Я думаю так, Женя. Ты просто ленивый, ничего не хочешь делать сам, вот и вцепился в меня.
Саша почувствовала, как ее руки стали сами подпрыгивать на диване, и она сжала их в кулаки.
Посмотри на себя, ты же никто, обычный нытик. Разве мама тебя таким сделала? Меня же не сделала.
Саша встала и посмотрела на Женю сверху. Он перевел свой взгляд на ее новое местоположение.
С этого дня все будет по-другому, понял?
Вечером Саша не стала кормить Женю и ничего не съела сама. Оба легли спать голодными. Женя положил себя под одеяло прямо в джинсах: Саша не сказала их снять.
Поели они утром, но свежего хлеба на столе не оказалось. И молоко для хлопьев у Жени было холодным. Не нравится погрей сам, сказала Саша, хотя Женя, как это чаще всего и бывало, не выразил никакой эмоции. Хочешь выглядеть как человек возьми из шкафа одежду, крикнула Саша из гостиной, где переодевалась сама, в сторону кухни. Женя не пошевелился. Потом Саша куда-то позвонила и назвала адрес, они спустились и сели в такси: нарядная Саша спереди, несвежий Женя сзади. Саша сказала водителю ехать в старый город, который под горой, Женя поднял глаза на ее блестящий затылок, с которого стекали черные кудри.
Когда автомобиль пересек запретную черту, Женя стал трогать себя руками за плечи и вертеть головой. Давно здесь не была, решила прогуляться, подмигнула Саша таксисту, тот улыбнулся и посмотрел на нее всю. Когда автомобиль приблизился к последним перед трассой обшарпанным домикам, Женя начал плакать. А чего это с ним, спросил водитель. Так, баловство, сказала Саша. Женя совсем заревел, когда автомобиль пересек протекающую мимо города трассу и жиденькую лесополосу за ней. Там начинался старый город благородное и мертвое место, кладбище курортной жизни. Вот здесь выходим, сказала Саша, сдачи не надо.
Саша и Женя остались на поделенной трещинами дороге, которую надламывали корни, трава и крохотные кустики. Они были здесь единственными людьми. Их стискивала разгулявшаяся по обочинам зелень, в которой не было просвета. Кусты и деревья страстно обнимались и хлестали листьями летающих жуков. Саша улыбалась так, как не улыбалась с самого приезда в Южный Ветер а может быть, и с отъезда из него. Женя весь скукожился и трясся. Саша повернулась к нему и убрала улыбку:
Женя, я тебя люблю, но не такого, как сейчас.
Саша говорила спокойно, отрезая от брата ломтями все, что осталось после поездки в такси.
Это твоя новая жизнь, и у тебя нет выбора, потому что ты больше никому в этом мире не нужен.
Место было очень хорошее, замечательное место, из тех мест, что Саша любила, из тех мест, что были забыты другими людьми. Раньше здесь ходили женщины в пошитых специально для поездки платьях и мужчины в слишком коротких шортах, учительницы на пенсии в вязанных крючком шапочках и отставные военные с палками для скандинавской ходьбы. Здесь были процедуры, грязелечебницы, короткие романы, многозначительные танцы на верандах, здесь ходили медленно и все время вверх-вниз, икры ног быстро крепчали и становились золотистыми. Здесь много спали, правильно ели, соблюдали режим, ставили галочки в курортных картах и ездили на экскурсии.
Саша все это прекрасно помнила, хотя никогда не видела. Последний санаторий закрыли, когда Саша была подростком.
В южноветровском предгорье не было источников, бюветов и каптажей, гора была всего одна, причем такая, что забраться на нее нельзя слишком крутая и подходить лишний раз не хочется жутковата. Курортники потянулись за Остапку, туда, где подземные воды не томились под землей, как в Южном Ветре, а каждая горка была разрисована терренкурными дорожками.
Саша пошла вверх. Столетние домики, двухсотлетние домики, брошенные и заросшие, снова облеплялись желтой, розовой, зеленой штукатуркой, в складках вензелей рассасывалась пыль, у скульптур отрастали носы, уши, руки, лапы, хвосты. Саша все это видела. Видела, как стекла возвращались в оконные рамы, как расцветали клумбы.
