Нет, Иоганн, покачал головой учитель, я выбрал тебя, потому что ты был другим. Я лишь направил тебя и помог не умереть с голоду.
Тогда я не хочу жить среди таких людей! Волна обиды и горести захлестнула меня, затмив все хорошее, что оставалось в моей душе.
О нет, мой дорогой, старик на ощупь пододвинул стул к очагу и тяжело опустился, твоя душа будет раз за разом перерождаться, и твои терзания в мире неблагодарных людей продлятся целую вечность!
Но я не хочу!
Не хочешь? изумился учитель. Ты уверен?
Конечно! с горечью выпалил я.
Что ж, тогда я могу предложить тебе сделку. Твоя душа отправится на вечный покой и больше никогда не вернется в мир живых, мне за это нужно лишь твое тело.
Мое тело? удивился я.
Да. Твое молодое, привлекательное, а главное, здоровое тело.
Как это?
Видишь ли, я слишком давно живу в этом обличие. Он провел рукой по незрячему лицу, свалявшейся бороде и тощему старческому живому под свободным балахоном. Мне уже ничто не в радость я мог бы многое, но молодость вернуть я не в силах. Мои знания потребовали слишком долгих лет, чтобы теперь ими насладиться. Но ты можешь мне помочь. Поживи еще несколько лет, наберись опыта, в том числе и любовного. Попробуй женщин, разбей сердце, достигни величия, чтобы тебя боялись и уважали. А потом, когда все это наскучит, отдай тело мне и отправляйся на покой.
Разве это возможно? перспектива показалась мне прекрасной и заманчивой.
Есть одно заклинание Сосуд. Очень сильное и очень сложное. Моя душа покинет бренное тело и заменит твою. Ты сосуд для моей души. Подумай хорошо, мой мальчик, готов ли ты на это ради человека, который заменил тебе семью, даровал силы, жертвуя собственными, кормил и ухаживал за тобой?
Готов, учитель, без колебаний ответил я, не понимая, как несколько часов назад я мог даже допустить мысль о побеге.
Прекрасно, мой мальчик. Когда придет время, мы проведем ритуал. А пока наслаждайся тем, что может дать тебе бренная оболочка.
***
Боль, злость, недоверие вот и все, что осталось в детском сердце. Мама и сама чувствовала, что перегнула. Потом, став взрослым и научившись хоть немного разбираться в окружающем мире, я оправдывал ее, понимал этот шаг отчаяния. Быть может, оставь она меня корчиться на полу, что-то бы и получилось, ценой моей жизни, разумеется. Но восьмилетнему мальчику было страшно и обидно. Единственный человек, кто всегда был за него горой, прикрывал и верил в него, предал. Единственный родной человек.
Мы молча вернулись домой мама всегда замолкала, когда, по ее мнению, делала что-то плохое. Она не извинялась, не объясняла, не ругала просто молчала. Не научила она извиняться и меня.
Глава 10.
Учитель теперь не пытался вызывать во мне протест я и без того начал доверять ему больше, чем маме. Ведь она могла отправить меня на растерзание церкви и врачам, а он всегда оставался на моей стороне. Постепенно мне начинала нравиться та сила, что приоткрывалась мне. Впервые я воспользовался ею в школе.
Мне всегда нравились языки и начавшаяся в пятом классе история. Привлекали древние миры с их развитой цивилизацией, верой в мистику и силу природы все то, что так отрицалось современными людьми. В конце концов, я немало времени проводил в прошлом, наблюдая за самим собой. Там я свободно говорил на французском, изучал сначала грамоту, а потом заклинания и древние книги, которые давал мне учитель. К своему удивлению, я обнаружил, что, возвращаясь в реальность, я ничего не забывал помнил язык с его мягким произношением, так подходившим к моему говору, который мама называла кошачьим. Помнил и тексты заклинаний, но, конечно, не пользовался ими.
Точные науки давались мне значительно хуже раздражала математика, стремящаяся весь мир обратить в цифры, физика, пытавшаяся описать все вокруг примитивными законами. Мир же был куда сложнее разве может физика вместе с биологией объяснить, как уживаются в одном теле две души? А математика вывести для всего этого формулу? Конечно, нет. Зато покопавшись в толще веков, нет-нет, да и наткнешься на намеки и тайны, открывавшие путь к самому себе.
