А у тебя что за история? спросил у него Лосев. Ты вроде казах?
Зачем казах? сделал обиженное лицо. Я удэге* с Амура. Слыхал про такой?
Как же. Доводилось.
Был охотник-промысловик, жил в тайге. Потом вызвали в район. Начальник сказал, иди на войну. Пошел. Служил снайпером, убил много немцев.
Так уж и много, незаметно толкнул Лосева ногой Трибой.
Удэгеец скосил на него глаза, расстегнул карман гимнастерки и протянул майору сложенный в несколько раз газетный лист.
Развернул. На серой, вытертой по сгибам бумаге, четкий снимок. Василию с двумя орденами на груди и винтовкой на плече жмет руку генерал. Ниже пара строк, где сообщалось, командующий пятой гвардейской армией генерал-полковник Жадов поздравляет лучшего снайпера, ефрейтора Василия Узалу с очередной правительственной наградой.
Не слабо, аккуратно сложив, вернул. Ты случайно не однофамилец Дерсу Узалы* из книги?
Повесть об этом следопыте, весьма популярную до войны, Лосев читал в школе.
Зачем однофамилец? Внук, спрятав в карман газету, застегнул пуговицу.
Так за что же попал сюда? снова спросил Лосев.
Несправедливо, вздохнул Василий. Тогда, ткнул пальцем в карман, генерал на прощание сказал. «Как только кончится война, солдат, возвращайся домой и бей соболя. Стране нужна пушнина». Я запомнил.
После Победы, мал-мал погулял, а потом собрал вещмешок, взял винтовку и отправился на вокзал. Там забрался в какой-то товарняк, идущий на восток, и поехал домой. А утром, на полустанке меня сняла охрана и отвела к начальнику.
Куда едешь? спрашивает.
На Амур.
Предъяви документы.
Даю солдатскую книжку и эту самую газету. Говорю, командующий разрешил. А он, не пойдет. Ты, ефрейтор, дезертир.
Какой дезертир? отвечаю. У меня три «Славы» и разрешение генерала. Ну и дурак же ты, говорит.
Вызвал охрану, отправил назад. В части меня уже искали и посадили на губу. Дальше был трибунал, получил семь лет. Теперь вот сижу здесь, развел руками.
Да, дела, сочувственно сказал Лосев.
Разговоры в камере между тем утихали, вскоре вокруг возник храп, по проходу пробежала крыса.
Лежа между сопящими носами Трибоем с моряком, Лосев глядел в темноту сверху. Не спалось. Что его судьба так круто повернется, не ожидал, проклиная свою излишнюю горячность. Прошел всю войну, остался жив. Встретил Победу. А тут такое, как в кошмарном сне.
Утром в шесть загремел запор, дневальные унесли параши, а затем второй ходкой доставили завтрак: бачки с чаем и кашей, к ним хлебные пайки и по два куска рафинада.
Грамм шестьсот будет, взвесил свою на руке Лосев. Нормально.
Семьсот, уточнил Трибой. Но ты губы не раскатывай, это на весь день.
Как на весь?
Да вот так. Проверено.
После завтрака майор угостил всю компанию папиросами (задымили) и сообщил, у него в мешке имеются еще, а кроме того сало и сухари.
Лучше приберечь в дорогу, посоветовавшись, решил коллектив.
Дальше все занялись по интересам.
Василий, достав из своего сидора иголку с ниткой, стащил через голову гимнастерку и принялся зашивать лопнувший на рукаве шов. Громов отправился поискать других флотских, а Лосев с Трибоем свесив в проход ноги, наблюдали за сокамерниками.
Было их под сотню, различных родов войск. Одни расхаживали по проходу, другие тоже сидели на нарах. У кого была, дымили махоркой, негромко переговариваясь. Имелись и гражданские. Судя по речи поляки.
Из гуляющих обратил на себя внимание один, рыжий, лет за тридцать, что-то насвистывавший и с руками в карманах. Продефилировав рядом с офицерами, скользнул взглядом по их лицам, а потом вернулся.
Слышь, командир, подмигнул Лосеву. Давай сыграем на прохаря?*
Не играю. Из блатных?
Есть немного.
Где воевал?
В пехоте. А ты?
Тоже. Командовал батальоном.