Саша знала, что происходит с Женей. Знала, что он смотрит под ноги, только под ноги, что он слышит Сашу, но не может поднять голову. Знала, что под Жениными кедами расползаются битый камень, муравьи и птичий помет, но он не видит ничего, кроме собственных шнурков. Саша всего один раз оглянулась, чтобы заметить, как Женины ноги стали железными и тяжелыми, как он не хочет идти вперед и не может вернуться, поэтому стоит, и тогда Саша пошла дальше, наверх, быстро и не оборачиваясь. Саша знала, что Женя не останется совсем один, что его ноги сами заскрипят по невидимым следам Саши.
Вырос первый большой санаторий, затем второй оба гордые и заброшенные. Саша оказалась у нижнего пролета каскадной лестницы, немного покрошенного в своих каменных швах, но еще крепкого. Она взлетела по нему, едва касаясь ногами. Женя, волочащийся за Сашей, еле поднялся, споткнувшись дважды. У него закончились слезы, он стал сохнуть изнутри.
Саша прошла мимо бронзового орла, который вцепился в маленькую искусственную скалу неизвестно сколько лет назад. Вспомнила детскую фотографию, на которой стоит рядом с папой прямо возле этого орла. Она подошла ближе и погладила самый крупный нижний камень хотела даже поцеловать, но не стала. Вспышка в памяти. Папа встает на этот камень своими длинными ногами, и весь Сашин мир кренится, потому что она на папиных плечах. Саша плачет (уже совсем стерлось, почему), и папа сажает ее прямо под крыло к орлу. «Видишь, какие все на самом деле маленькие? говорит папа. А ты самая большая, ты сильнее и смелее всех». Фотографии того момента у Саши не было, такое нельзя было сфотографировать. Но она все помнила.
Саша знала, что происходит с Женей. Когда Женя еще говорил с ней, давно, в Сашиной позапрошлой жизни, он рассказывал про свой самый сильный страх, когда желудок скручивается жгутом, в легких начинает свистеть и хлюпать, потом заканчивается воздух, а тело заковывается и сшивается. Саша знала об этом и все равно шла дальше, наверх.
Остапка, гора Остапка. Дедушкин нос, чертов палец. Лесистая кожа, скалистая рана. Зайцы, лисы, шакалы. Кровоток по корням деревьев. Саша видела ее, чувствовала ее, шла к ней, почти не смотря под ноги, которые сами перелетали через все дыры, камни и вздыбившиеся ступени каскадной лестницы. Рядом так же летели ее детские ноги, подростковые ноги, ноги, несущие ее тело наверх в худшие дни, и папины ноги, самые длинные и сильные, что Саша видела в своей детской жизни. Все они шагали тут же, одномоментно, подгоняемые Сашиной силой, которая много лет была закопана здесь, у горы, и теперь вырвалась наружу.
Саша тянулась к Остапке всей своей жизнью, она снова стала большой, просто огромной, мощной и не чувствующей жары.
Когда проходили мимо площадки со старым фонтаном, Женя остановился, сел на корточки, обхватил голову руками и немного покачался. Саша не могла видеть этого спиной, поэтому Жене снова пришлось кое-как распрямиться и пойти за уменьшающейся Сашей. По пути он один раз упал и содрал с ладони кожу. Царапины начали жирнеть от крови.
Потом Саша оказалась на самом верху лестницы. Встала у кромки брусчатой площади, придавленной сверху еще одним фонтаном с каменными лицами старцев. Саша выбрала остаток кирпичного строения, который был толстым огрызком стены, и забралась на него. Здесь, наверху, танцевал ветер: Саша чувствовала, как он вдувается ей в пальцы рук и ног, заполняет все тело силой. Саша смотрела на Остапку, Саша хотела плакать. Впервые за много лет ей правда было хорошо.
Женя дополз до Саши, сел на землю прямо у обломка, на котором она стояла, и прислонился к нему щекой.
