Так, говоришь, пятаков у тебя в кошеле не было?
Не было вот-те крест, Егор широко перекрестился, я ж кабатчику все из него отдал. Вдруг Егор нахмурился, как будто ему в голову вдруг пришла посторонняя мысль: А он ведь мог видеть, я, кажись, у него на глазах все высыпал, или нет? Вот не помню Егор доверчиво посмотрел на Фролова. Может его допросить, да он подтвердит, что монеты не мои? Что не было у меня их в кошеле?
Так если не было, откуда им там взяться? Только если подкинул кто, могло такое быть?
Не знаю, Егор нахмурился, почесал в затылке. Я ведь к водке-то непривычный, быстро захмелел, а когда понял, что голова тяжелая, так сразу на лавку и лег, да как провалился. Спал как медведь. Кошель за пазухой был под рубахой Я его даже не прятал особо, пустой ведь был Могли и вытащить, и обратно положить
Где кошель теперь? спросил Фролов безнадежно, наверняка зная ответ.
Так его солдаты забрали, растеряно ответил Егор.
А кошель точно твой, не другой какой-нибудь. Как он выглядел?
Кошель-то? переспросил Егор и улыбнулся, он теперь понял, куда клонит Фролов и обрадовался, что тот пытается докопаться до той правды, в которую верит сам Егор, а значит, офицер на его стороне. От этой мысли Егору стало сразу легче. Точно мой, уверенно ответил мужик. Он из кожи ягненка мягкий, к телу ласковый, а у завязочки красной нитью прошит. Мне его в запрошлом годе подарили. Его не спутаешь. Мой, но пятаки там не мои. Могли подкинуть, задумчиво продолжил он. Только кто? Егор растеряно посмотрел на Фролова.
Кто? Зачем? Почему тебе? педантично и четко проговорил Петр, загибая пальцы, это вопросы, на которые мы должны ответить, чтобы тебя отсюда вызволить, а чтобы настоящих воров найти, нужно выяснить: где они их взяли и как связаны с воровским монетным чеканом? Но это уж после. Итак, вновь обратился он к Егору, давай на первый вопрос ответим. В кабаке много народу было? Кроме кабатчика кто там еще был вечером, когда ты за вино расплатился?
Да еще несколько человек оставалось. День-то был базарный, многие мужики из деревень отторговались с прибылью, выпивали, но разошлись к ночи. Ночевать напросились четверо, кажись, или пятеро Да кабатчик, да баба его. Все там были, пока я помнил.
А утром, утром кто был?
Только кабатчика жена, Ульяна. Остальных рядом не было. Мужики, наверное, рано встали и выехали. Кабатчика я тоже не помню. Может отлучился куда?
Что за мужики? Ты их знаешь?
Знаю, как не знать? Все из Ордынского села, я же с ними в заводе на отработке бывал. Мы уголь возили. Да и ты их тоже знаешь, он улыбнулся Фролову, как будто вспомнил что-то смешное, давно обоим знакомое, ну, если даже по имени забыл, то в лицо точно помнить должен. Они приметные, особенно, братья Ильины, Максим да Андрей, близнецы единоутробные. Ну, помнишь, на одно лицо не отличишь, толстые, круглорожие да черные, как татары.
У одного над левой бровью шрам, а у другого над правой? засмеялся в ответ Фролов.
Точно, а у которого, какой никто и не знает, также смеясь продолжил Егор.
Да, этих хорошо помню, они при мне работали. Хорошие мужики, веселые и сметливые.
Ну, они такие, подхватил Егор и продолжил рассказывать. Я к ним за стол подсел да угостил все честную компанию. Там еще свояк был их, Мишка, его я тоже давно знаю, и еще парень был совсем молоденький, из их же села. Они рыбу на базар привезли. Рыбаки они Мы поговорили маленько, пока я трезвый был. Они все смеялись, да шутили, про рыбалку много говорили, да истории всякие рассказывали про рыбацкие дела. Они, когда я пришел, уже навеселе были. Ну и со мной продолжили
А как ты кошель доставал и кабатчику платил, видели? прервал Фролов.