Случаем не из Москвы?
Угадал. Жил на Шаболовке.
Получается земляки, блеснул золотой фиксой*. Я с Малой Спасской. Побазарим?
Залазь. В ногах правды нету.
Трибой чуть подвинулся, рыжий, ловко подтянувшись на руках, уселся сбоку.
За себя он рассказал, что зовут Павел, кличка Шаман, раньше был вором, а потом завязал. Летом 41-го ушел на фронт.
Воевал в разведке. Сначала батальонной, затем полковой. Младший лейтенант, замкомвзвода. Имею «Звездочку» и две «Отваги». А месяц назад получил от жены письмо. Утеряла хлебные карточки, бедствует.
Тут как раз объявили приказ, можно отсылать домой посылки. А что я могу послать? От хрена уши? Вот и решили с приятелем подломить склад с трофеями. Был такой рядом с частью. Оказалось не судьба. Его шлепнули, меня взяли. Дали пять лет. Ну и все дела.
Получается, накрылась посылка? взглянул на рассказчика Трибой.
Накрылась, вздохнул. Как и свобода.
А зачем у тебя кличка Шаман? Не похож, однако, сказал сзади Василий, натягивая гимнастерку.
Знаю (обернулся). У меня фамилия Шаманов. От нее и кликуха. Слышь, комбат, наклонился к Лосеву. Прими в компанию. Мы ведь земляки, здесь других москвичей нету. А человек я бывалый. Глядишь пригожусь.
Вы как, ребята? спросил у остальных Лосев.
Оба не возражали.
Ну, тогда я за шматьем и назад, спрыгнул в проход Шаман.
Тертый калач, проводил его взглядом Трибой.
И морда хитрая, как у енота, добавил Василий.
Вскоре появился Громов, влез на нары.
Как? Нашел своих?
Не, повертел лобастой головой, усаживаясь рядом. Один я такой дурной попался.
А вот я нашел земляка, чуть улыбнулся Лосев. Будет вместе с нами. Ты как, не против?
Земляк дело святое, прогудел мичман. Почти родич.
Через короткое время подошел новый знакомый. С ватником подмышкой и тощим вещмешком.
О! Мореман, вскинул брови. Паша, протянул руку.
Леха. Занимай плацкарт.
Прополз на карачках в секцию, уселся по-турецки, раздернул горловину сидора.
Вот, типа простава, шмякнул на доски пару банок «второго фронта».
Откуда? спросил Лосев.
Выиграл в карты у одного интендантского. Мордастый такой гад.
У нас тоже есть чуть продуктов, решили заначить на дорогу. Давай и твои.
Нет вопросов, командир (убрал). Здесь с шамовкой* терпимо. В дороге будет хуже.
Это почему? кряхтя, стянул сапоги Громов.
Тут наркомовская пайка четвертой категории, как у тыловиков. А в дороге этапная, меньше: хлеб, баланда и кипяток с куском сахара.
Откуда знаешь?
До войны имел три ходки*.
В камере провели еще двое суток, а ночью третьих всех вывели во двор и построили с вещами. Как оказалось, народу здесь было много больше. В основном военные, человек триста. Напротив конвойный взвод с автоматами наизготовку и собаками на поводках. Со стен свет прожекторов.
Да, погуляли в Бреслау славяне, пробормотал Шаман.
Затем сверили всех по списку, последовала команда «напра-во! Прямо шагом марш!»
По бетону зашаркали сапоги с ботинками, два охранника распахнули железные ворота с торчащей над ними пулеметной вышкой.
«Левое плечо вперед!» помахал фонариком начальник конвоя.
Серый строй с автоматчиками и рычащими овчарками по сторонам, углубился во тьму улиц. Двигались недолго, спотыкаясь и тихо матерясь. Минут двадцать. Потом впереди забрезжили огни, послышались гудки паровозов. Вышли к полуразрушенному вокзалу.
Миновав длинный перрон с несколькими пыхтящими составами, оказались на запасном пути. Там стоял товарняк. Впереди окутанный паром «ФД»*, дальше штабной вагон, платформа с полевой кухней и десяток теплушек. Перед ними второй конвой. Не меньше роты.
Стой! Напра-во!
