Или же перечеркнуть крест-накрест, если твой лейтенант струсит или надумает перейти через границу с поднятыми руками. Так ведь, лейтенант? спросил Жуков, обращаясь к Артёму.
Тот, в свою очередь, вспыхнул, покраснел с головы до пят, и уже открыл было рот для возражений, как верховный маршал примиряюще поднял руку.
Спокойно, Артём Константинович. Я пошутил. Ни в чём таком подозревать тебя у нас нет причин.
И повернулся к Алеутову.
На этом, я думаю, с докладом покончено. Сообщите старшему лейтенанту Броневому о его повышении в звании, и перейдём к основной части совещания
Артём буквально светился от счастья. Я его прекрасно понимал. Первая же боевая операция и такой успех. Мало того, что поставленная задача была с успехом выполнена, так ещё и награда нашла своего героя. Помимо новых звёздочек на погоны, мой подопечный получил ещё и серебряный кружок медали «За отвагу» на выпяченную от гордости грудь. Кажется, высшее командование пришло к тому же выводу, что и я, и захотело сделать из Артёма нового национального героя. Так что, теперь считанные часы отделяют нас от того, чтобы фотография Артёма появилась на заглавных страницах газет. Я же был этому только рад.
Немного помучив официальными поздравлениями и рукопожатиями, Алеутов отпустил Артёма. Я было хотел подняться и выйти вслед за ним, но требовательный взгляд моего начальника остановил меня и заставил опуститься обратно в кресло. Как назло, стоявшее рядом с Георгием Константиновичем.
Что ж, вновь начал верховный маршал. Позволь и тебя от всей души поздравить, Гришка. То, что вы сделали это словами не описать. Это первое серьёзное поражение, нанесённое нами рейху с весны сорок пятого. Я уж было думал, что Власов так и умрёт от старости, избежав возмездия. Ан нет! Висит в петле, как последняя собака. Всё-таки, в этом мире ещё осталась справедливость, да?
Жуков печально улыбнулся.
Честно сказать, Гриша, когда мы всё это начинали, я не думал, что мы зайдём так далеко. В тот августовский день, когда мы, здесь присутствующие, за исключением вас двоих с Александром Сергеевичем, входили в кабинет Кирова, я хотел лишь одного: снятия маршала Тухачевского со всех постов. Потому что уже больше не было никаких сил терпеть. Его, так называемый «гений», обходился нам дороже, чем все стратегические уловки Вермахта. Его химическое оружие, призванное переломить ход войны, било сильнее по нам, чем по немцам. Там, под Чебоксарами, когда этот ублюдок приказал пустить газ, полегли десятки тысяч солдат. Хороших, храбрых солдат, прошедших всю войну. А эта мразь, этот самовлюблённый бездарь, он их всех задушил. Не дал даже шанса умереть достойно, как полагается мужчинам, с оружием в руках. Потравил хлором и фосгеном. Мы, не поверишь, не хотели даже Кирова смещать, всё завертелось как-то само. А потом, когда с Кировым, да и со всем почти бывшим советским правительством было покончено, и мы медленно откатывались к Уралу, я думал, что это конец. Что прижмут нас где-нибудь у Свердловска с двух сторон и всё. Меня повесят, всех остальных русских людей кого куда. Кто посильнее в рабство, кто послабее, сожгут в своих газовых камерах. И если бы мне тогда сказали, я бы никогда не поверил, что смогу взглянуть в глаза убийце генерала Власова.
Голос маршала дрогнул. Он схватил стакан воды, стоявший на столе, и залпом проглотил его содержимое, заглушая подступившие к горлу слёзы.
Впрочем, мы позвали тебя сюда не для того, чтобы обсуждать дела давно минувших дней. Александр Сергеевич, будьте добры попросил Жуков Алеутова, сделав приглашающий жест рукой.
Алеутов быстро достал какую-то бумажку из огромной стопки листов, лежащих у него на столе, и, перегнувшись, протянул её мне.
Читай, скомандовал он.
Я бегло пробежался по приказному листу (а это был именно он, жёлтый и казённый).
