На следующий день это сообщение подтвердилось появилась делегация вождей сенека, которые принесли записку от губернатора и потребовали, чтобы майор Хистер выдал им пленного оттава. Записка сэра Уильяма, хотя и составленная в весьма учтивых выражениях, все же была очень твердой по сути и недвусмысленно приказывала вернуть сенекам их законного пленника. Майору указывалось также не вмешиваться в отношения между индейцами, так как это могло повредить отношениям между англичанами и их соведями-ирокезами.
Когда майор читал эту записку, румянец гнева окрасил бронзовые щеки старого солдата, и он готов был высказать свои чувства в неподобающих выражениях. С видимым усилием сдержав себя и попросив Трумэна Флэгга перевести его слова, от ответил вождям следующее:
Братья! Я выслушал ваше требование и понял его. Говорящая бумага белого вождя велит мне отдать вам пленника, который известен как Сонга из племени оттава. Приказу белого вождя нужно повиноваться, и я повинуюсь, если только это было бы возможно но это не так. Выслушайте. Когда я гулял у моего дома, чужак, которого я никогда прежде не видел, выбежал из леса и упал у моих ног. Он был в крови из множества ран и измучен после длинного бега. За ним бежали враги, которые хотели его убить, когда мой сын, маленький ребенок, упал на шею чужака и тем спас его жизнь. Не было ли это знаком от Великого Духа, что он хочет, чтобы чужак остался жив? Мог ли я сделать меньше, чем сделал маленький ребенок? Вы знаете, что не мог. Вы знаете, что ни один воин сенека не позволит быть убитым человеку, нашедшему защиту таким образом. Так что я поднял чужака и отнес его в свой дом. Одновременно я сказал его врагу, что буду охранять его, пока не получу указаний выдать его от большого белого вождя. Теперь вы принесли мне этот приказ, и, если бы чужак был в моем доме, я бы выдал его, но его там нет. Он ушел той же ночью. Как я не знаю. Он был сильно изранен и лежал в безопасном месте, но утром он пропал. Мне говорили, что он шаман Метаи. Не могла увести его магия этого круга? Неважно. Он был здесь и ушел. Вы смотрите на меня и хотите получит его, но я не могу его создать. Вот и все. Я сказал.
Величественный старый сенека поднялся, чтобы ответить, и произнес:
Мы услышали слова моего белого брата, и верим, что все сказанное им правда, потому что его язык не кривой. Он один из всех белых людей никогда нам не лгал. Он сказал, что пленник убежал, и так оно и должно быть. Но это нехорошо. Наши сердца тяжелы оттого, что этот храбрый пленник сбежал. Что же тогда брат мой может дать нам взамен, чтобы снять тяжесть с наших сердец?
Я дам вам, ответил майор Хистер, два ружья и десять красных одеял, двадцать фунтов пороха и пятьдесят фунтов свинца, кусок синей материи, кусок красной, и пять фунтов табака. Этого достаточно?
Это достаточно, ответил вождь, в то время ка глаза его товарищей блестели в предвкушении столь богатых подарков. Но, продолжил он, тут была и женщина. Что брат мой даст за нее?
Ничего, твердо ответил белый брат, потому что она не была вашей пленницей.
Угх! пробурчали индейцы.
Есть еще и Манг, продолжал дипломат-дикарь, чье поведение полностью соответствовало поведению его белых коллег, а именно дать как можно меньше и взять как можно больше. Что даст ему мой белый брат, чтобы помочь ему залечить его раны?
Я дам Мангу достойный подарок, когда бы он ни пришел ха ним ко мне, потому что не хочу, чтобы между нами была дурная кровь, таков был ответ, и все индейцы выразили свое доброе согласие.
Хозяин дома Таутри сдержал свое слово в отношении подарков; но Манг так и не пришел за тем, что ему причиталось. Вместо этого он прислал майору Хистеру сообщение о том, что никакой дар, кроме его крови, не будет достойной наградой за его удар и не смоет вражды между ними.
