Солнце, хоть и через дымку, просвечивало хорошо, и Николай Федорович с удовольствием осматривался немного отвык в последнее время от хороших видов.
А что, других укреплений орденских отсюда точно не видно? спросил он у дозорного а то там, внизу, дрова, да и я слышал, что с таких башен огнем знак подать можно.
Нет, старче охотно ответил тот тут нигде следов огня нет, мы смотрели. А дрова там для того очага, что внизу. Там, в загородке, припасы сложены еще, видать, на тот случай, если тут запереться и сидеть от осады. Да только наши раньше успели.
А как тут было, не знаешь? поинтересовался Седов, решивший уточнить подробности захвата башни.
Сказывали, что тут у них тоже дозор стоял, ну, оно и видно прибрано все, лесенки тоже в порядке все. Так, когда началось, дозорный отсюда самую нижнюю лестницу поднять-то успел, да наши ему дымовушку закинули. Она его и оглушила, ну, и надышался он (весь отряд проходил обкатку дымом, чтобы бойцы точно знали, как воспринимается близкий взрыв бомбы и дым от нее). Так, пока он пытался откашляться да глаза протереть, наши его и выдернули! Ну, и лесенку вернули.
Николай Федорович кивнул, благодаря за рассказ, еще раз глянул на село (народ на центральной площади остался, но совсем немного), постоял еще с пару минут и полез вниз. Действительно, на втором уровне, если принюхаться, еще чувствовался кисловатый запах от пороха, но тяга в башне давно все выветрила. Он сунулся было с заднего крыльца, но дверь оказалась закрыта, и пришлось обходить. А в холле, пока он отряхивал снег с обуви, его перехватил Ефим.
Сперва бумаги, старче, или церковь глянем?..
Князь просил сегодня Седова с Ефимом посмотреть все записи, что найдутся в усадьбе, а еще глянуть, что там есть в церкви. Заодно надо было осмотреть, что вообще было в домике священника, и поговорить с теми двумя пареньками, которые были при нем. Николай Федорович прислушался к себе. Снова на мороз (ну ладно, морозец) прямо сейчас ему идти не хотелось, так что
Давай сперва бумаги посмотрим, Ефим. Заскочу, куртку только скину.
Минутное дело и они с Ефимом и Михайлой прошли в комнату, которая была чем-то вроде кабинета для того орденца, который тут был главным. Сама комната была небольшой, но в ней было большое окно, приличная мебель (два шкафа, стол, бюро для письма, что-то типа диванов, точнее, скамьи, у которых и сиденья, и спинка были обшиты тканью), все с красивой отделкой признаки если и не богатства по нынешним временам, так уж точно хорошего достатка. Сейчас на столе было свалено довольно много бумаг и пергаментов? (Седов впервые видел кожаные свитки). Точно, они. Здесь же стояли и несколько подсвечников один аж на пять свечей, два на три, и малый светильник с ручкой, видно, переносной. Но пока света зажигать было не нужно окно, похоже, выходящее на юг, давало его достаточно.
После долгого разбора документов (и вообще бумаг) они поделили все на три части: официальные документы, к которым относился, например, пергамент, назначающий Питера фон Грюнвальда фогтом Везенбергской комтурии Ордена. Сюда же относились отчеты (точнее, их копии), которые фон Грюнвальд слал в неизвестный Седову Везенберг. Особой системы там не было, но по два отчета в год минимум (весной и осенью) отсылались. С трудом, но можно было разобрать угловатый почерк. В осеннем отчете давался перечень собранного урожая, в весеннем приводились результаты зимовки. Там же иногда указывалась численность крестьян либо что-то из этой области, так, попалось два сообщения о постройке новых хуторов на каких-то ручьях. Написано все было, естественно, на немецком. Вторая часть бумаг составляла переписку с Орденом же, но, скажем так, частную. «Вилли, с обратным обозом пришли нормального пива, а то от местной браги меня уже тошнит! И рыбки к нему соленой» и на обороте «Посылаю пива. Подними там кружечку за нас» записки примерно такого содержания составляли приличную стопку. Читать их было ничуть не легче официальщины, поскольку тут было много ошибок (да и вообще, и Николай Федорович не знал средневековых немецких правил грамматики, и Ефим ему помочь не мог). Но разобрались. И последняя часть представляла из себя всякие записки рабочего характера, в основном по хозяйству: сколько собрали того-то, направить кузнеца туда-то, не забыть то-то. Эта часть была написана, как правило, на всяких клочках и обрывках, и представляла собой скорее напоминалки, заставив Седова вспомнить стикеры 21 века.