Шаркнули подошвы сотен ног, развернулись лицами к составу. Далее снова перекличка, охрана откатила двери.
Первая десятка пошла! начали грузиться.
Лосев с товарищами были в пятой, первым в вагон запрыгнул Шаман.
Влез на верхние нары, заорав, сюда!
Быстро их заняли, определив в головах вещи. С матерками и толчеей разместились другие, осмотрелись.
Теплушка была обычная, рассчитанная на сорок человек или двадцать лошадей. Вверху два окошка забранных решетками, на полу остатки соломы. Дюжина мест остались пустыми.
Снаружи накатили деверь, лязгнул запорный крюк, очередная пошла! донесся хриплый голос.
Ты смотри, еще не плотно набили, сказал кто-то снизу.
Не боись, дядя, добавят, откликнулись с середины.
В разных концах задымили, возникли разговоры куда повезут.
Затем впереди протяжно заревел гудок, по вагонам прошел лязг сцепок, тронулись. Впереди была неизвестность.
Глава 4. Дорога на восток
1. Конвойные войска входят в состав вооруженных сил Союза ССР (статья 4 Закона о всеобщей воинской обязанности) и, как специальные войска, имеют своим назначением:
а) конвоирование лиц, содержащихся под стражей за нарушение законов Советского социалистического государства;
б) осуществление наружной охраны тюрем НКВД, перечень которых установлен Народным комиссаром внутренних дел Союза ССР.
2. Конвойные войска, выполняя поставленные задачи, обязаны обеспечить:
а) при конвоировании заключенных:
1) соблюдение социалистической законности;
2) полную изоляцию заключенных от граждан, а при наличии особых указаний, и между самими заключенными;
3) своевременную доставку заключенных по назначению;
4) пресечение попыток со стороны конвоируемых заключенных к побегу;
5) отражение и уничтожение злоумышленников в случае вооруженного их нападения на конвой.
б) при наружной охране тюрем:
1) пресечение попыток к побегу со стороны заключенных, содержащихся в тюрьмах;
2) отражение и уничтожение злоумышленников в случае вооруженного их нападения на караулы, посты или часовых.
3. Каждый военнослужащий конвойных войск НКВД должен быть безгранично предан партии Ленина Сталина, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству
4. Военнослужащий конвойных войск обязан всегда помнить и мужественно выполнять присягу, данную им Рабоче Крестьянскому Правительству.
5. При выполнении внутренней и караульной служб конвойные войска руководствуются соответствующими уставами Рабоче-Крестьянской Красной Армии; при выполнении конвойной службы настоящим Уставом.
(Из Устава конвойных войск НКВД)
Вторые сутки состав шел по Европе. За мутным стеклом окошка (место Шаман выбрал не случайно) мелькали леса с перелесками, поля, какие-то местечки и хутора. Ехали не быстро, пропуская встречные поезда, с частыми остановками.
На них состав загоняли на запасной путь. Там выводили на оправку, потом грузили и следовали дальше. Кормить стали хуже. Пайка уменьшилась, суп сменился баландой, махорку давали раз в два дня. Так что свою заначку компания пока берегла.
В Варшаве, где стояли в каком-то тупике до ночи, в вагон догрузили десяток власовцев* в грязных немецких мундирах, с нашивками «РОА»*.
Ну что, навоевались, суки? спрыгнули с нар сразу несколько человек.
Да и вы вроде. Не похожи на победителей, злобно оскалился один.
Н-на! впечатался в лицо кулак.
Упал. Возникла драка.
Трибой с Громовым тоже хотели ввязаться, Лосев удержал, не надо.
Закончилось все быстро. Окровавленных предателей запинали сапогами под нары, вот ваше место, гады.
Так они и ехали, словно звери. Паек жрали там.
О генерале Власове Лосев впервые услышал, командуя штрафной ротой от бывшего капитана, начальника шифровального отдела 2-й ударной армии Волховского фронта. Власов принял ее весной 42-го уже окруженной немецкими войсками в районе Мясного бора. До этого считался одним из лучших военачальников, проявив себя в боях за Киев и обороне Москвы.
Чтобы было понятно, в каких условиях мы там сражались, сказал в беседе штрафник, приведу текст последней радиограммы, что передал в штаб фронта за подписью командарма. «Войска армии три недели получают по пятьдесят граммов сухарей. Последние дни продовольствия совершенно не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены. Наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет».
