Естественно, кроме монографических вариантов появилось немало работ в форме статей, газетных и журнальных репортажей, выступлений на радио, телевидении и в социальных сетях. А формулируемые в них подходы, мотивы довольно быстро стали «перекочевывать» на страницы учебной литературы разных уровней: историй (очерков) России и Украины[14].
Вряд ли вдохновляющим фактором остается то, что спорадические попытки найти точки соприкосновения, приблизиться к выработке общей платформы заканчиваются, как правило, либо вовсе безрезультатно, либо принося совсем малый эффект[15].
На протяжении пяти десятилетий (начиная с первых студенческих опытов) довелось перманентно принимать участие в историографическом освоении непростого опыта и автору данной работы. Результаты специальных исследований и тематических публикаций[16] широко использовались во многих трудах обобщающего характера[17].
События последнего времени детерминируют потребность еще раз дополнительно ретроспективно посмотреть и оценить пережитое в 19171924 гг., априори рассчитывая по-новому оценить те аспекты, которые не обращали на себя ранее пристального внимания, или выдвигаются на авансцену жарких политических дискуссий, да и, откровенно говоря контрпродуктивных распрей.
Напрашивается и задача через призму сформулированного интереса среагировать на тенденции в основных изданиях, появившихся в России и Украине в связи со столетним юбилеем революционных событий, отразившие их уже с влиянием современной политико-идеологической конъюнктуры[18].
При всем вышеотмеченном, нужно четко, ясно понимать, что готовых рецептов к оптимальному решению животрепещущих проблем ждать от предлагаемого исследования не стоит. Его смысл в другом помочь понять, как дошло до нынешнего остро негативного состояния российско-украинских отношений, объективно оценить реальные шаги на этом длительном пути (очевидно, следует подумать, чтобы подобная работа была проведена и относительно других, не менее сущностных и судьбоносных временных периодов), чтобы постараться поставить, говоря медицинским языком, как можно более точный, всесторонний, объективный, выверенный научный диагноз. И это может послужить надежным (пусть вспомогательным: гоняться за приоритетностью не стоит) фактором, серьезной отправной точкой поиска необходимых конструктивных, перспективных решений.
Отдельно хотелось бы выразить надежду на то, что в последнее время усилилось внимание ученых к постижению цивилизационных основ, естества двух народов[19], что в перспективе может способствовать улучшению взаимопонимания на важнейших, возможно магистральных, направлениях должного уяснения и восприятия достоинств и проблем друг друга, а в итоге оздоровления отношений.
Объективным подтверждением активизации научной работы в данном направлении является, в частности, и новейший, довольно примечательный факт издание объемной монографии российского историка и литературоведа С. С. Белякова о русско-украинских коллизиях в эпоху революции и Гражданской войны[20]. «Витавшая в воздухе» идея стала претворяться в жизнь на интересном, привлекательном срезе главным в аргументации рассматриваемого предмета предлагается творческое, художественное наследие двух народов. Плодотворное начало, безусловно, должно иметь и более фундаментальное продолжение исследование реальных общественно-политических процессов, полноценное изучение и взвешенную, всестороннюю оценку объективного исторического опыта.
Конечно же, искренно стремясь в рамках достижимого к объективности, научности, автор вполне ответственно осознает, что предлагаемый взгляд может (и должен, будет) восприниматься как точка зрения на проблему «с украинской стороны», «из Киева». И было бы противоестественным отрицать присутствие в оценках, рассуждениях, логических построениях влияния фактора принадлежности к совершенно определенному социуму, национальной общности, их интересам по большому счету в жизни иначе и быть не должно. Никакие заверения в отсутствии неизбежных субъективных «вкраплений», наслоений не способны переубедить несогласных оппонентов в абсолютной априорной правоте существа и смыслов изложенного. Однако, если обнародование изучения проблемы привлечет внимание других ученых, с неизбежностью порождая и критические замечания, отрицания, побуждая к дополнительным дискуссиям, научным разработкам, то, безусловно, и в этом случае цель хотя бы отчасти будет достигнута, способствуя дальнейшему историографическому освоению, постижению, всестороннему, глубинному истолкованию важнейших страниц совместной истории двух народов, непростого многовекового опыта соседствования, сосуществования.
I. Возвращаясь к истокам
1. Давние корни: Киев и Новгород
Ставя задачу лапидарно обозначить основные вехи становления и развития отношений между двумя соседними нациями, народами, целесообразно начать разговор с периода формирования и функционирования древнерусского государства, его основных центров.