Если ему так хочется, то так тому и быть, ответил солдат с легкой улыбкой, получив это сообщение; но жена его побледнела и задрожала, вспомнив выражение ярости на искаженном лице Манга. Угрозы оджибуэя не были пустым звуком это скоро, к большому своему огорчению, поняли поселенцы, когда скот некоторых из них был убит, строения, стоявшие за оградой, сожжены, и наконец даже сам майор с трудом избежал смерти от пули, выпущенной в него невидимым врагом. Наконец все это стало столь нестерпимым, что сэр Уильям Джонсон велел сенекам выдворить Мангу из своей страны, или же передать его белым для суда, если они и дальше хотят получать дорогие подарки, которые им посылает Великий Отец из Англии, очередная партия которых их как раз ожидает.
Таким образом Ныряльщик утратил любовь принявшего его племени и был силком переправлен через Ниагару, после чего ему под страхом смерти запрещено было даже ступать на ее восточный берег. Совершив это действо, сенека отправились на восток, к длинному дому совета Шести Народов, который располагался в стране онондагов, где они должны были получить свои подарки и обсудить свои дела с другими племенами своего союза.
Прошло два месяца после описанных событий, и в течение нескольких недель в окрестностях дома Таутри не было видно ни одного индейца. Местность стала столь спокойной, что его обитатели совершенно утратили бдительность и, во всяком случае днем, ходили где им хотелось, совершенное не думая об опасностях.
Этот мир был грубо нарушен однажды утром диким криком шотландской няньки, коорая за час до этого пошла с ребенком прогуляться к озеру. Теперь она бежала назад, трясясь от ужаса и что-то неразборчиво выкрикивая. Сначала все решили, что ребенок утонул, но наконец из неразборчивых слов няньки перепуганные родители поняли. Что она оставила его недалеко от воды всего на минуту, чтобы подойти к берегу и напиться. Когда она вернулась, то оказалось, что ребенок пропал и не отзывался на ее зов.
Два дня поисковые отряды обыскивали окрестные леса, но напрасно. Опытного следопыта среди них не было. Трумэн Флэгг был вместе с сэром Уильямом Джонсоном в доме советов в стране онондага. К концу второго дня, когда майор Хистер и большинство его людей все еще продолжали свои бесплодные поиски, мать ребенка с бьющимся сердцем, безо всяких мыслей, вышла к тому месту, где в последний раз видели ее сына. Она уже была там много раз ее неосознанно, но неудержимо влекло туда.
В то раз, когда она уже хотела возвращаться, до ее ушей донесся плач ребенка. Словно тигрица, у которой украли тигренка, с горящими глазами она ринулась в ту сторону, откуда доносился плач, и в следующий миг ее дитя, живое и в добром здравии, припало к ее груди. Он запутался среди низких веток невысокого кедра, и она выпутала его из этой деревянной ловушки, образованной причудливо перепутанными колючими ветками.
Словно подгоняемая ужасом, она прибежала в дом со своей драгоценной ношей и никому не позволяла забрать ребенка, пока ее муж не вернулся.
Когда ребенка осмотрели, то оказалось, что на нем нет ни одной царапины или синяка, если не считать странного воспаления на левой руке, под самым плечом. Хотя оно быстро зажило, прошло много времени, прежде чем эта тайна была раскрыта: когда Трумэн Флэнн увидел его, он сразу сказал, что это вытатуированный знак индейского тотема.
ГЛАВА
VI
ДЕБРИ
В новой стране перемены, произошедшие за шестнадцать лет, будут более заметными, чем те, что произойдут за целую жизнь в давно существующем сообществе. Так и было в Северной Америке в течение шестнадцати лет, предшествовавших 1763 году. Смертельная борьба между Англией и Францией за владычество в новом мире, начавшаяся в 1755 году поражением английской армии под Брэддоком, четырьмя годами позже завершилась убедительной победой Вольфа на равнинах Абрахама. Годом позже Франция признала свои поражение и уступила Англии Канаду и все свои владения. Владения эти включали в себя длинную цепь небольших фортов, вокруг некоторых из которых группировались небольшие французские поселения, которые располагались в основном вокруг Великих Озер и к югу от них в долине Огайо. Среди них были Ниагара, расположившееся у устья реки того же названия, Преск Иль, расположенный на месте современного города Эри, Сандаски, Детройт, Маккинак, форт Говард у Зеленой Бухте и форт св. Иосифа на южном берегу озера Мичиган. По своему положению самым важным из них был первый из названных, а самым крупным, окруженным самыми процветающими поселениями Детройт. Этот форт представлял собой окруженное палисадом поселение из сотни тесно стоявших домов, и располагался он на западном берегу реки Детройт. За его стенами на восемь примерно миль в обе стороны были разбросаны поселения французских крестьян, чьи узкие длинные фермы тянулись от речного берега, хотя аккуратные белые домики и строения располагались у самой воды.
