Предательство бойца, выдавшего любимых сыновей, которому Фузайл Махсум доверял и считал его верным делу джихада, сделало его подозрительным человеком даже к своим.
И теперь стоило ему заподозрить в ком-нибудь какую-либо нечестность, неискренность, нежелание выполнять приказы, он мог не только жестоко наказать, но и просто казнить.
В какой-то момент у Фузайла Максума возникли подозрения по поводу находящихся в его подчинении братьев Ишана Султана и Ишана Сулеймана в незаконном присвоении денег, собранных Анваром пашой для целей священной войны. Такую мысль подкинул Фузайлу подчиненный Ишану Сулейману боец, обидевшийся на ишана только за то, что в свое время Сулейман примерно наказал его за нечестный сбор налогов с населения. На самом деле братья слыли в народе уважаемыми людьми, у них было множество мюридов-учеников по всей Восточной Бухаре.
Чтобы не получилось так, что народ встанет на защиту братьев ишанов, Фузайл Максум обратился к Селиму паше помочь ему казнить «дерзких расхитителей» и усмирить народ, если вдруг возникнет бунт. Селим паша не стал вникать в подробности этого спора, и принял сторону Фузайла Максума. После нескольких дней довольно унизительных разбирательств Ишан Султан и его брат Ишан Сулейман были обвинены в краже денег и повешены по приказу Селима паши, который явно поспешил с казнью в угоду Фузайлу Максуму. Среди населения все равно начались волнения: нарушены вековые традиции уважаемые люди были казнены на глазах у народа. Эта трагедия пошатнула уверенность в существующих силах, многие курбаши отошли от Селима паши и начали действовать самостоятельно.
Ибрагимбек находился Сарсереке, когда весть о казни пашой братьев ишанов достигла его отрядов. Он был потрясен до глубины души, недовольство и неприязнь к Селиму паше в тот момент переросли в глубокую ненависть и враждебность. Как бы ни был Ибрагимбек предан эмиру, выполнять абсолютно необъяснимые с точки зрения логики прихоти было для него совершенно неприемлемо. Действуя уже полностью самостоятельно, Ибрагимбек упорно боролся против большевиков в различных частях Бальджуана, Куляба и в окружающих их провинциях, и только осенью он вернулся в Кокташ. Он продолжил военную операцию против красных и начал атаку на гарнизон в Курган-Тюбе.
Весной Селим паша получил новое значительное подкрепление в живой силе и, особенно, в вооружении и боеприпасах. Но добиться успеха и объединить все воюющие силы моджахедов в одну монолитную армию у него не получилось. В Восточной Бухаре были три основных группы моджахедов. Одна находилась в подчинении Селима паши, ее ставка была в Матче. Вторая группировка располагалась в Каратегине и Дарвазе во главе с Фузайлом Максумом, который обосновался в Гармском вилояте. Третья группировка Ибрагимбека находилась в Гиссарской долине.
В то время, пока шла борьба за власть и за сферу влияния между главами отрядов, пока одни курбаши, пользуясь неудачами других, пытались выиграть время и сражения, крепла и росла власть большевиков.
Весной на территорию Бухары направили кавалерийскую дивизию и две кавалерийских бригады. Местные большевики тоже не дремали они создавали комитеты по вербовке мужского населения в ряды Бухарской красной армии.
Первый удар был нанесен Селиму паше, и его стараниям не суждено было претвориться в жизнь. После долгого боя с красноармейским полком, недосчитавшись почти трехсот человек, он отступил в сторону Курган-Тюбе. Вскоре в район боевых действий прибыл второй полк красной армии. Совместно с первым, он выступил против Ибрагимбека, после чего лакайский вождь, потеряв несколько сотен человек и оставив в Лакае небольшое прикрытие, сам с маленьким отрядом ушел на левый берег Вахша.