К двенадцати годам я уже вполне свыкся с мыслью, что я Иоганн, а не Игорь, как продолжала называть меня мама. Учитель показывал мне прошлое, раскрывал передо мной то, о чем никто не догадывался, мама же только говорила учиться и не вести себя странно. Я учился, пусть и не так хорошо, как ей бы хотелось. При всей моей худобе и высоком росте я был первым не только в гуманитарных науках, но и на физкультуре. Часто, когда я начинал спорить с учителем и не хотел уступать, он отправлял меня «прогуляться» я стрелой несся по лесу. Это длилось час, два, три, и когда окончательно выдыхался, и сил не оставалась даже на малейшее сопротивление, я возвращался домой, готовый принять любой его приказ. Благодаря таким пробежкам, которые, впрочем, радовали маму, я и стал первым бегуном в школе. Неплохо давались мне и футбол с волейболом против меня не рисковали играть, но я не знал почему боялись моих странностей, умений или просто ненавидели.
Осенью седьмого класса, самого отвратительно периода, когда дети уже не дети, но и еще не подростки, злые, завистливые и ищущие жертву, я сидел на математике и рассеянно смотрел в окно. Осенний лес швырял в окна второго этажа редкие листья молодых берез, но все больше шумел вечнозелеными лапами сосен. Через приоткрытую форточку в класс тянулся хвойный аромат, располагающий к прогулкам по пружинящему ковру иголок и замиранию сердца от птичьих переливов, но никак не к математике. Последние осенние трели, доносящиеся с улицы, заставили мысли вернуться к моему первому, пусть и совсем мелкому, но все же убийству. Как было страшно заносить ногу над ни в чем не повинными птенцами, как выносимо больно было ее опускать, и как я совершенно ничего не мог с этим поделать. Неприятные воспоминания вырвали меня из савана собственных мыслей, и я вздрогнул.
Беркут, снова с нами! ехидно произнесла математичка, и я утвердительно кивнул, рассыпав заложенные за уши отросшие волосы.
Вокруг раздались смешки друзей за школьные годы у меня так и не появилось. Меня по привычке называли уродом, уже и не помня причину этого прозвища, и старались не приближаться. Это меня устраивало. До поры, до времени.
Дуй к доске!
Математичке я не нравился моложавая и популярная среди подрастающих мужчин, она словно получала удовольствие, слыша обсуждение ее неприлично коротких юбок и развязных манер. У меня же она вызывала лишь пренебрежительную усмешку, казавшись жалкой и одинокой. Наверное, она это ощущала, а потому показательно старалась выставить меня дураком. Я пару раз заикался об этом в разговоре с мамой, на что получал ответ, что в сельскую школу не бегут лучшие педагоги России, и я должен радоваться, что меня вообще учат.
Я нехотя побрел через весь класс с насиженной последней парты к царапаной зеленой доске. Размашистым почерком на нем был изображены всевозможные дроби, которые предстояло складывать, вычитать и умножать не кому иному, как мне. Разобравшись и потратив на это чуть больше времени, чем допускало терпение математички, я бы получил ответ и, скорее всего, правильный. Но она, прищурившись, свысока смотрела на меня, будто это я доставал ей лишь до подбородка, а не она мне.
Не в силах выносить ее взгляд и открытые смешки одноклассников, я прислушался к тому, что уже давно твердил учитель: «Требуй у нее все, что угодно! У нее же совершенно нет воли!».
Почему бы и нет? В конце концов, если я, совсем маленький, смог заставить девочку залезть на подоконник и попытаться сделать шаг в окно, почему не смогу такую ерунду? Да, тогда мне помогал учитель, но сейчас я и сам кое-что знаю, и чувствую, как во мне растет что-то мощное, способное на созидание и разрушение.
Скажи мне ответ, ровно проговорил я, взглянув на математичку.
Сначала она опешила, но уже через секунду покорно произнесла: «Две трети». Я записал цифру на доске и продемонстрировал ей же. Получив первую пятерку по математике, я с довольной ухмылкой вернулся на место под встревоженный шепот одноклассников.