Не отвечу точно, наморщил лоб Егор. Они вроде за столом сидели, а я у прилавка встал Не, вряд ли, парень их этот вот ведь, опять прищурил глаза от натуги Егор, не помню, как звать его, он как раз их пиво забирал и рядом стоял. Он точно видел Я сейчас вспомнил, лицо узника осветила светлая и чистая улыбка. Он еще потом, ну, за столом спросил, чей-то у меня, дескать, за радость такая, что я последние копейки на водку трачу. Так что, видел он, видел, Егор даже подскочил от возбуждения. Выпрямившись, он почти коснулся низкого потолка камеры. Свет от лампы упал на лицо. Фролов невольно залюбовался. Этот мужик сейчас показался ему похожим на римского патриция из исторических книжек. Высокий, стройный, мускулистый, с широким лбом, темными, чуть кудрявыми, стриженными в кружок, волосами, прямыми, резко очерченными скулами, чуть горбатым носом и распахнутыми темными глазами. В желтоватом свете лампы он одновременно выглядел и героическим полководцем древности, и русским богатырем на лубочной картинке. Его светлая улыбка сделала лицо очень молодым, даже в чем-то мальчишеским и открытым до беззащитности. Егор отшатнулся от лампы, чуть отвернув лицо. Теперь свет упал на другую его половину и высветил белесый, неровный шрам, перерезавший лицо. Шрам тянулся от верхней части носа и скрывался в бороде ниже уха. Именно этот шрам и делал Егора похожим на злодея с большой дороги, которым он, Фролов теперь понимал точно, никогда не был.
Сколько тебе лет, Егор? внезапно даже для себя самого спросил Петр.
Двадцать восемь, ответил он, сразу став серьезным и вновь опускаясь на солому, а что?
Да, ничего, это я так Петр слегка потупился. Ты казался мне старше Значит, видел он, как ты кошель опустошил? переспросил он, чтобы вернуться к расследованию и скрыть смущение.
Точно видел, я сейчас вот вспомнил, торопливо сказал Егор, улыбаясь почти счастливо.
А как мне его найти? Ты его имя не вспомнил? вернул его к серьезному тону Фролов.
Не, не помню протянул Егор задумчиво, да я и не знал Он не говорил, но он Ильиных братьев свояка, Мишки, брат двоюродный или другой какой родич. Они все его хорошо знают, в одной ведь артели рыбалят, он опять довольно улыбнулся. А сами они, все четверо, сразу после Пасхи должны опять в Сузун-завод на отработку приехать. Он сразу подтвердит, его найти легко будет лицо Егора вновь засияло.
А ты пока тут посидишь, саркастически заметил Фролов. Он теперь уже совершенно не сомневался в невиновности этого мужика и был рад этому, но было немного досадно, что выпустить его прямо сейчас ему никто не разрешит. Он, конечно, мог попробовать уговорить главного управляющего, но сам понимал, что, выпустив Егора сейчас, они дадут понять преступникам, что их замысел раскрыт. Тогда они будут осторожнее и придумают еще какую-нибудь пакость.
Узника слова Фролова не обеспокоили. Он безмятежно улыбался:
Посижу, что ж поделать, это ж не навсегда. Рано или поздно меня выпустят. Ты ведь в мою невиновность веришь и доказать сможешь, а бог даст, так и преступников настоящих найдешь.
Петр Козьмич не был так уверен в последнем, но вида не подал. Он тепло улыбнулся и вновь вернулся к делу:
Давай дальше подумаем. Если вечером в кабаке только вы были, да кабатчик с женой, а утром только жена кабатчика, значит, кроме них, никто тебе деньги подложить не мог?
Выходит, что так, вновь задумался Егор, только мужики-то не могли. Они же не местные, они всю зиму, почитай, рыбу у себя в Ордынском ловили. Они до монетного дела отношения не имеют вроде теперь он опять нахмурился. Значит, кабатчик, продажная душа? взглянул он на офицера.
Я тоже так думаю, быстро ответит тот, только все может оказаться не так просто. Ты, кстати, сам-то, о нем что думаешь? Он действительно продажная душа или все же человек порядочный? спросил Фролов, заранее зная ответ.
Я ведь, если честно, не знаю его совсем. Я в кабаке-то был, может, пару раз. Знаю только, что он в этом месте уже давно он задумчиво почесал затылок. Мужики говорили, он человек не злой, но хитрый и вороватый, хоть за руку его никто не ловил, но слух такой ходит вроде Я, если по правде говорить, последнее пропил, потому что боялся, что деньги ночью вместе с кошелем украдут, признался он, но вишь, как вышло, наоборот.
Ладно, с этим понятно, прервал его Петр Козьмич, с кабатчика мы отдельно спросим. Ты мне другое расскажи. А как ты в кабаке оказался? Что за радость у тебя была, что ты последнее пропивал? По порядку мне расскажи, все с самого начала. Тут важно понять, почему тебе эти монеты положили. Если ты случайным человеком оказался, а монеты положили, чтобы на тебя подозрение навести, это одно, а если тебя специально под тюрьму подводили, то это из мести, или обиды, или, может, знаешь ты что-то лишнее или видел, вот тебя и устраняют. Нужно бы нам этот клубочек размотать, тогда и дело раскроем, пояснил свои вопросы офицер. Только, вот, продолжил он задумчиво, я в первую версию не особенно верю. Сам посуди, рассуждал он вслух, делали они монеты фальшивые, никто их за руку не поймал, под подозрением не ходят, а тут сами взяли и показали, что фальшивые монеты отменного качества кто-то делает. Это ж, наоборот, все теперь начеку должны быть. А может, знают они о тайном расследовании, тогда другое дело, он задумчиво замолчал.