Среди отдельных курбаши росло несогласие, недовольство друг другом. Многие из них, поддерживаемые своими сообщниками, намеревались свести личные счеты с Селимом пашой. Это обстоятельство ускорило уход турецкого военачальника за границу. В середине лета, сопровождаемый телохранителями, он переправился через Аму-Дарью и возвратился на территорию Афганистана. Вскоре, следом за ним, ушел в Афганистан его соратник Фузайл Максум и некоторые другие курбаши.
Ибрагимбек, преданный своей родине и эмиру, остался по эту сторону. В его сердце вновь вспыхнула надежда надежда на эмира Алимхана, что тот даст ему возможность послужить великому Повелителю и сражаться с ненавистными большевиками до победного конца. Это и удержало его от ухода за границу. Ибрагимбек отправил посланника к Сейид Алимхану, обратившись с письмом, в котором сообщал об уходе в Афганистан многих отрядов. Он указывал, что с оставшимися людьми не способен вести борьбу и просил помощи.
В случае же отказа эмира, он также намеревался уйти за Аму-Дарью.
4
Рамазан никогда не искал власти над людьми. То, что он в тот памятный день так смело переступив древние обычаи, выступил перед баями, было лишь отчаянным всплеском его души и повиновением приказу Высших Сил, но никак не желанием встать во главе отряда. Это был лишь стихийный порыв его беспокойного сердца порыв остановить людей, не дать им поступить малодушно. Но все вышло по-другому. После ухода Базарбая оставшиеся джигиты признали Рамазана своим курбаши и в знак верности приносили ему клятву на Коране.
В первый момент Рамазан растерялся и вовремя не отказался, а потом было уже поздно. Свершилась воля Аллаха ведь еще тогда, в Бухаре, в доме Хамидуллы махдума, ночи напролет Рамазан горячо молил Господа дать ему силы и возможность бороться с большевиками. Теперь сбылась его давняя мечта.
Вечером, когда улеглось общее волнение и джигиты погрузились в сон, Рамазан остался наедине с самим собой. Ответственность, тяжелая и страшная, как высоченная гора, навалилась, придавила собой, словно бы перекрывая все пути к отступлению. Впервые к сердцу подступил реальный живой ужас.
Что он наделал! Какой он военачальник, какой курбаши? Туркестан разрушен, захвачен неверными, большевиками, армия ислама перестала существовать, а те небольшие группы бойцов которые остались, рассеялись в разных направлениях. Но самое главное и самое страшное у отряда, оказавшемся так неожиданно в подчинении Рамазана, совершенно не было оружия. И на какие средства он собирался содержать людей? Те несколько сотен золотых монет, полученные на службе у Хакимбека, вряд ли могли спасти дело. Может быть все-таки лучше отказаться, уступить место более достойному? Но внутренний голос подсказывал: отказ его будет равносилен предательству, ибо то свершилась воля свыше, воля Аллаха.
Тогда что же делать, что делать?
Рамазан беспомощно оглядывался кругом. Кромешная, густая чернота ночи мягкой невесомой тьмой обступила все пространство вокруг костра, чуть потрескивающего горящими ветками. Но, чем дальше от огня простиралось темное пространство, тем больше сквозь него становились видимыми предметы несколько одиноких деревьев, растущих недалеко от их стоянки, огромный валун, когда-то скатившийся с горы и лежащий в этом ущелье много-много веков. И уже совсем далеко, сквозь прозрачный темно- серый мрак проступала черная гряда исполинских громад и неровная линия хребта, едва подсвеченная восходящей луной, которая еще не поднялась на небо и находилась по ту сторону гор. Бесчисленные звезды холодно взирали на сидящего у костра человека с низко опущенными плечами, с поникшей на грудь головой, с бессильно брошенными вдоль тела руками. Никто и ничто не могло разрешить сомнений, одобрить, утешить, посоветовать. Рамазан закрыл глаза.