Английские поселения накануне войны с Францией еще не перешли за Аллеганы, и в провинции Нью-Йорк западный берег реки Гудзон представлял собой почти сплошные девственные дебри. Через земли Шести Народов проходила, с их разрешения, военная дорога, охраняемая цепочкой фортов, хотя индейцы и понимали, что с окончанием войны все это должно быть прекращено. Начиналась дорога в приграничном городе Олбани. Тут путешественники высаживались из неказистого, но удобного шлюпа, в котором проводили неделю пути из Нью-Йорка, и пересаживались в каноэ или плоскодонку, где им предстояло, отталкиваясь шестами, преодолевать быстрое течение реки Могаук. Так они проходили мимо старого голландского городишка Шенектади, Джонсон Холл и Джонсон Кэсл, форты Хантер и Херкиннер, и, наконец, судоходный участок реки заканчивался у форта Стэнуикс. Отттуда короткий волок через лес приводил их к ручью Вуд (Лесному), где они снова садились в лодки, и ленивое течение несло их в Ройал Блокгауз на берегу озера Онейда. Пройдя по нему к Порт Брювертон у истоков реки Осуэго, по ее быстрым водам они спускались к форту Осуэго на берегу озера Онтарио. Оттуда в любом направлении путь лежал по обширным внутренним озерам, свобода плавания по которым нарушалась только необходимостью совершать утомительный волок вокруг Ниагарского водопада.
Между этими редкими пятнами поселений белых и тонкими линиями связывавших их путей вся эта внутренняя страна была покрыта первобытными лесами, которые, словно волнующееся зеленое море, покрывали равнины, холмы, долины и горы, закрывавшие от солнца бесчисленные широкие реки и быстрые ручьи и простиравшие свою листву над миллионами зверей, птиц и рыб. Здесь обитали индейцы, и до прихода белых леса обеспечивали все их скромные нужды. Их темные лабиринты во всех направлениях были во всех направлениях покрыты их тропами, глубоко протоптанными на протяжении жизни множества поколений, которые образовывали сеть, связывавшую меду собой поселки и важные места. Эти узкие тропки так замечательно связывали все точки по кратчайшему и удобнейшему пути, что, когда белые стали прокладывать там свои дороги, они не могли сделать ничего лучшего, как только приспособить эти тропинки к своим нуждам.
С приходом белых жизнь индейцев претерпела быстрые и значительные перемены. Они стали пользоваться ружьями, ножами, котелками, одеялами и другими вещами, которые сочли полезными и удобными для своего образа жизни, и теперь они хотели иметь все эти вещи, а для этого нужно было продавать меха. Так мехоторговля стала важной частью лесной жизни, и дело это становилось столь выгодным, приносящим такие доходы, что контроль над ним стал главным поводом к вражде между Англией и Францией. Маленькие форты, построенные французами по всей стране, были всего лишь торговыми постами, и в них, пока ими управляли их создатели, французы относились к индейцам с таким уважением и дружелюбием, что завоевали их верную дружбу и сделали их своими верными союзниками во время войны. Но, когда власть французов была повержена, и индейцы, не понимая почему, обнаружили, что теперь они должны будут иметь дело с английскими мехоторговцами, все изменилось.
Войны больше не было, соперников в этой стране не оставалось, поэтому не было более необходимости умиротворять индейцев и завоевывать их дружбу. Вновь прибывшим не было дела до мехов, в отличие от земли. Для этого они продавали ром, а не ружья, пули, порох и ножи. Этого индейцам продавать не разрешали, чтобы не доводить до беды. Теперь для них белые были не друзьями, а хозяевами, притом очень жестокими.