Разложив на всякий случай документы в три кучки в одном из шкафов, они пошли пообедать, поскольку эта муторная работа заняла достаточно много времени. В столовой сидела часть десятка Гриди и он сам. Мужики выглядели сильно уставшими и работали ложками вовсю (на обед была похлебка с чем-то типа клецек).
Твои где так замотались-то? негромко спросил Седов.
Оббегали на лыжах соседние деревни так же тихо ответил ему Гридя довели, что власть переменилась, рассказали кое-что.
Много деревень?
Кроме той, где мы вчера проходили, еще три. Две на большой дороге, на полдень и на полночь, верстах в пяти обе, а одна прямо на закат, тоже верст четыре-пять.
После небольшой паузы, пока подавальщица приносила Николаю Федоровичу миску с исходящей паром похлебкой, он (еще тише) задал Гриде еще один вопрос:
А вчера, когда бумаги и документы по усадьбе собирали, из ценностей что-нибудь нашли?
Лицо Гриди, перешедшего к этому времени на взвар с лепешками, несколько прояснилось и даже приняло довольное выражение.
Нашли, а как же. Они и так особо не прятали, да и мы потом пока расспрашивали уточнили, что где. Люди Петра навыки имеют, ты же знаешь По мелочи, но нашлось. Но самое главное у рыцаря этого оказался один сундучок Гридя даже улыбнулся так в том сундучке, навскидку, как бы не пятая часть того, что у нас на сбор отряда ушло
О-о Седов обрадовался а вообще, что выяснили? Ну, про Орден?
Совсем развеселившийся Гридя, допивший к тому времени взвар, глянул, что еще не все его люди закончили обед, и откинулся на лавке, прислонившись к обшитой деревом стенке.
Многое выяснили, старче так же негромко сказал он и все больше хорошее Сегодня к вечеру, как стемнеет, наверное, князь хотел собрать всех, рассказать, что вызнали, да обсудить, что делать будем. Вы-то сейчас чем занимаетесь?
Документы смотрели, ну, бумаги, которые в усадьбе нашлись. Сейчас то же самое у священника глянем, да что там в церкви, посмотрим. И с парнишками этими, что при нем были, поговорить надо.
Ага Гридя кивнул, поднимаясь церковь у них, конечно амбар какой-то, я глянул. А остальное давай вечером и он пошел на выход, подгоняя своих, закончивших к тому времени обед.
Ефим с Михайлой, сидевшие рядом, внимательно слушали этот разговор, но больше работали ложками. Только за взваром, когда в столовой никого, кроме них, уже не осталось, Ефим спросил старца:
Пора, получается, Федора и остальных сюда подтягивать? И машину твою?
Получается, так подумав, ответил Седов еще с недельку если так снег посыплет, да даже одна метель сильная, и уже не проехать будет. Мы-то, как шли, хорошую дорогу натоптали. Да и так-то, думаю, лопату взять придется, да и помахать ей А место, сам видишь, удобное, крепкое. Послушаем князя, что скажет
Посидев еще пару минут, пока жирок после обеда завяжется да испарина после взвара высохнет, они пошли наверх. Девка с поварни только успела собрать миски с ложками да протереть стол (сидели без скатертей, ясное дело), как сверху навстречу им спустились румяные с морозца и голодные по глазам видно было мужики из десятка Степана.
«Кухня, видимо, весь день подряд работать будет, пока мы тут подумал Николай Федорович, поднимаясь что, интересно, местная обслуга решит останется или уйдет?». Пока ему казалось, что условия жизни у взятых в обслугу орденских холопов были не очень. Что в той небольшой усадьбе Ордена, которую они захватили первой, что здесь народ выглядел зашуганно, кое-кто светил синяками, да и не то что толстых, нормального-то телосложения ни у кого не было, кроме той аппетитной бабенки, что их вчера вечером кормила
Откинув эти мысли, принявшие какое-то не то направление, Седов накинул куртку и вышел во двор. День перевалил на вторую половину, солнце таки разогнало дымку, и, хотя морозец еще ощущался, температура с утра явно поднялась. Они постояли пару минут на освещенном пятачке, продышались (в усадьбе из-за большого количества народу и постоянно топящихся на кухне печей все же было душновато) и пошли в сторону особняком (хотя и рядом с основным домом) стоящей церкви, небольшого домика возле нее и каких-то сарайчиков при нем. Летом, наверное, все пространство от усадьбы до церкви представляло собой один удлиненный двор, сейчас же была расчищена только неширокая дорожка к основному входу в церковь и ответвление от нее к дому священника. Двойные двери в церковь были закрыты (над ними на фронтоне был приделан небольшой крест), а сам дом вблизи оказался не таким уж маленьким крепкая изба на низком, но каменном фундаменте, с крыльцом и небольшими сенями. И печка там была сложена с трубой через крышу, то есть и топился он по белому. От расчищенного пятачка возле крыльца тянулась совсем небольшая тропинка к боковой стене церкви, в которой виднелась маленькая дверь второго входа.