Егор тоже молчал. Такие далекие мысли в голову ему не приходили, хотя уже несколько дней в дороге он только и делал, что думал, как эти монеты у него оказались? Что их подкинули, он и так знал. На кабатчика, конечно, больше всех других грешил, но еще знал, что ночью в кабак любой другой войти мог. Кабатчик, если оставлял кого на ночь, сам спал на раскладной кровати за прилавком. Что творится в зале, кто входит и выходит, мог и не видеть. Так мыслил Егор, а вот вопрос: почему именно ему, а никому другому, и вообще, зачем это кому-то понадобилось, его как-то не беспокоили. А офицер-то правильный вопрос задает
Ну, прервал его размышления Фролов, рассказывай по порядку: как день провел, с кем встречался, с какой радости пил и почему один? Не спеши, все подробно вспомни и расскажи. Времени у нас навалом, он виновато улыбнулся.
Ох, невесело усмехнулся Егор, даже и не знаю, с чего начинать, я ведь рассказчик не очень хороший.
Ты начни, а я, если что не пойму, дополнительно спрошу, ободрил Фролов.
Ну, хорошо, тогда с начала он глубоко вздохнул, чуть помедлил, собираясь с мыслями и начал говорить. Я в Сузун приехал не на базар, а на отработку. Я же возчиком, как помнишь, наш с отцом заводской оброк отрабатываю. Отец-то у меня уже старый, сам не может, только тягло с него никто не сымает, вот я за двоих и тяну. Стараюсь, значит, весной, чтобы пораньше начать, да к севу закончить свою половину, потом к себе на поле: отсеемся, опять на завод, отцову долю отрабатывать. Вот, значит в этом году мне приказчик наш Малышевский и говорит, есть возможность в зиму начать, есть большая надобность в возчиках на заводе: поезжай, дело выгодное Я и рад Мы вроде с мужиками, которые тоже рано начать хотят, собрались вместе выехать, да тут мой шурин как раз проездом пожаловал. Он говорит: медвежью берлогу случайно рядом со своей деревней разведал. Сам-то он трусоват на медведя идти. Тебе, говорит, покажу место Я ведь медведя, почитай, всю зиму искал, добыть хотел Да никак не мог найти, мало их стало в наших местах Я собрался
Ты медведя в одиночку хотел добыть? прервал его Фролов из чистого любопытства.
Одному, конечно, трудновато, вдвоем сподручнее, но шурин не охотник, а кого другого, чтоб надежный мужик был, в тех местах я не знаю Значит, один
А зачем тебе медведь? вновь полюбопытствовал Фролов, хотя понимал, что к истории с монетами медведь никакого отношения не имеет, но как раз в этом ошибся.
Да это давняя история. Мне шкура нужна была на шубу, чтобы отцовый долг закрыть.
Это как? вновь не выдержал Фролов.
Отец мой ведь не крестьянином был, казаком Служил он в Чаусском ведомстве при разных острогах и делах Когда заводы стали в Алтае заводить, казаков начали верстать в приписные крестьяне. Вот и он под это попал.
Так это когда же? изумился Фролов, понимая, что Егор рассказывает историю минимум тридцатилетней, если не сорокалетней давности.
Да, давно уже, еще до моего рождения. Я же говорил, отец у меня старый. Он же меня зачал, когда ему за 60 лет было. Крепкий он еще тогда мужик был Казак В молодости он на южной границе остроги возводил, там потом годовалил И был у него друг закадычный, ему повезло, его не в приписные поверстали, а в Барнаульскую команду перевели, он там и служил, пока не помер. А отцу моему, в годы, когда большой падеж скота был, и тот без лошади-кормилицы остался, он пригнал кобылу жеребую да мерина. Платить отцу было нечем, он и сказал тогда, что, де, не к спеху, потом можно расплатиться: если не ему, то детям его тот долг выплатить можно. Сам-то вскоре и помер, царствие ему небесное Ну, а отец-то мой этот долг частями платил его сыну. Он в Нижне-Сузунском заводе работает Ну я и отвозил, когда деньгами, когда товаром каким В последний раз, осенью, он сказал, что шубу хочет сшить медвежью и если я ему шкуру добуду, то и долгу нашему конец. Вот я шкуру-то добыл и ему отвез. Вчистую теперь отцовский долг отдал Это важно для него, отца моего, бывало, беспокоило боялся он умереть не расплатившись. Да и мне Егор замялся, радостно стало, что не нужно больше с ним расплачиваться Неприятный он человек, нелегко с ним.