Теперь решено было, что можно не давать больше индейцам подарков, которые во время войны раздавались так щедро, и единственной проблемой, которую хотели решить англичане избавиться от нежелательных индейцев и сделать это по возможности быстро и без лишних затрат. Маленькие торговые посты, в которых они прежде были желанными гостями, теперь были обителью солдат, одетых в красные мундиры, которые называли их собаками и относились к ним соответственно. Они превратились в голодных оборванцев, которых выгнали из жилищ их отцов, и до них стало доходить, что и права на жизнь им никто теперь не гарантирует. Они впали в отчаяние, и их ненависть к тем, кто прогнал их французских друзей и довел их самих до нынешнего бедственного состояния, стала смертельной. Они ясно поняли, что, если не сбросят эти красные мундиры в море, откуда те пришли, то скоро их народ будет стерт с лица земли. Казалось, что множеству индейцев противостоит горстка белых; но, если последние были объединены под началом одного сильного вождя. То первые были раздроблены на множество маленьких племен под началом множества мелких вождей. Если только нашелся бы такой великий вождь, под началом которого могли бы объединиться все племена, как быстро они смогли бы уничтожить ненавистные красные мундиры и заставить англичан уважать их права. Быть может, когда они начнут сражаться, одетые в белые мундиры французские солдаты снова придут им на помощь. Во всяком случае, заслуживавшие доверия белые говорили им, что так должно произойти, и они в это верили. Если бы только они смогли найти предводителя!
Постепенно среди индейцев крепла уверенность в том, что среди них появился великий вождь, и были готовы нанести могучий удар, который принесет им свободу. От племени к племени, от поселка к поселку шли посланники, несущий широкий пояс с вампумом, и алый топор войны. Они шли от имени Понтиака, военного вождя яростных оттава, верховного шамана сильного общества Метаи, друга Монкальма, верного друга французов во время прошедшей войны, предводителем своих людей во время сражения при Монохагиле, где упрямый Брэддок был убит вместе со своими красными мундирами, и даже ужасные Длинные Ножи из Вирджинии принуждены были бежать.
В самые отдаленные места проникли посланцы могучего вождя, и везде с восторгом встречали его топор войны. Далеко ходил и сам Понтиак, и там, где дети лесов слышали его горячие речи, в них загоралась жажда битвы. Наконец план был закончен. Удар следовало нанести по всем английским постам к западу от Ниагары в один день. Когда они падут, торжествующие орды лесных обитателей должны были обрушиться на поселения и уничтожить их так же, как уничтожали белые их селения, оказавшиеся на их пути.
Пока эта буря собиралась с силами, чтобы пролиться смертельным штормом, под большим секретом об этом сказано было только одному белому, которого звали Грэм Хистер.
ГЛАВА
VII
МАЙОР ВНОВЬ ПРИСТУПАЕТ К СЛУЖБЕ
В начале войны с французами майор Хистер принял предложение своего друга перевести семью в Джонсон Холл, потому что в это неспокойное время дом Таутри стал небезопасным местом. Это он сделал с большой охотой, заботясь о здоровье своей жены, здоровье которой так сильно пошатнулось, что майор, будучи уверенным в том, что сможет отстоять свою лесную крепость от любого внезапного приступа, гораздо больше боялся за женщину, которая была ему дороже жизни.
Увы, все предосторожности оказались тщетными! Во время изнурительного путешествия на восток путешественники попали под сильный ливень, сопровождавшийся холодным пронизывающим ветром. Разгул стихии был таким, что все попытки защититься от него оказались бесполезными, и меньше чем через неделю шумная суета в Джонсон Холле сменилась тишиной в час ее похорон. Суровый солдат так тяжело переживал свою утрату, что поклялся, что никогда более ноги его не будет в доме, где жила она, и, едва устроив жизнь своих детей, ушел сражаться за короля, потому что одна только смерть могла помочь ему соединиться со своей любимой.