«Главное не поддаться превратным обстоятельствам и не изменить самому себе», думал он. И еще вспомнил он слова мудрого Хайретдина хазрата, который, когда у Рамазана случались маленькие неудачи в учебе, повторял изречение какого-то древнего мудреца: «Судьба, как река, все время сносит вниз слабых, поэтому, если хочешь плыть, всегда бери цель выше той, которой добиваешься». Вольно или невольно Рамазан взял себе высшую цель встал во главе отряда моджахедов, и теперь самым важным было, чтобы река жизни не снесла его с этого пути, любыми усилиями ему нужно держаться и плыть все выше и выше.
Вся душа Рамазана, все существо его устремилось к Небесному Судие, к Всемогущему Аллаху. Ведь только Он может здесь помочь. Крепко сжав ледяными ладонями пылающие от волнения щеки, он мысленно воззвал к Господу:
Помоги, Великий Аллах! Не оставь меня в сомнениях. Что делать? Как быть? Ты великий и всезнающий, только Ты можешь дать мне поддержку, дать разум, указать путь! Так ниспошли мне смирение, чтобы сполна принять всю волю Твою и дай мне силы, чтобы вести вверенное мне дело достойно! «Владыка наш! Не возложи нам на плечи тот груз, поднять который нет мочи! Ты Покровитель наш, так помоги же нам против неверных15». Рамазан долго сидел, весь устремившись ввысь, превратившись в слух. Со стороны могло показаться, что он крепко спит, но он ждал, что ответит ему Великий Господь.
Ущербный месяц, наконец, взошел, но он не был ярким, потому что подкрадывающийся рассвет начал проявлять себя робким свечением. Звезды бледнели, тьма на востоке уже отступала, небо приобретало первозданную голубизну и понемногу начинало разгораться розовыми красками.
Костер погас и только остатки тлеющих веток распространяли небольшой дымок.
И к утру вдруг тихое примирение с самим собой, кроткое и спокойное, снизошло в смятенную душу молодого курбаши. Рамазан положился на Аллаха безоговорочно и до конца, положился самоотрешено, как о том сказано в Коране: «Если Аллах окажет вам помощь, то нет победителя для вас, а если Он вас покинет, то кто же поможет вам после него? На Аллаха пусть полагаются верующие16».
Когда Рамазан очнулся, вернулся из мира небесного в мир земной, наступило уже утро: осколок месяца едва был виден на бледно-голубом небе, восходило солнце.
Курбаши поднялся, расправил плечи, легко взваливая на спину ношу ответственности, еще вчера казавшуюся ему непосильно тяжелой.
Через несколько дней судьба послала Рамазану первое испытание, которое он выдержал неожиданно легко. У отряда кончились запасы пищи и люди были вынуждены спуститься ниже, где и случилось им столкнуться с красным отрядом. Рамазану не пришлось искать выхода из этой ситуации, на обдумывание просто не было времени. Решение пришло само собой.
Оружия у нас нет, тихо, но властно сказал он. Если мы сдадимся в плен сбережем свои жизни, но не сбережем честь и вечный позор ляжет на нас и наших потомков. Поэтому выйдем в бой безоружными. Оружие добудете сами себе, кто как умеет!
Рамазан никогда не изучал военного дела по книгам и просто вспомнил, как в таких случаях поступал Хакимбек. Он приказал устроить засаду. Джигиты притаились за скалой и, когда красные солдаты поравнялись с местом их укрытия, моджахеды неожиданно с громкими криками выскочили навстречу. Растерявшиеся враги, думая, что на них напал большой вооруженный отряд, от неожиданности обратились вспять. Моджахеды преследовали перепуганных красноармейцев, сбивали их дубинками с лошадей, топтали тех, кто падал на землю.