А чем неприятный? Что у вас с ним было? встрепенулся Фролов.
Да вроде бы ничего, но уж очень он угрюмый да нелюбезный. Вроде мы сыновья закадычных друзей, а он меня не разу в дом не пригласил, не то, чтобы за один стол сесть Считал, видно, не ровня я ему, или еще что В общем, не знаю, как объяснить, вроде мы с ним никогда не лаялись, делить нам нечего, долг он отцовский не вымогал, не намекал даже, принимал, сколько привезу, а не привезу, так и не спросит Только что-то в нем такое не знаю Неприятен он мне Я ведь в кабак ночевать пошел, а к нему даже на сеновал не попросился. Не люб он мне
И как же зовут его? Кто такой он, что тебе не ровня? с любопытством спросил Петр Козьмич.
Монетный мастер он, а зовут его Федор Иванович Черноусов.
Монетный мастер? оживился Фролов. Ну-ка, ну-ка, подробнее
Не, он с этим не связан быстро ответил Егор, но тут же прервался, глядя на офицера озадаченно. Думаете он?
Я пока ничего не думаю, но хочу, чтобы ты мне подробно все рассказал. С самого начала. Как ты к нему приехал? Как встретились, о чем говорили? Куда ты потом пошел, с кем еще встречался? Давай-ка сначала.
С начала? как-то несмело протянул Егор и замолчал. Он опустил голову и начал перебирать в пальцах край рубахи, как будто что-то его взволновало. Фролов видел это, но не торопил, считая, что узник просто собирается с мыслями и вспоминает, чтобы ничего не перепутать. Егор поднял голову и начал, как обычно
Да нечего там рассказывать То бишь я не знаю, как и рассказать Егор опять на мгновение замолк, потом тряхнул головой, как будто отгонял морок и начал рассказывать.
* * *
20 апреля 1800 г.
На базарной площади было людно, это Егор заметил еще на въезде. На санях проезжать сквозь ряды, где толпится народ, он не любил, приходилось все время осаживать кобылу, не ровен час, на кого-то наскочишь Он хотел было свернуть и поехать проулком, но оттуда навстречу ему выезжали сани. Не разъехаться, уж лучше бы он выбрал другой день. Пришлось все же пробираться по главной торговой улице. Это была вовсе никакая не улица, а край огромной площади: по одну сторону ее стояли длинные приземистые заводские склады, а другую означили прямой линией телеги и навесы приезжих на торг. Большинство из них были окрестные крестьяне, которые привезли в Нижне-Сузунский завод продукты: муку, рыбу, сало, квашеную капусту, моченую клюкву, соленые грибы, хлеб, булки, калачи, пироги и другую снедь. Этот край базара так и называли съестной. Егор вылез из телеги, взяв кобылу под уздцы, пошел с ней рядом. Его несколько раз окликнули знакомые по извозу мужики, с которыми он поздоровался на ходу. Миновав базарный ряд, перед выездом на плотину он свернул направо и все еще ведя кобылу в поводу, бодро зашагал вдоль пруда. Ему нравилась эта улица монетной половины. Домов здесь было немного. Они тянулись вдоль одной стороны и, все были большими, крепкими, добротными, на высоких подклетах с резными наличниками и высокими коньками крыш. Широкие ворота на мощных столбах и длинные окошки домов весело и надежно смотрели на заводской пруд. Да, так, именно надежно. Казалось, ничего не грозит в жизни ни домам, ни их обитателям, поскольку жили на этой улице лучшие люди Сузунского монетного двора: монетчики, гуртильщики, прорезных да прокатных дел мастера. Короткая, чуть кривая улица, повторявшая очертания берега заводского пруда, упиралась в самую большую усадьбу, раскинувшуюся на небольшом мысе. Усадьба эта стояла как бы особняком, не в общем ряду, а поперек и через небольшой проулок, так, что соседей у нее не было, зато во двор вело сразу два въезда с улицы и с проулка. У уличной части ее окружал высокий забор с воротами и массивные хозяйственные постройки так, что во двор даже невозможно заглянуть. Дом стоял в глубине усадьбы и возвышался над воротами только резным коньком крыши. Задняя часть усадьбы выходила двумя сторонами на широкий мыс, образованный водами речки и пруда. Сейчас сквозь голые ветки вербы и черемухи, росших на самой кромке берега, с дороги можно было разглядеть в конце огорода баню, стоящую прямо у берегового обрыва, а рядом мостки: то ли для купания, толи для полоскания белья.