Слышь, урод, это че за фигня? на перемене меня остановил Витя, к тому моменту уже ставший Витьком, грозой школы, самостоятельно вершившим правосудие даже над старшеклассниками, которых, впрочем, было не так много. От года к году все больше семей переезжали в Москву и отдавали детей в типовые городские школы.
Ниже меня на голову, но раза в три шире в плечах, он зажал меня в углу, совершенно не впечатлившись произошедшим и не подозревая, что и с ним я разберусь в два счета.
Ты о чем? Я постарался сделать непринужденный вид, но по лицу Вити понял, что мама права я плохо вру.
Че ты сделал с Манькой?
С Манькой? переспросил я, теперь искренне не понимая, о ком речь.
С матичкой. Мой противник жевал жвачку, громко чавкая и открывая рот.
С Марией Владимировной? еще раз уточнил я, и Витек кивнул. А что с ней не так?
Хер-ли она тебе ответ сказала?
Я решил пример, о чем ты? краснея, как рак, пытался врать я под громкий хохот учителя, звенящий в ушах.
Ты за дебила меня не считай! Я и вдарить могу! Перед носом замаячил мясистый кулак.
Я набрал побольше воздуха, протяжно выдохнул и скороговоркой произнес:
Ты ничего не видел и всех убедишь, что я решил сам. Ты понял?
Витек лишь на минуту замешкался, но взгляд его мгновенно прояснился, и он с уверенностью ответил:
И как ты, урод, вдруг матику выучил? Репетитор что ли? Махнув рукой, он удалился прочь, изредка потряхивая головой.
Работает! Это работает! В тот момент я осознал свою безграничную силу я могу заставить кого угодно служить и подчиняться! Могу превратить врагов в друзей и наоборот. Будут ли их действия искренними? Вряд ли. Но свое я смогу получить всегда.
В тот день я надолго задержался на качелях в дальней части участка, где с детства чувствовал себя на своем месте. Обратившись лицом к лесу, я размышлял о себе, о жизни, о своей силе. Это было моя обитель раздумий, сожалений и принятия решений. Некоторым из них предстояло стать роковыми.
Покажи, как я стал колдуном, попросил я вслух.
Иоганн, ты помнишь это наизусть! Я столько раз показывал проскрипело у меня в голове.
Ну покажи, совсем по-детски заупрямился я.
Раньше этот ритуал казался тебе страшным, усмехнулся учитель.
Больше не кажется.
***
Настоящим колдуном я стал незадолго до своих тринадцати лет. Учитель давал мне кров над головой, еду и ценные знания. Познакомил с грамотой, рассказывал о разных заклинаниях и их природе, учил выбирать нужные травы для обрядов и правильно их заговаривать. Каждая трава, обладающая магическими свойствами, могла служить как свету, так и тьме. Будет она врачевать или убивать, решал колдун. Мы никого не лечили, не спасали невинных, не принимали роды мы мстили обидчикам, помогали убирать с пути конкурентов и возвыситься. За все это учитель требовал плату, но вовсе не деньги, их он считал ниже своего достоинства и пользовался только в крайних случаях. Ему платили жизненной силой, поддерживающей его ветхую старческую плоть. Но он жаждал глаза, которые никто не мог ему вернуть полностью. Однажды он обмолвился, как обменял зрение на какую-то очень важную способность, о которой больше не сказал ни слова.
В тот день он разбудил меня до первых петухов. Жаркая летняя ночь приносила раскаленный уличный воздух сквозь раскрытые ставни, и свободная рубаха липла к потному телу. Колдун навис надо мной и сказал лишь одно слово: «Пойдем». Я не спрашивал, куда и зачем. Покорно оделся и вышел на спящую улицу. Мы недолго петляли узкими улочками и шмыгнули в отворенную дверь. Меня всегда поражала способность учителя ориентироваться без глаз что-то иное вело его к цели.
Комната, куда мы попали, почти ничем не отличалась о той, где мы жили сейчас. Если бы не рассыпанная в форме круга на полу соль, в количестве, за которое можно было отдать целое состояние, в ней вообще не было бы ничего примечательного. Я удивленно посмотрел на учителя, и он почувствовал мой взгляд кожей.