В этот день Рамазан еще раз убедился в том, что противник может иметь численное превосходство в людях и иметь достаточно оружия, чтобы уничтожить маленький отряд повстанцев, но если своим неожиданным появлением и храбростью этот маленький отряд в силах вызвать замешательство и хоть минутную остановку противника, то он становится непобедим. После разгрома красных у Рамазана добавилось пять лошадей, появилось несколько десятков винтовок, пистолетов и мечей. Часто маленькие и малозначащие события вдруг становятся поворотными в жизни. Так и этот эпизод, такой обычный и неприметный в повседневной боевой жизни мог бы пройти незаметно, но это была маленькая победа над врагом и большая победа над самим собой, над своими сомнениями и неуверенностью. С тех пор Рамазан больше не сомневался в своих способностях, ничто его уже не пугало, он стал хладнокровно разбираться в сложных боевых ситуациях, а спокойствие и уверенность, как известно, рождают новую силу и непобедимость. И люди верили ему и были преданы до самозабвения.
Осенью его отряд устраивал внезапные налеты на занятые врагами близлежащие населенные пункты, иногда даже полностью выбив красноармейцев из захваченных ими кишлаков и освободив проживающих там дехкан. Таким образом, он пополнял свой запас оружия за счет трофеев. Местные дехкане, сочувствующие моджахедам, приносили им пшеницу, которые мололи на ближайших мельницах и распределяли между всеми поровну. Так люди Рамазана большой нужды в продовольствии не испытывали.
К зиме, имея уже более сотни хорошо вооруженных джигитов, Рамазан собрался присоединиться к армии Ибрагимбека, но до места дислокации лакайского вождя было далеко, война набирала силу, и он со своим отрядом примкнул к войску Фузайла Максума, в то время находящемуся в районе Куляба. Как ни странно, Рамазан сумел покорить свирепого курбаши своей чистой и преданной душой, горячим сердцем и разумными мыслями. Фузайл Максум увидел в нем джигита, готового ради победы над неверными на любое испытание и запросто, ни минуты не задумываясь, отдать свою жизнь во имя свободы мусульманских земель. Но главное, Фузайл Максум видел, что Рамазан не трепещет под его взглядом, не боится наказаний. И поэтому он часто снисходительно относился к молодому курбаши, иногда даже приглашая его к себе в шатер побеседовать и поделиться новостями.
Много было тяжелых боев, напряженных дней и бессонных тревожных ночей, но общая неудача, постигшая армию Салима паши, не обошла и отряд Рамазана. Многие курбаши один за другим скрылись за границей. Ушел Салим паша. Вслед за ним готовился покинуть Восточную Бухару и Фузайл Максум.
Предзакатная Аму-Дарья в лучах заходящего солнца мягко, маслянисто играла расплавленным золотом. Этим вечером Рамазан прощался с каратегинским правителем курбаши Фузайлом Максумом, чем-то напоминавшем ему покойного Хакимбека. Рамазан не осуждал уходящих. Он понимал, что они сейчас нужнее живыми там, в Афганистане, чтобы скопить новую силу. Там, за рекой другая страна, там нет большевиков, там другой мир, другая Вселенная Но не мог, не мог Рамазан променять свою тяжелую, полную риска и опасностей судьбу на покой и уют, пусть даже временный. Не мог, не хотел и не умел Рамазан отдыхать, пока землю терзали враги. Не было сил у него оставить все и уйти слишком живыми, кровными были связи, держащие его здесь. Оборвать их можно было бы лишь только оставив вместе с ними кусочки своего сердца, к которому эти нити были привязаны навеки.
Он бросал взгляды за реку, на тот берег и на горы, подсвеченные красноватыми лучами уходящего солнца, на расположенные ярусами глинобитные домики приграничного афганского кишлака, которые уже начали растворяться в лиловых сумерках, на узкие улочки, постепенно тонущие в наступающем мраке. И чем больше смотрел, тем больше понимал: чем туда, за Аму-Дарью, лучше здесь в могилу
Значит, остаешься, Рамазанбай? спросил его на прощание Фузайл Максум. Твоя преданность нашей земле меня постоянно удивляет и покоряет! Но в некоторых случаях гораздо мудрее своевременно отойти в сторону, чтобы потом с новыми силами начать освободительную войну. Настоящий герой не тот, кто будет бездумно подставлять себя под пули, а тот, кто умеет сохранить свою жизнь и силы, выждать более удобного случая, чтобы напасть на врага!