Николай Федорович задержался на секунду, оглядывая длинную стену церкви, на которой было три небольших оконца, прикрытых сейчас ставнями, и вошел в избу последним, после Ефима и Михайлы. Там, в просторной комнате, за небольшим столом сидели (точнее, сейчас медленно поднимались) оба паренька. Одному, белобрысому, Седов дал бы лет 15 по меркам 21 века, другой, темноволосый и вихрастый, был на пару лет помладше. На столе стояли две миски, в которых было налито что-то белесое, в отдельной чашке лежали два куска хлеба. В избе было тепло, но запаха еды почему-то не ощущалось. Секунду молчания разбавила звонкая рулада из живота одного из пацанов.
Вас что, не кормили сегодня? как-то сразу сообразил Николай Федорович а чего ж вы не подошли? и только после этого он подумал, что они его и не понимают, наверное. Однако мелкий живо ответил:
Да мы это, забоялись. Как патера Бенедикта вчера того а у нас тут было муки немного
О, ты по нашему говоришь обрадованно сообразил и Ефим.
Чего это по вашему? даже с какой-то обидой ответил пацан у меня мамка псковская была!
Умерла? тоном ниже поинтересовался Ефим.
Чего это?! пацан попытался возмутиться в селе живет! Пригнали их оттуда просто.
А отец?
Отца привезли по морю из Любека. Ну, он так сказывал. От него у меня и германский говор. Меня патер Бенедикт потому к себе и взял, что я могу на двух других языках говорить, вот!
Как звать-то тебя, полиглот? спросил Седов, успевший оглядеть избу. Собственно, она вся была на виду, кроме небольшой отгородки возле печки. Широкий топчан, претендующий на право называться кроватью, с небольшим распятием в изголовье, штуки три полки, на которых виднелась посуда и какие-то бумаги, наклонная подставка для письма возле окна, сундук под топчаном да стол с короткими лавками вот и вся обстановка. «Кровать явно священника, в закутке пацаны ночуют подумал Николай Федорович не сказать, чтоб особо богато».
И ничего я пыль не глотаю теперь вихрастый набычился а зовут меня Петькой. Это мои так решили. Чтоб, стало быть, и Петром, и Питером можно называть, одно и то же выходит.
Полиглот это, по гречески, человек, который на нескольких языках говорить может пояснил Седов, которого эта ситуация несколько забавляла а товарищ твой что же молчит? Он русского не понимает?
Блондин покраснел и негромко выдавил из себя:
Плохо
Как тебя зовут? Седов перешел на немецкий чем вы вообще занимались у вашего патера Бенедикта?
Отто Олав! одновременно сказали оба парня. Мелкий при этом заржал.
Тихо! Николаю Федоровичу пришлось повысить голос, и он тихим незлым словом вспомнил время, когда его сын был в подростковом возрасте. Давно это было, и ладно, хоть дочь тогда выносила мозг в основном матери, а парня бывшая на время вообще отправляла к нему, мол, мужское дело, одна не смогу его правильно воспитать. Было нелегко, кто понимает, но Седов тогда справился. И даже обходился без рукоприкладства. А кстати
Тебе, Петр, наверное, от патера часто попадало, да?
На этот провокационный вопрос Петька насупился и замолчал. Что, собственно, и требовалось.
Так Отто или Олав? переспросил старче, с любопытством глядя на блондина.
Мать звала Олавом мне говорили, что я из данов здесь стали звать Отто. Я был помощником у патера, ну, во время служб. А так мы с Питером по хозяйству больше
В церкви прибираться, по дому тоже пояснил оттаявший Петька, бывший, по ходу, тем еще электровеником и потом, патер других языков не знал, а у нас тут кто с Руси, кто только на местном
А вы и местное наречие знаете? заинтересовался Ефим и язык данов? он посмотрел на Отто-Олава. Тот снова покраснел:
Нет Мать, она в замке на кухне работала отца я не знаю местное знаем оба.