В 2018 году вышла обстоятельная монография видного ученого, одного из, безусловно, лучших знатоков ранних этапов нашей общей истории П. П. Толочко[21]. В весьма примечательном названии проглядывает очевидный замысел: в олицетворенных двух центрах, расположенных на довольно большом расстоянии друг от друга, на противоположных окраинах восточнославянского государства, восточнославянского мира, попытаться объективно выяснить: какие процессы оказались доминирующими: тяготение друг к другу (т. е., объединяющими население на просторах от южной Прибалтики до Поднепровья), или же обладавшими такими существенными отличиями, которые отдаляли, взаимно удаляли их, свидетельствовали о принципиальной несовместимости. Тщательный, скрупулезный анализ, проведенный ученым, убедительно свидетельствует о теснейших политических, церковных, экономических родственных (на княжеском уровне) связях Киева и Новгорода, об однотипности управления, духовных идеалов, схожести социальных условий жизни. На огромном эмпирическом материале (оставим за скобками рассуждения о методологической последовательности, документальной выверенности) автор показывает несостоятельность утверждений об особом, отличном пути Новгорода с его республиканской формой правления. Новгородская властная система по существу ничем не отличалась от киевской: все ее институты, князь, вече, дума, посадник, тысяцкий, воевода, тиун и др. были киевскими по происхождению и содержанию. Новгород в своем развитии определенно характеризовался общедревнерускими закономерностями, присущими Киеву и другим центрам Руси.
Внимательнейшим образом историк изучил и сложнейший вопрос о языковой практике двух центров, довольно аргументированно заключив: имевшиеся диалектические особенности (просто несерьезно абстрагироваться от них) «не были настолько разительными, чтобы вызывали затруднение в общении. Анализ письменного материала из Новгорода и Киева показывает, что различия в них были в большей мере количественные, чем качественные. При наличии столь тесных контактов Киева и Новгорода политических, церковных, экономических их местные говоры определенно обнаруживали тенденции к сближению, а не к разобщению. Следует также учитывать и объединяющее значение древнерусского церковнославянского (литературного) языка»[22].
В своей сугубо профессиональной книге П. П. Толочко не ставит специальной задачи разоблачить аргументы тех авторов, которые настойчиво опровергают факт существования древнеруской народности. Опытный ученый поступил мудрее, изобретательнее, деликатнее и убедительнее. Он как бы приглашает оппонентов потрудиться над тем, чтобы доказать несостоятельность фактов и выводов его новой книги. Можно предположить, что это будет нелегко, если вообще возможно (естественно в рамках научных критериев).
А вот глубокая научность доводов академика П. П. Толочко вызывает доверие, заставляет согласиться с очевидным фактом: на просторах от Прибалтики до Среднего Днепра в Х ХIII веках формировалась и эффективно, как для своего времени, единая восточно-славянская государственная общность. Конечно, процесс не был лишен определенных региональных, местных отличий, особенностей, внутренних противоречий и даже конфликтных проявлений.
Новый исторический труд как бы логически завершает длительные предметные исследования предыстории и истории нашей хронологически первой государственности[23], дополнительно наглядно демонстрирует пролонгацию и углубление начавшихся ранее качественных трансформаций этнической ситуации в восточнославянском ареале. Признавая, что эта ситуация объективно не могла быть и не была стерильно чистой, есть веские основания согласиться с выводами, полученными на основе фронтального, сравнительного анализа комплексов материальной культуры и древнего летописания. В южном и юго-западном регионах восточнославянского пространства участниками этногенетических процессов являлись ирано- и туркоязычные племена; в западном и северо-западном западные славяне, балты и финны; в северном и северо-восточном финно-угры. Однако иноэтнические компоненты уже к VIIIIX векам в значительной мере были растворены в массе восточнославянского населения. И стержнем, прочным преобладающим массивом формирования и укрепления государственности явилась восточнославянская этническая основа.
Совершенно очевидная этническая пестрота населявших Киевскую Русь жителей, непростой опыт их взаимодействий и взаимовлияний, сложнейших коллизий и до сегодня служат почвой для продолжения споров относительно происхождения украинского, русского, белорусского народов, порождают концепции и гипотезы с разной степенью научной обеспеченности[24], с которыми соседствуют не всегда профессионально подготовленные сюжеты и суждения, свидетельствуя, что итоговую точку тут ставить рано, дискуссии все равно будут продолжены[25].
Думается, такая позиция, если и не во всех отношениях, то во многом перекликается с размышлениями И. Лысяка-Рудницкого, задававшегося вопросом «Не будет ли вернее сказать так: государство Владимира и Ярослава не было ни «украинским», ни «русским» (московским) в модерном понимании; это было общее восточноевропейское государство эпохи патримониальной монархии, то есть когда еще не существовало национальной дифференциации»[26].