Принимая во внимание сложившуюся обстановку прошлые заслуги капитана присвоить звание полковника вне очереди? поражённо прочитал я, поднимая глаза на Алеутова.
Меня не благодари, тут же открестился он. Это всё благодаря Георгию Константиновичу. Я, конечно, давно хотел тебя повысить, но майорские звёзды это максимум, что тебе светило. То, что ты теперь полкан не моя заслуга.
Я удивлённо повернулся к Жукову. Не он ли всегда говорил, что дисциплина и иерархия в армии основа выживания нашего народа? Ни он ли категорически запретил внеочередное присвоение званий? Ни он ли во всеуслышание заявлял о том, что офицер должен отходить под каждыми погонами минимум три года? И тут, на тебе, сам же и нарушает свои же постулаты. Я, честно, не понимаю, что происходит. Наверное, такой чести я не был удостоен, даже если бы в космос полетел.
Жуков слегка смущенно крякнул.
Видишь ли, Григорий, твоё повышение до полковника не случайно ни разу. И от слов своих я не отказываюсь. Дисциплина на первом месте. Но, видишь ли, тут возникла необходимость
Я всегда готов исполнить свой долг, товарищ верховный маршал, но не поймите меня неправильно, я бы мог выполнять его и в чине капитана. Я служу не ради звёздочек на плечах.
Я знаю, Григорий, я знаю, ответил Жуков. Твой послужной список говорит сам за себя. Но, понимаешь, от тебя в очень скором времени потребуется работа с информацией, доступ к которой могут иметь только офицеры генеральского чина и выше. Понимаешь, о чём я?
Я прекрасно понимал. Звания разведки дают два чина вперёд, если переводить на армейские ранги. Так что, если бы я подчинялся именно военному ведомству, я сейчас бы был полновесным генерал-майором.
Ну так, и что это за информация? задал я вопрос, адресуя его Георгию Константиновичу.
Все собравшиеся в кабинете молча переглянулись. Слово, после небольшой паузы, по уже заведённой традиции, взял Жуков.
Вы с Артёмом очень хорошо подоспели с убийством Власова. Дело в том, что недавно из Новосибирской республики к нам пришёл один человек. И человек этот принёс очень интересные сведения
Глава четвёртая
Воскресенье
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!
Вздымается конская грива
За ветром взывают мечи»
Окрестности Новосибирска, Новосибирская республика. 21 декабря, 1961 год.
Все мужчины, собравшиеся за круглым столом, стоящим в центре большой и просторной землянки, напряжённо молчали.
Жилище, в котором находились эти шестеро, никак нельзя было назвать «временным». Это был настоящий подземный дом, стены которого были выложены толстыми брёвнами, пол устелен деревянными досками, а на потолке на длинном шнуре ярко горела старая, ещё советских времён лампочка. Мужчины, сидевшие за столом, на котором были разложены многочисленные документы, карты и приказы, молчали, силясь переварить только что услышанную информацию.
Первым взял себя в руки самый старший из них, человек лет шестидесяти на вид, которого все здесь звали просто Михаилом. Михаил был по своему обыкновению гладко выбрит, имел аккуратно уложенную причёску и изредка поправлял свои круглые очки в тонкой оправе.
Значит, вы полагаете, спросил он у Джеймса Кюри, который также находился в помещении. Что Советский Союз, с таким оглушительным треском проигравший войну, имел собственную агентурную сеть в высших эшелонах нацистской Германии?
Я не полагаю, Михаил, ответил американец, крепко затягиваясь импортной сигаретой. Я это абсолютно точно знаю.
И всё же, из каких источников к вашему руководству поступила эта информация? не отставал Михаил.
Этот вопрос, Михаил, можно сказать, ключевой, улыбнулся Джеймс, выпуская облачко дыма. Информация эта поступила от нашего агента в Столице Мира Германии
Михаил тут же поморщился.
Вам самому не противно выговаривать это длиннющее название? Давайте обойдёмся без пустого формализма, хорошо? Называйте этот город так, как все привыкли, а упражнения в пафосе оставьте, пожалуйста, Гитлеру и Шпееру.