Конечно снова встрял Петька по деревням-то, считай, половина на нем балакает, из старых. А кто новые, так те или с Руси, или литвины, или из купленных немцев.
Тут живот у кого-то из парней снова выдал руладу, и Седов принял решение:
Михайла, будь добр, сходи с ними на поварню, пусть накормят. Скажите только, у вашего патера бумаги какие были ли, и церковь как открыть?
Все бумаги на полке, а церковь открыта. Малый вход теперь первым успел Олав.
А ларец ваши вчера забрали снова влез под руку Петька.
Идите уже Николай Федорович вздохнул.
Парни, прихватив хлеб, накинули верхнюю одежду (стало видно, что у Петьки она неоднократно была перешита и имела разнообразные заплатки, а у Олава тоже с чужого плеча, но все-таки получше) и ушли с Михайлой в усадьбу. Ефим с Седовым, аккуратно сняв с полок пергаменты и бумаги, стали разбирать их под окном, на свету. Бумаги покойного патера можно было разделить на две части: касающиеся церковной службы списки молитв на отдельных листах, и даже что-то вроде тетрадки, листов на двадцать, сшитых вручную, а также парочка описаний порядка богослужений, выходов, рукоположений и тому подобное, и переписка, как понял Седов, с кем-то из церковной ветви Ордена, в которой (сохранились черновики) патер докладывал о количестве вновь крещенных в истинную веру и о численности паствы вообще. Мелких заметок хозяйственного типа, по понятным причинам, не было, как не было и никакой личной переписки. Хотя, надо было поинтересоваться, что за ларец забрали вчера наши
Отдельно хранилось то, что Николай Федорович, после прочтения нескольких листов, признал прообразом будущих приходских книг. Или, может, они уже были в виде книг в более богатых местах? Здесь же это был небольшой деревянный ящик, в котором без всякой подшивки хранились отдельные листы (бумага была разного качества, а в начале были даже куски пергамента) с записями о рождениях, крещениях и смертях. Стопка их была совсем небольшой, пара десятков листов от силы, а вот почерк у патера оказался разборчивым. Последний лист содержал записи о смертях и рождениях примерно один к одному, а вот на предыдущем сразу несколько строк подряд были записями о крещениях. «Видимо, пригнали партию православных или каких-нибудь язычников сообразил Седов вот их и оформили сразу, оптом».
Разложив бумаги, опять же, на две кучки, Ефим с Седовым пошли в церковь. Маленькая дверь в боковом притворе оказалась незапертой, на ней и засова-то не было, и они легко прошли внутрь. Света от открытой двери и от четырех небольших окошек в башенке было немного, но достаточно для того, чтобы разглядеть ставни простые деревянные щитки, которые они и пошли снимать, один по одной стене, второй по противоположной. Солнце, хотя и склонялось на запад, светило еще хорошо, так что, когда они сняли засов с основных дверей (как раз на запад и выходивших) и распахнули их, света оказалось более чем достаточно, чтобы разглядеть все внутренности церкви. Правда, разглядывать-то оказалось и нечего она была пуста. Ну, почти. Четыре скамьи, стоящие сейчас под стенами, два подпорных столба под возвышением (где была башенка) с местами для икон, видимо, и подставками для свечей (все пустое), простой алтарь, сбитый из досок, с небольшим крестом на передней стенке, и деревянная же конструкция типа ширмы, сейчас сдвинутая к одной стенке. Да, еще большое, больше полуметра в высоту, деревянное же распятие на торцевой восточной стене, над алтарем, но вырезанное грубо, где контуры тела Христа едва угадывались. «А чего я хотел, собственно подумал Седов церковь для завоеванных дикарей, в глуши, одна на несколько деревень, ладно, что священник свой. Это не богатый пригород Пскова, к примеру. По сути, убери сейчас распятие, ширму эту и алтарь, и можно здесь устроить что?». Тут он задумался, Ефим тем временем ходил и что-то рассматривал в алтарной части, прикидывая что-то свое. Так прошло минут пять, и через открытые главные двери в церковь влетел конечно, Петька, поевший, и, значит, зарядившейся энергией. За ним более спокойным шагом шли Олав и Михайла.