Важнейшим фактором укрепления внутриединства одного из крупнейших государств тогдашнего мира, наименованного позднее Киевской Русью, стало ее крещение, вхождение в круг стран византийского правопорядка, в европейское христианское пространство. Под эгидой христианства интегрировались письменность, литература, искусство, архитектура, направления духовного совершенствования общества. При княжениях Владимира Великого и Ярослава Мудрого Русь достигла апогея своего величия, укреплялся ее международный авторитет и позиции. К сожалению, их наследникам не удалось продолжить курс на дальнейшее прогрессивное развитие государства, упрочение его единства и могущества[27]. По большому счету, нет ничего противоестественного, удивительного, что дальнейшая история непростого восточноевропейского феномена развивалась уже по другому сценарию, породив децентрализаторские, центробежные тенденции, которым со временем суждено было оформиться в имеющие сущностные отличия этнонациональные общности. Так распорядилась история, из которой нельзя произвольно изымать «неугодные» конъюнктуре элементы, извращать в угоду новомодным умозрительным схемам бесценный (в чем-то даже священный) опыт прошлого. Как можно более обстоятельное знание его помогает понимать и объяснять глубинную природу многовековых традиций, неподвластных субъективным влияниям.
2. Распад: порознь против восточных кочевников и западных соседей
Феодальная раздробленность, кровавые междоусобицы не были чем-то исключительным для восточно-славянского единства. Губительная «болезнь» поразила практически всю Европу, преображая, как последствия, так и ее этническую карту.
Всесокрушающую лавину монголо-татарских орд разрозненными силами бывших некогда едиными русичей было не остановить. Воинственные кочевники этим удачно пользовались. Приблизившись к Руси в начале 20-х гг. XIII в., они нанесли первый сокрушительный удар по своей очередной жертве, точнее по части вооруженных сил, выдвинувшихся навстречу неприятелю в битве на реке Калке в 1223 г. Посеяв в стане соперника панику и неуверенность, Чингиз-хан и его наследники действовали не спеша, расчетливо, наверняка. Накопив огромный воинский потенциал, они обратили его острие в конце 30-х гг. против Северо-Восточной Руси. Оставив от Рязани, войску которой не было помощи из южных земель, лишь «дым и пепел», кровавые завоеватели быстро овладели Суздалем и Владимиром. Затем настал черед Ростова, Ярославля, Твери, Козелька, взятых, разграбленных и сожженных еще до весны 1239 г.
Чувствуя и стратегически прагматично оценивая отсутствие координации, стремления взаимопомощи русских князей, противоречия и растерянность в их среде, внук Чингиз-хана Батый резко развернул свое войско на Юг, против Переяславского и Черниговского княжеств. Мужество и героизм, проявлявшиеся дружинниками, местным населением при сражениях, осаде древнерусских городов, не позволили сдержать отлаженного натиска превосходящих сил ордынцев. Не смогли сыграть своей роли в организации отпора врагу не только каждое княжество по отдельности. Отстранился от необходимой миссии и великий князь киевский Михаил Всеволодович. Вместо того, чтобы попытаться возглавить борьбу Южной Руси с монголо-татарами, он бежал в Венгрию.
Чингизиды, наоборот, обрушили на Киев всю мощь своего оружия. После длительной осады Киев пал и подвергся страшному разгрому и разграблению. Далее восточные кочевники неудержимо покатились на Запад, в пределы Галицко-Волынского княжества. Хотя их силы постепенно таяли, они через Польшу, Венгрию, Чехию, Молдавию вышли к границам Северной Италии и Германии. Однако, обескровившись, исчерпав возможности, завоеватели были вынуждены изменить свой вектор, вернуться и осесть в низовьях Волги.
Так разрушилась некогда удерживавшаяся и управляемая разветвленной сетью княжеского рода Рюриковичей целостность, единая во времена Киевской Руси древнеруская народность. На территории Восточной и Северо-Западной Руси начинает складываться русская (великорусская) народность, на землях же, вошедших в состав Литвы и Польши украинская и белорусская народности[28].
Руско-Литовское (или Литовско-Руское) княжество, конкурентные потенции которого изначально были невелики, неизбежно оказалось поглощенным более сильной соседней Польшей, развивавшейся на том историческом этапе по восходящей линии. В результате ряда негативных шагов (наиболее рельефными и значительными здесь оказались Кревская уния 1385 г. и Люблинская уния 1569 г.) земли киевских, то есть древнеруских князей оказались включенными в границы Речи Посполитой. Затяжной процесс оформления последней исторически совпал с постепенным формированием украинской нации. Более того, укрепление польской государственности стимулировало вызревание самосознания и нарастание тенденций к этническому обособлению украинцев. В отличие от лояльных во всех отношениях литовцев, поляки применяли насильственную полонизацию и окатоличивание, считая восточных славян людьми второго сорта «быдлом». Почти полностью лишенные юридических прав, они же становились объектом усиленной эксплуатации и унижений. Общественное сознание украинцев концентрировалось в антитезисе «мы они»: «мы иные, у нас свои корни, прошлое, традиции, быт, язык, культура; мы, может быть, не лучше, но и не хуже других народов, мы просто иные».