Кюри кивнул.
Как будет угодно, но в целом, это дело не меняет. Наш агент в Берлине, недавно получивший высокую должность в СС и был допущен в партийный архив НСДАП[1], выполняя порученное ему всё той же партией задание. В чём именно заключалось это задание сейчас абсолютно неважно, но во время работы с архивными, ещё довоенными документами, он обнаружил кое-что очень интересное.
Затушив сигарету в жерле чёрной пепельницы, стоявшей перед ним на столе, американец потянулся за новой.
А именно? призывая Джеймса продолжать, спросил Михаил.
А именно донесение гестапо в РСХА[2], датированное тридцать шестым годом, где упоминалось о том, что в рядах СД[3], а также в партийном аппарате и самой гестапо находится разветвлённая агентурная сеть Советского Союза. Дело легло на стол сначала «Вешателю» Гейдриху, а затем и самому Генриху Гиммлеру. Стоит ли говорить, что всемогущий шеф СС тут же взял его под свой контроль?
Я могу предсказать, чем всё кончилось, перебил собеседника Михаил.
Не нужно, это и так очевидно. Ваш тогдашний нарком внутренних дел, Ягода, если не ошибаюсь, был в высшей степени идиотом. Его шпионов немцы раскусили как детей, и судьба их, могу вас заверить, незавидна. Лишь один из тех пятнадцати дожил до сорок первого, да и то, вскоре был заморен нацистами голодом в концлагере.
Они успели передать хоть какую-то ценную информацию? спросил, поправляя очки, Михаил.
На этот счёт у меня нет данных, Джеймс пожал плечами. Но, судя по тому, где и при каких обстоятельствах мы сейчас разговариваем, стоит предположить, что ничего путного вашим агентам нарыть не удалось.
Это всё, конечно же, очень печально, встрял в диалог ещё один мужчина, совсем уже старик. Его лысая голова и тоненькая козлиная бородка как будто бы сошли с пропагандистских плакатов Британии, когда она ещё считала своими главными врагами большевиков. Но как информация о пятнадцати замученных в застенках СС советских шпионах может нам помочь в нашем нынешнем положении? В конце концов, господин Кюри, мы уже давно запрашивали у вашей организации
Тем, господин Бухарин, резко перебил говорившего американец. Что по донесению того же гестапо, агентов изначально было шестнадцать.
Вот теперь в помещении повисла по-настоящему гробовая тишина. Все присутствующие, за исключением американца, который продолжал выкуривать одну сигарету за другой, молчали, медленно переваривая полученную информацию. Каждый из них испытывал то самое облегчение утопающего, который посреди бескрайнего океана видит грязную, почерневшую и взбухшую дощечку, последнее напоминание о погибшем в шторм корабле. Это, конечно, не спасение, но в безжалостном водном мире хоть что-то.
Наконец, слово взял Саблин:
Ты хочешь сказать, Джеймс, что где-то в рейхе до сих пор действует агент Советского Союза?
Я не могу этого утверждать, покачал головой его новый знакомый. Как не может это утверждать и моё руководство. Но, существует вероятность, и притом отличная от нуля, что где-то на самых высших должностях немецкой империи находится ваш, русский человек.
Высших? С чего это вы взяли, что в высших? Может быть, он как был простым служакой, так им и остался? не унимался Бухарин.
Успокойтесь, Николай Иванович, резко осадил его Михаил. Не разводите полемику на пустом месте. Если этот человек, при условии, конечно, что он до сих пор жив, сумел избежать ищеек Гиммлера, то он либо очень умён, либо уже тогда находился на достаточно высокой должности, для того, чтобы отвести от себя всякие подозрения. И я хочу сказать, что оба этих варианта рано или поздно должны были привести его к вершинам власти в рейхе. Другое дело, если он жив и добился относительного успеха, почему он не дал о себе знать?
Старикан с козлиной бородкой смущённо замолчал.
