка.

Мари осторожно наступила на полусгнивший порог, и он заунывно заскрипел. Василий Фёдорович открыл дверь, и изнутри пахнуло духотой, прелостью и особым запахом старости, который невозможно описать. Вдоль закопчённых стен висели иссохшие травы, в тёмном углу шипела кошка, кто-то тихо стонал. Смерть уже стояла под мутными окнами.

Старушка, лёжа на узкой лавке и щурясь, прохрипела:

 Мишка, эт ты?

 Пожаловала дочь твоего барина,  ответил Василий Фёдорович и этим перепугал старушку: та замешкалась, попыталась встать и едва не упала с лавки.

 Не надо,  вмешалась Мария Петровна, подходя ближе.  Не вставайте.

 Батюшки, и впрямь барышня!  воскликнула полуслепая старуха, вытягивая вперёд руки и ощупывая воздух.  Я вас по голосу узнала-с. Здоровьичка вам, барышня.

 Мы хотим послушать одну из твоих историй,  перебил её Василий Фёдорович, брезгливо оглядываясь и подавая Марии Петровне стул.

 Какую же? Их мно-ого у меня,  сказала она, кашляя.

 Да любую. Хоть ту, что про медведя-оборотня.

Мари осторожно опустилась на ветхий стул напротив старушки. Он скрипнул, но не разрушился. Василий Фёдорович сел в углу.

 Грустная это сказка,  вздохнула старушка и села кряхтя.  Ну, слушайте-с, раз угодно.

Когда-то жил один человек. Был он таким бедным, что не мог кормить даже себя, потому ни жены, ни детей у него не было. Задолжал он соседям, и те стали то угрожать ему, то советы разные давать у кого какой характер, видишь ли.

Сказали ему как-то нарубить побольше дров да и продать их в городе. Мужик-то начал было, но бросил: таскать брёвна ой как не хотелось: всё спина болела. Он бы и жил себе как раньше, но сосед его Егорка подкараулил мужика и втолковал ему по голове-то, что долг надо бы вернуть. Тогда придумал мужик Петрушкой его звать на зверей охотиться. Вот тока зайцы быстро бегали, птицы быстро летали, а мужик был совсем не быстрый. Стал он ловушки делать. Где верёвку привяжет, где в кустах подкараулит, помаленьку научился зверей ловить. Половину сам съедал, а половину за долги давал. «Что же это такое?  говорил он после охоты.  Денег нету, семьи нету, а теперь и сил нету!» Говаривал он так, злился, да не менял ничего: ленивый был, Петрушка-то.

Один раз наткнулся он на зверька мёртвого. Был он маненький, худенький, но шёрстка так и блестела на солнце, будто из золота какого. Шкурка была чёрная, мягкая, гладкая, и до того она мужика подивила, что принёс зверька в деревню: другим показать.

Смотрели все. Дети-глазопялки с вопросами лезли, девки мимо пробегали, а сами поглядывали, мужики бороды чесали, а бабы хохотали: «Добытчик! Крысу бы принёс, и то больше».

Тебя не спросил!  крикнул тогда мужик и поплёлся домой.

Избёнка-то его была совсем плохая, даже пополоше моей: сквозь стены-то ветер выл, полы все сгнили, воняло

Тут старуха тяжело вздохнула и погладила худую огненно-рыжую кошку, которая теперь сидела у неё на коленях. «Попрошу отца помочь ей. Возможно, поблизости есть пустой дом»,  решила Мария Петровна.