Много лет Бабушкин работал в местной газете «Заря коммунизма», которую по какому-то странному стечению обстоятельств до сих пор не переименовали в «Городскую газету» или хотя бы в «Вестник капитализма». И Андрей Николаевич прекрасно понимал, почему так вышло о существовании газеты все просто забыли. Ведь жители Шахтинска искренне думали, что «Заря коммунизма» угасла еще в прошлом веке, хотя в городском бюджете ежегодно закладывалась статья на ее содержание. Деньги, впрочем, выделяли мизерные. Газета уже несколько лет не печаталась на бумаге, а существовала лишь в виде электронного бюллетеня городской администрации.
За долгие годы работы Андрей Николаевич в полной мере ощутил на себе правдивость услышанной им когда-то очень давно фразы «проще всего двигаться вперед, сидя на месте». По мере того, как хирела газета, а из ее редакции бежали люди, Бабушкин медленно, но верно шагал вверх по карьерной лестнице, занимая постепенно освобождающиеся места. И в конце концов, он из рядового корреспондента дорос до главного редактора. Правда к тому моменту в газете, кроме Андрея Николаевича, никого уже не осталось. Поэтому Бабушкин, словно многорукий Шива, был в одном лице и верстальщиком, и корректором, и выпускающим редактором, а порой даже и уборщицей производственных помещений. В итоге власти города продали опустевшее здание редакции, а самого Бабушкина спихнули в старинный купеческий особняк, занимаемый управлением образования, выделив ему там малюсенький кабинет.
Но все в одночасье изменила Пандемия! Великое противостояние вакцинаторов и антиваксеров вдруг разбудило спящий многие годы талант Бабушкина. Он записался на прием к Главе администрации Шахтинска, Евгению Васильевичу Соловьеву и, зайдя к тому в кабинет, сходу бросил:
Хотите довести процент привитых граждан до восьмидесяти?
Глава устало посмотрел на Андрея Николаевича, поморщился, а потом сказал:
Старый ты хрен, да хоть бы до пятидесяти дотянуться, я тогда в одних трусах на Площади торжеств калинку-малинку спляшу! Иди отсюда, и без тебя тошно!
Они с Бабушкиным знали друг друга давно, поэтому Соловьев мог себе позволить в разговоре с редактором не сдерживаться.
Однако Андрей Николаевич никуда не ушел и даже не сел. Он подошел к Евгению Васильевичу поближе, и начал говорить
Через полчаса в кабинет Главы на срочное совещание вызвали всех его заместителей, начальника городской полиции и даже вечно занятого главного бухгалтера.
А уже на следующее утро весь город был завален экстренным выпуском газеты «Заря коммунизма», напечатанным за ночь тиражом в тридцать тысяч экземпляров (такое огромное количество пришлось срочно заказывать аж в Новосибирске, подключив все мыслимые и немыслимые связи Соловьева). Газету в придачу к картошке выдавали бабки на рынках, она лежала на прилавках всех местных магазинов, инспекторы ГИБДД, задержав очередного нарушителя правил, отпускали его с миром, подарив несколько экземпляров Зари, а полиция, по указанию своего начальника, полковника Котова, объехала все злачные места, и распространила там не менее тысячи газет. И даже сумрачные уроженцы юга, продавая подгнившие персики, чуть ли не каждый купленный у них фрукт заворачивали в отдельную газету. Так выходило дешевле, чем в течение сорока восьми часов депортироваться на родину, как им пообещали в управлении миграции, если они не раздадут покупателям полученный тираж.
На первой полосе «Зари коммунизма» восемнадцатым кеглем была напечатана передовица Андрея Николаевича. Называлась она «ДОКОЛЕ?!!!». Живым народным языком Бабушкин в своей статье ловко объявил виновными в навалившейся на страну Пандемии американцев с англичанами, жидомасонов, мировое правительство и сторонников плоской земли, умело надавив на целевую аудиторию, до сих пор слепо верящую печатному слову, и в то же время самую активную на городских пенсионеров.