А кому, Михаил? вновь подал голос Саблин. Никому не известным подпольщикам в Новосибирске? Магадане? Или, может быть, амурским коммунистам-нелегалам, которых Родзаевский держит в чёрном теле? А может, ты имеешь в виду тех одиночных народных мстителей в Московии, доведённых до предела немецкой оккупацией и от отчаяния нападающих на немецкие патрули?
Конечно, все прекрасно понимали, что на просторах разорённой России оставалась ещё одна действующая сила, но упоминать о ней при Михаиле означало подвести себя если не под смертный приговор, то под двухчасовую гневную лекцию уж точно.
Не понимаю, что в этом плохого? В конце концов, мы, и нам подобные, единственные, кто ещё остался верен Союзу. Но хорошо, Валерий, я тебя понял, приложив ладонь ко лбу, сказал Михаил. Ну, и что тогда ты предлагаешь? спросил он, поворачиваясь к американцу, Как мы, по-твоему, сможем связаться с нашим агентом в Германии, особенно учитывая тот факт, что мы не знаем его ни имени, ни позывного, ни занимаемой должности. Да чёрт подери, мы даже не знаем, жив ли он вообще, или нет.
«Нашим», подумал про себя Саблин. «Значит, Михаил не планирует начинать очередную идеологическую перепалку, на основе того, что взгляды этого неизвестного могут отличаться от его понимания идей Маркса. Это уже хорошо».
А я и не предлагаю вам связываться с ним, Джеймс наконец-то закончил курить. Это сделает Чёрная Армия.
«А ведь я уже было подумал, что всё обойдётся», с тоской подумал Саблин.
Чёрная Армия?! в гневе воскликнул Михаил. Строго говоря, он не был одинок в своих чувствах. Его возмущения разделяли и все остальные участники совета. Вы предлагаете передать бесценные сведения советской разведки этим предателям?! Пусть катятся к чёрту вместе со своим великорусским шовинизмом и обожаемым верховным маршалом, от нас они ничего не получат!
Так уж получилось, что одновременно с падением Союза, пала и его коммунистическая идеология. Правда, не от рук немецких захватчиков, как это могло показаться со стороны, а от рук военной хунты, возглавляемой Жуковым. Как только военные свергнули Кирова, верховный маршал провозгласил смену курса и отказ от идей Маркса, которые привели Россию к такому бедственному положению и поставили на край гибели. Фигуру Ленина он заменил собственной персоной, а идеи мировой пролетарской революции сменили идеи национализма, ставящие выживание русского народа во главу угла.
Не всем, правда, это пришлось по вкусу. Очень много ортодоксальных коммунистов и верных кировцев, не поддерживавших новый курс Жукова, сбежало за Урал, прямо в лапы к японским оккупантам. И если Новосибирск или Магадан к таким беглецам относились терпимо, то вот в Приамурье, где власть захватил Константин Родзаевский, основатель Русской Фашистской партии, они были вне закона и подвергались репрессиям. Одним из таких ортодоксальных марксистов был и Михаил Андреевич Суслов, человек, что уже на протяжении восьми лет руководит Русским Сопротивлением в Новосибирской республике. Правда, русское в этом Сопротивлении только название. Всё остальное это огромный полемический марксистский кружок, участники которого целыми днями спорят о том, насколько сильно Киров отклонился от ленинского курса, и почему именно это, а не какое-либо другое отклонение являлось фатальной причиной краха Союза. Впрочем, несмотря на то, что это положение дел Саблину решительно не нравилось (во главе именно его взглядов всегда стоял, в первую очередь, реваншизм, а поэтому он готов был иметь в союзниках хоть самого чёрта, лишь бы тот помог изгнать оккупантов с его родной земли), иногда он задумывался, что всё могло бы быть намного хуже. Ведь именно благодаря усилиям Михаила Сопротивление в Новосибирске всё ещё представляет из себя единую организацию. А вот в Магадане, например, местные подпольщики уже раскололись на десятки мелких течений, каждое из которых не столько занимается подрывной деятельностью против японцев, сколько грызётся с остальными, за право называть именно своё понимание социализма истинно верным.