Саша увидела большой камень, отколовшийся от Остапки, наверное, сотни лет назад, а совсем рядом с ним рыжую лисицу. Ощутила, как к голове поднялся жар. Спрыгнула с кладки и осторожно, чуть нагнувшись, протянула руки в сторону зверя. Лисица переминалась с лапы на лапу. Она сделала шаг навстречу Саше.
Женя издал крик громкий, настоящий. Крик, с которым совершенно случайно вылетела маленькая часть страха. Он смог наконец посмотреть на Сашу, и Саша тоже посмотрела на него самыми злыми глазами. Лисица постояла еще секунду и убежала. Саша отвернулась от Жени и быстро пошла вниз.
Как-то они дошли до жиденькой лесополосы, росшей вдоль трассы, как-то сели в такси, доехали до дома и поднялись в квартиру.
Вечером Саша накрыла на стол. Усадила Женю перед тарелкой. Саша забрасывала в себя мясистые помидоры, обтекающую жиром курицу, крупные куски хлеба. Женя просто смотрел в тарелку.
Старый город обветшал, скажи?
Саша продолжала жевать, посматривая на Женю.
Вот бы кто-то взялся за него и отреставрировал.
Женя начал мелко трястись.
В целом погода сегодня была хорошая, не слишком жарко. Если так пойдет, сможем хоть все лето гулять.
Женю заколотило. В его глазницах блеснули белки. Ресницы схлопнулись, и Женя сполз на пол. Саша вытерла руки полосатым полотенцем и положила его на угол стола. Вытащила из кармана домашних шорт телефон и набрала номер скорой помощи.
* * *
Другие дети не очень любили Сашу и Женю, потому что не понимали их игр. Соседские девчонки и мальчишки бросали друг в друга мячи, много бегали, обзывались, иногда притворялись взрослыми и пьяными. Саша и Женя каждое утро отправлялись в приключение. Все начиналось так: Саша выбегала во двор и заявляла, что сегодня они пираты, и тогда Женя говорил, что он будет вторым капитаном. Или же Саша сообщала, что они будут лесными эльфами, и Женя сразу лез на дерево. Весь день они сражались с врагами, которых выдумывала Саша, искали сокровища по Сашиной карте или умирали от жажды на сложном, проложенном Сашей пути по пустыне. Другие дети называли их чокнутыми, но негромко, потому что Саша могла и врезать.
Женя подчинялся Саше и никогда не знал, чего от нее ждать. Например, Саша иногда просыпалась в плохом настроении, не говорила с Женей полдня, и тогда они сидели дома. Бывало и так, что Саша подговаривала Женю сбежать в соседний двор или даже на другую улицу; Жене приходилось соглашаться, хотя он знал, что их накажут. Зато Женя мог угадывать мысли Саши, чувствовать ее чувства и болеть ее болями. Женя ощущал себя как часть Саши, ее слепок, рисунок. Он знал: так и должно быть. Саша говорила много и почти только с Женей, поэтому Жене казалось, будто он умеет видеть ее глазами, слышать ее ушами и, при желании, окажется в любом отрезке Сашиной жизни. Он подробно помнил весь Сашин первый класс, хотя из собственного первого класса мог пересказать только две истории: как получил пятерку по рисованию, хотя всем поставили четверки, и как накопил на столовскую пиццу, а потом ей же и отравился.
Саша пошла учиться в самую обычную школу. Пятилетний Женя отправился на торжественную линейку вместе с мамой и папой, чтобы посмотреть на Сашу-первоклассницу. Она должна была пройти за ручку с учительницей по всему двору, а потом забраться на плечо почти выпускнику и потрясти колокольчиком. Ее сразу сделали главной, потому что на вступительных испытаниях Саша оказалась самой умной, а еще, хоть об этом никто не говорил, самой красивой.
Когда перед линейкой Сашу вместе с ее будущими одноклассниками съело здание школы, Женя почувствовал себя половинчатым. Он прижался к маме, но она ничего не заметила, потому что поворачивала голову туда-сюда, рассматривая других мам. Из больших колонок зашумело чьим-то голосом, и все уставились на коричневую дверь, из которой вот-вот должны были выйти первоклашки и очертить прямоугольник школьного двора, плотно обставленный взрослыми и невзрослыми людьми.