Подавляющее большинство людей старшего поколения, увидев новый выпуск до боли знакомой им с детства «Зари коммунизма», ощутили шок прежде всего от того, что эта газета вообще до сих пор существует. А после осознания такого невероятного факта, все напечатанное в ней уже не могло восприниматься иначе как непреложная правда, или солнце, внезапно взошедшее из-за туч.
А заключалась Правда в том, что у настоящего Патриота, желающего счастья и процветания своей Родине, было лишь два пути либо вакцинироваться и тем самым выстоять в смертельной борьбе с врагами, либо вступить в ряды презренных антиваксеров и продать страну своре подлых американцев, мировому правительству и прочим сторонникам полетов на Луну. То есть никакого выбора по сути дела и не было, да и не могло быть!
И началась Война! «Заря коммунизма», ведомая умелой рукой Бабушкина, ежедневно выпускала как программные статьи, призывающие к вакцинации, так и короткие истории из жизни шахтинцев, которые бесстрашно прививались, а после этого немедленно находили клад, выплачивали ипотеку за две недели и становились успешными бизнесменами. Тут же публиковались заметки и о людях, поверивших во вред прививок. Они после нескольких дней, проведенных в страшных мучениях (уволили с работы, поднялся процент по ипотеке, сдохла любимая крыса и пр.), как правило умирали. Андрей Николаевич трудился без устали. Он даже не сразу заметил свое значительно поправившееся материальное положение. Тираж рос, газета успешно продавалась, и как-то вечером Бабушкин, случайно открыл на телефоне Сбер, а потом минут десять в шоке смотрел на цифру своего зарплатного счета, не веря собственным глазам. До него вдруг дошло, что максимум через полгода его голубая несбыточная мечта квартира в неоновом Центре станет реальностью. И он впервые за много лет напился.
Газета вместе с ее главным редактором процветала. А штат редакции, для которой пришлось арендовать приличное офисное здание в центре города, наполнился молодыми расторопными людьми, ведь в одиночку такой объем работ Бабушкин уже не вывозил. Но тут совсем некстати у Андрея Николаевича случилась нелепая и дурацкая размолвка с Главой по поводу Дня вакцинации. И после нее молодые расторопные люди взяли всю работу по выпуску газеты на себя, полностью оттеснив Бабушкина от руководства. В итоге, хоть формально он и оставался главным редактором «Зари коммунизма», но фактически ничего теперь не решал, не писал и не делал.
Впрочем, мавр и так уже с блеском сделал свое дело. К моменту его отлучения от газеты почти все пенсионеры Шахтинска, кроме особо упертых, успели привиться сами, и принудили к этому своих младших родственников. В ход шли абсолютно все, даже весьма грязные методы (исподволь рекламируемые Андреем Николаевичем в его вроде-бы невинных на первый взгляд статейках) и обещания лишить наследства, и угрозы выписать с занимаемой площади или потерять коляску с внуком по дороге в детсад, и предложения купить огород в тридцать соток и полностью засадить его картошкой, и многое другое В итоге, через три месяца после начала кампании в городе было привито восемьдесят шесть процентов жителей. А партия антиваксеров, до недавнего времени всецело владеющая умами шахтинцев и успешно противостоящая поголовной вакцинации, потерпела сокрушительное поражение.
Андрей Николаевич, продолжающий стоять у окна, очнулся, наконец, от внезапно нахлынувших воспоминаний и с грустью вгляделся в манящие неоновые огни Центра, которые, увы, вновь стали для него несбыточными. Опечаленный редактор не обращал ни малейшего внимания на двух мужчин, стоявших на улице напротив его дома. А между тем, они пришли сюда, чтобы убить Бабушкина.
Глава 4. Проверка на дорогах
(вторник, 22:00, четверо суток до Дня вакцинации)
В полумраке подъезда с неработающим домофоном было тихо, только откуда-то сверху доносились пьяные вопли. Два человека, беспрепятственно вошедшие внутрь, остановились на площадке первого этажа. Кузнецова била мелкая дрожь, его спутник казался абсолютно спокойным.