Тем не менее, коридор для выхода армии к своим мы пробили, и часть армии успела спастись. Остальная так и погибла в окружении. Что случилось с командармом, тайна покрытая мраком.
И за что же тебя к нам? спросил тогда ротный.
За утрату шифровальной станции. Вменили преступную халатность.
Спустя еще год, от знакомого «смершевца» Лосев узнал о предательстве Власова и создании так называемой РОА* из советских военнопленных. На фронте их не встречал, но, как и все другие, ненавидел.
На пограничном переезде в Бресте задержались на сутки. Там сменили вагонные тележки. Начиналась территория СССР, железнодорожная колея в нем была шире.
Пейзаж за окном начал меняться. Леса стали гуще, поля меньше, то и дело попадались дотла сожженные деревни. На обочинах дорог ржавела искореженная техника.
Белоруссия, растроганно шептал мичман, не отлипая от окошка. Наконец-то увиделись
Ты из этих мест? спросил Лосев.
Да, майор. С Полесья*.
А родня как? Жива?
Нету родни. Все погибли (сжал губы).
Откуда знаешь? Может, живы? участливо спросил Трибой.
Нет, Сема. Их убили каратели. Мне зимой сорок четвертого соседка написала. Всю деревню. Загнали в сарай и живьем сожгли Ей и еще нескольким удалось спастись.
Замолчали. На стыках постукивали колеса, вагон вихляло, изредка тоскливо гудел паровоз.
Минск проехали без остановки, город бы разрушен, вскоре началась Брянщина. Кругом следы запустения и разрухи. Несколько раз видели работавших в полях женщин и подростков. Приложив к глазам ладони, они провожали состав взглядом.
Ждут с войны своих, сказал кто-то глядя в окошко.
Только не нас, мрачно добавил второй.
Дни тянулись длинной чередой похожие друг на друга. Их разнообразили недолгие остановки, оправка и получение пайка, а еще разговоры. Вспоминали мирную жизнь, близких и родных. Планов никто не строил, будущее виделось туманным.
Как-то один осужденный, психованный молодой парень, стал изгаляться над власовцами. Вытащив одного из-под нар, принялся избивать.
А-атставить! свесился вниз Лосев.
Повиновался. Майора в теплушке уважали и признавали старшим. Еще когда проезжали Польшу, конвойные выдававшие паек, недодали два. Возник шум, фронтовики недовольно зашумели.
В чем дело? подошел к теплушке старший лейтенант в синей фуражке и гимнастерке с золотыми погонами. Прекратить бедлам!
Твои бойцы зажилили два пайка, вышел вперед комбат. Прикажи отдать.
С минуту оба сверлили друг друга взглядом, потом старлей отвел глаза, вернуть! бросил сержанту.
Еще через день крепкий, с наглой рожей боец из секции напротив, отобрал у пожилого соседа кисет с махоркой. А когда тот возмутился, хлестнул ладонью по щеке. В следующий момент Лосев спрыгнул с нар, сделав шаг вперед, сгреб обидчика и врезал кулаком в лоб. Тот покатился по проходу.
Держи отец, поднял с пола кисет. А вы чего молчите? уставился на его соседей. Те потупили глаза.
Кстати, за что сидит? кивнул на обидчика.
Мародер.
Понятно, вернулся на свою секцию.
Конвою вскоре надоело самому таскать термосы с баландой и мешки с хлебом, назначили раздатчиков из арестантов. В их число попал оборотистый Шаман. Теперь их вагон получал полновесные пайки и хлебово погуще. А еще он приносил новости о начавшейся демобилизации, ожидавшейся отмене продовольственных карточек и другом. Например, что в штабном вагоне везут осужденного генерала, а в теплушке через одну Героя Советского Союза.
Это ж надо, удивился низенький солдат обозник. Даже генерал чего-то начебушил.
Между тем, по мере продвижения на восток, состав увеличивался. В Курске к нему добавились еще четыре вагона, а в Воронеже три.
В них тоже наш брат фронтовик, сообщил бывший вор.
Уж не на войну ли нас везут? предположил бывший замполит с нижних нар.