Теперь я буду жить здесь, проскрипел он.
А я?
Ты останешься на прежнем месте.
Но почему?
Незачем двум колдунам жить вместе. К тому же, скоро ты и сам захочешь уединения.
Но ведь я еще не совсем колдун Вы же говорили И тут я все понял.
Ты уже готов, Иоганн. Сегодня ты станешь настоящим колдуном. Я поделюсь с тобой своей силой, которая будет расти и развиваться в тебе, даруя власть и изменяя твою душу.
По телу пробежала дрожь я так долго ждал этого момента, предвкушал, как смогу делать все то, что показывал учитель, буду читать древние письмена не потому что он научил меня распознавать некоторые символы, а своей силой. Смогу поднимать ветер, менять свойства воды, делая ее живой или мертвой, и расправляться с врагами по щелчку пальцев. Меня станут уважать и бояться как настоящего колдуна, а не шпынять как мальчика на побегушках. В конце концов, я обрету величие.
Но теперь вместо сладостного предвкушения я ощущал лишь животный страх ведь это не так просто. Да, учитель говорил, что я особенный, талантливый, способный, но не хватало во мне одного единственного элемента частички его души, пропитанной тьмой, вместе с которой ко мне перейдет настоящая сила.
Мне будет больно? Я трусливо поднял глаза на наставника.
Не слишком. По морщинистому лицу скользнула тень усмешки.
Я разулся и с опаской ступил в центр соляного круга. Учитель на каком-то своем уровне, гораздо глубже зрения, следил за каждым моим шагом. Я неловко переминался с ноги на ногу и чего-то ждал мы не раз обсуждали окончательное мое становление как колдуна, но ни разу я так и не рискнул спросить прямо, что же меня ждет.
Он развел руки и запрокинул голову тусклое помещение осветилось вдруг вспыхнувшими свечами. Они были повсюду на столе, вдоль стен, на крышке сундука и вокруг очага, и как я их не заметил сразу? Про себя я мелочно отметил, что этот ритуал слишком дорогой и, видимо, очень важный, раз учитель не пожалел денег на такую подготовку.
Огненные отблески плясали на стенах и потолке, подсвечивая копоть на каменной кладке и общую обветшалость помещения. Я словно прозрел не заметил я сначала и кипенно-белых черепов животных, вперивших в меня черные провалы глазниц, теперь же я поежился, уловив их немой укор. Они словно шептали: «Зачем? Неужели ты хочешь стать таким же?» Но что я мог ответить разве у меня был выбор?
В следующую секунду учитель соединил руки над головой с громким хлопком и принялся шептать заклинание, которое я никогда прежде не слышал, и по телу побежали мурашки страха и предвкушения. Еще мгновение мне казалось, что ничего не происходит. Но лишь мгновение.
Мое тело вдруг напряглось и неестественно раскинуло руки мне оно больше не принадлежало. Меня словно распяли я не мог двигаться, прерывисто и хрипло дышал, ощущая, как тело пригвоздило к полу невидимой громадой. Соляной круг полыхнул синим пламенем, скрыв учителя взмывающими вверх языками я лишь слышал хриплые тихие слова, каждое из которых проникало в сердце, разрывая плоть и подбираясь к еще чистой душе.
В груди появилось жжение. Похожее сначала на зуд грязной плоти, оно становилось все сильнее и совсем скоро переродилось в пламя, пожирающее саму мою суть. Не в силах пошевелиться, я ощущал, как горящее сердце с каждым ударом проталкивает огонь по венам. Пламя из солнечного сплетения распространилось сначала по всей груди, а затем охватило руки, ноги, а позже и голову. Я мечтал потерять сознание или умереть, чтобы не чувствовать раздирающей на части боли, или хотя бы закричать в поисках облегчения. Но не мог. Он не позволял мне. Я безвольно смотрел на огонь внутри и снаружи, весь мир для меня превратился в смертельный костер. Когда пламя вырвалось из моего тела, напитываясь воздухом, и на ладонях расцвели костерки, я надеялся, что сейчас все закончится не может человек вынести сожжение заживо. Но все только начиналось.