Олег, чтобы немного прийти в себя, снова и снова прокручивал в голове разговор с Иваном Ивановичем, состоявшийся вчера после партийного суда и своего счастливого освобождения.
А ты умнее, чем кажешься, Олежек! сказал тогда секретарь партии, благодушно улыбаясь, когда все судьи разошлись и в подвале кроме них двоих остался только безмолвный человек, так и продолжавший стоять у Кузнецова за спиной.
Поэтому пришло время поручить тебе более серьезную работу, чем проповедовать с памятника, заключил Иван Иванович, как ты считаешь?
Олег мужественно кивнул. Ведь выбора у него не было. А секретарь очень обрадовался и сказал:
Молодец! Я всегда в тебя верил, Олежек! Но и ты должен меня понять прежде чем доверить человеку какую-то серьезную работу, я хочу быть абсолютно уверен в его честности и преданности.
Иван Иванович расплылся в улыбке.
Поэтому для начала ты пройдешь небольшую проверку. Но не волнуйся, это простая формальность, ведь я тебе верю, как самому себе, тут секретарь даже захихикал, видимо, очень довольный своей плоской шуткой.
Человек за спиной не издавал ни звука. Еще бы проклятая вода под потолком не капала
Ты знаешь Андрея Николаевича Бабушкина? спросил секретарь.
Внутри Олега все оборвалось «Только не это, Господи, только не это!», подумал он, но свои чувства сумел удержать при себе, хоть и с огромным трудом. Ведь Иван Иванович пристально смотрел на освобожденного пленника, и любая неверная эмоция могла выдать и погубить Кузнецова.
Знаю шапочно, Олег словно со стороны услышал свой безразличный голос, он в газете работает, живет недалеко от меня, на Весенней.
Отлично! обрадовался секретарь и добавил небрежно, завтра тебе придется его убить.
Зачем? невольно вырвалось у Кузнецова.
Иван Иванович закинул ногу за ногу, сцепил руки на груди, но не ответил собеседнику, а наоборот, задал встречный вопрос.
Вот скажи, как ты сам думаешь, Олежек, в чем сила и мощь любой организации?
Наверное в идее? Олег крепко задумался, пытаясь сообразить, а еще в деньгах, в людях
Нет, совсем даже не в этом, махнул рукой секретарь и моментально задал новый вопрос. А вот ответь мне Олежек, ты умный человек?
Да ну, скажете тоже, невольно усмехнулся Кузнецов, всегда достаточно трезво оценивающий и себя, и свои умственные способности. Вы же меня сами знаете.
Знаю, и довольно-таки хорошо. Но тогда объясни мне, почему, получив приказ, ты решил вдруг задуматься о необходимости его выполнения? Разве способен ты понять причину, по которой был отдан этот приказ, хватит ли у тебя на это ума?
Но нельзя же просто так пойти и убить человека! возразил Олег.
Конечно, просто так нельзя, охотно согласился Иван Иванович, однако, спрошу еще раз, а надо ли тебе знать причину его убийства?
Ну да, замялся несколько сбитый с толку Кузнецов, хотя и сам уже начал немного сомневаться в этом.
Хорошо, равнодушно сказал секретарь, не смею ничего от тебя скрывать. Докладываю настоящую причину. Я педофил, убил шесть детей, а Бабушкин случайно меня вычислил и хочет теперь ославить на весь мир в своей газетенке. Поэтому мне и надо как можно скорее отправить редактора на тот свет.
Олег выпучил глаза, пытаясь что-то сказать, но язык его не слушался. А Иван Иванович пристально смотрел на Кузнецова и молча ждал ответа. Но, так и не дождавшись, продолжал.
Ведь согласись, есть же у меня причина его убить? Конечно есть, и очень даже весомая! тут секретарь не выдержал и от души расхохотался, глядя на онемевшего собеседника. Да не дрейфь ты, ну какой из меня педофил. Я просто привел один из примеров, в котором исполнителю вообще не стоит знать причину. А сила организации на самом деле не в деньгах, не в людях, и даже не в идее, а в том только, дорогой мой Олег Спиридонович, что ее члены не задают глупых вопросов, а слепо исполняют полученные ими приказы. Но смысл этих приказов никак не должен волновать рядовых бойцов, думать это вообще не их собачье дело! А если все вокруг начнут рефлексировать и рассуждать о том, о чем не следует, то любая организация рассыплется в прах за очень короткое время.
В голосе Ивана Ивановича прорезался металл, секретарь стер с лица фальшивую добродушную улыбку, и заговорил страстно и убежденно.
Против нас власть, против нас вся государственная машина с ее полицией, долбанными памятниками и днями вакцинации, а что на нашей стороне? Только повиновение, Олег Спиридонович, слепое и беспощадное к врагам повиновение! Тебе не нужно рассуждать, ты должен исполнять мои приказы! А думать за всех буду я! И за тебя, и за себя, и за него тоже! Иван Иванович кивнул невидимке за спиной Кузнецова, и тот появился, наконец, на свет.
Итак, завтра ты убьешь Бабушкина. И заодно пройдешь проверку. Познакомься, это Штык. Он расскажет тебе все детали. А теперь идите.
Штык, здоровенный парень лет двадцати пяти, с абсолютно неподвижным лицом робота, стоял сейчас рядом с Кузнецовым в подъезде дома Бабушкина. Олег, до сих пор пребывавший в уверенности, что андроидов еще не изобрели, после десяти минут в компании напарника начал в этом сильно сомневаться. Встретив Олега в условленном месте, Штык кивнул, сунул ему в руки пару перчаток, жестом велел надеть их и, не оборачиваясь, быстро пошел в сторону дома Бабушкина. Кузнецов засеменил следом. Оставаться здесь одному было очень страшно, хотя и не факт, что со Штыком стало безопаснее. А тот шел уверенно и неотвратимо, как терминатор, не обращая ни малейшего внимания на попадающиеся ему на пути компании не совсем трезвых людей. У Олега замирало сердце, когда они со Штыком проходили мимо, но, похоже, местная шпана подсознательно чувствовала, с кем можно связываться, а на кого не стоит обращать внимания, поэтому напарники добрались до цели без эксцессов.
В подъезде Штык достал из кармана две маски, натянул одну себе на голову, и сунул вторую Кузнецову. И только потом впервые заговорил. А голос его оказался таким же лишенным эмоций, как и он сам.
Бабушкин живет на третьем этаже, в седьмой квартире. Я позвоню, он откроет, я его оглушу, утащу в зал и привяжу к стулу. Когда он очнется, ты прочитаешь приговор, я дам тебе пистолет, ты его убьешь. И все, потом уходим.
Напарник повернулся и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь ответной реакции Олега. Палачи поднялись на третий этаж, Штык позвонил в квартиру 7, секунду спустя дверь открылась, и в проеме показалось знакомое лицо Андрея Николаевича. Штык неуловимым движением выбросил руку вперед и лицо провалилось куда-то вглубь коридора. Напарник Кузнецова зашел внутрь, подхватил не успевшего упасть Бабушкина и легко потащил за собой. Трясущийся, как заяц, Олег заскочил следом и прикрыл входную дверь. В зале Штык усадил жертву на стул, крепко связал ее бельевой веревкой, принесенной из ванной комнаты, и заткнул рот взятой со стола салфеткой.
В этот момент Андрей Николаевич очнулся и что-то нечленораздельно замычал, выпучив глаза на незваных гостей. Штык, стоящий у редактора за спиной, кивнул Кузнецову. Тот достал из кармана приговор и торжественным шепотом, чтобы его невозможно было опознать по голосу, начал читать.
Андрей Николаевич Бабушкин, предатель Русского народа, пособник жидомасонов, продавший душу вакцинаторам, подлый трусливый отщепенец, решением Верховного совета партии антиваксеров ты приговариваешься к смертной казни через расстрел