Ланин сорвался с места.
Плохо! ревел он, как на учениях. Черский, что с тобой происходит? Повторить!
«В конце мезозойской эры в мире происходят серьёзные»
Лицо Ланина запылало, как будто он только что выбрался из огня.
Плохо! завыл он, как зверь. «Происходят в мире очень серьёзные перемены!» Очень! Понимаешь?
Глаза Черского закрылись бессильно, словно охватила их сонливость. Он лишь с трудом открыл их.
Ваше Высочество позволят мне заметить, раздался его изменённый негодованием голос, что это слово не имеет в этом случае никакого значения
Ланин закачался, как человек, которого неожиданно ударило в грудь.
Вот ты какой?.. вымолвил он на удивление тихо, зато медленно цедя сквозь зубы яд. Меня, Ланина, ты хочешь поучать? Здесь имеется «очень», а ты утверждаешь, что это несущественно? Следовательно, по-твоему мнению, эту книжку написал дурень? его голос набух бешенством и начинал гудеть всё громче. Ах ты подлец! Ленишься, не хочешь учиться. Раскладываешь себе бутылочки, вместо того чтобы думать о добросовестной работе. Хватит этого! Должна закончиться вся эта химия!
Он схватил доску, которая служила здесь лавкой, и в страшной ярости разбил ею всё, что находилось в доме. Стекло разлетелось с грохотом, разбрызгались жидкости и порошки.
Я тебе покажу! он подскочил к Черскому с кулаками. Тебе захотелось исправить российские книжки. Я тебя научу!..
Он занёс руку вверх, но не ударил. Какая-то капля здравого разума удержала его от жёсткого порыва. Немного погодя он преодолел себя.
Два часа под ружьё в полном боевом снаряжении! чётко приказал он. Перед казармами, на ветру. Доложить о себе тотчас же унтер-офицеру!
Черский напрягся, как струна, подтвердил принятие приказа, потом схватил шапку и выбежал. Сильный ветер хлестнул ему в лицо. Он не обращал на это внимания, всё более ускоряя шаги. Ему хотелось быть как можно дальше от этого мрачного лица, на котором не было заметно ни тени милосердия. Он возненавидел его, готов был убить. И мчался теперь, будто убегая и от него, и от самого себя.
Дежурил давний капрал, а сейчас взводный Быков.
Снова на тебя напал? меланхолически покачал он головой, когда Черский доложил ему о приказе Ланина. На ветру и около казарм?.. задумался он. И не приказал следить? Ну, тогда встань там, у входа, в этом углу, где некогда упражнялся со штыком
Он моргнул ему многозначительно. Черский взял карабин, ранец и встал, где ему было приказано. Он был уже опытным солдатом, умел справиться с трудностями. Вокруг было темно и пусто. Таким образом, он спрятался в угол, удобно опёрся о стену, поставил на землю карабин. Здесь было безветренно. Он даже улыбнулся довольный, что сумел ускользнуть, прежде чем Ланин успел сообщить больше подробностей, и только отсюда чутко прислушивался, не раздаются ли какие-то шаги.
Прошел, может быть, час. Как и раньше, господствовало полное спокойствие, никто не любил шататься в такую погоду. Однако неожиданно от крепостных ворот донёсся какой-то гомон. Черский тайком высунулся вперёд и встал в определённую уставом стойку. Внимательно поглядывал в том направлении. Из тумана пыли начал возникать какой-то силуэт и быстро приближался. Не шёл, а бежал. Вскоре он узнал в нём упругую фигуру Ланина.
Черский, капитан, видимо, тоже его заметил. Расслабься! Черский, его голос был возбуждён, но не чувствовалось в нём уже угрозы, расслабься! Расслабься!..
Ланин был рядом. Он едва отдышался от чрезмерного усилия. Почему не смог упомянуть мне об этом письме Потанина? он едва произнес наконец. Нужно ли было это всё? Ведь если там, в Москве и Петербурге, начинают беспокоиться о каком-то Гумбольдте, то мы на правильном пути, Черский! Нужно было с этого начинать разговор со мной!
В словах Ланина теперь чувствовалось смущение, и дружеский укор, и сердечное сожаление, и пробивающаяся помимо воли нота триумфа.
Отнеси эту рухлядь в зал и возвращайся, добавил он. Хочу, чтобы ты проводил меня до ворот
Черский быстро справился и снова появился перед ним. Ланин медленно двинулся вперёд.
Мерзкий ветрище, вздохнул он, не зная, с чего начать разговор. Все-таки что-то там начинает делаться А я в тебя верил всегда! ветер не смог заглушить содержащуюся в этом предложении чувствительность. Кто-кто, а я порой думал, что Черский раньше или позже да влепит этим мудрецам из Москвы и Петербурга, чтобы вспомнили об Омске. Он настойчивый, он способный, у него такой глаз, что взглядом сумеет оттолкнуть штык! Поэтому я, командир первой роты, не щадил времени, чтобы помочь тебе. И что из этого вышло? Уже ими крутишь. Закрутишь сильней!..
На них свалились клубы пыли. Молниеносно склонили они головы.
Черти принесли! выругался Ланин, двигаясь дальше, Марчевский говорит: нужно тебе дать немного спокойствия Согласен. Я завтра уезжаю в Барнаул, ты отправишься в госпиталь. Полагается тебе отпуск за то, что написал Потанин Марчевский говорит, химия тебе нужна для геологии. Согласен, оставил у него деньги, чтобы он купил то, что я у тебя привёл в негодность. Моя вина, нужно исправить Когда вернусь, постараюсь о какой-то лошади, чтобы ты мог делать дальние экскурсии. Но ты работай, Черский! Я верю в тебя. Всегда верил. Помнишь тот наш первый бой, когда
Ветер завыл сильно и закидал их клубами песка. Они кинулись к стене дома, в котором размещалась караульная служба.
Работай, Черский, Ланин придвинул губы почти к его лицу. Помни: я верю в тебя! повторил он горячо. И и слушай, Черский, что я скажу тебе теперь! У меня для тебя приготовлена большая награда!..
Он задохнулся, какое-то волнение сдавило ему горло. Он пододвинул лицо ещё ближе и взглянул ему в глаза.
Ты поляк, Черский, его слова прозвучали глухо, неровно. Сегодня ты царский невольник, человек без прав. Можно тебя затоптать, как червяка, поломать тебе кости, сгноить в тюрьме. И кроме того, я, капитан Ланин, сказал тебе уже давно: если получу, благодаря тебе, майора, то ты будешь
Его грудь начала сильно подниматься. В течение какого-то времени он тяжело дышал.
Ну, Черский, не сердись на меня! заговорил он снова. Я русский человек: досаждал порой, но у меня доброе сердце, а тебя люблю Да, Черский, люблю тебя, как сына, и поэтому, может быть, донимаю больше. И хотел бы, чтобы моим сыном оставался навсегда. Хотя ты и царский невольник, и человек без прав Так вот, Черский, слушай внимательно. У меня есть дочь Красивая девушка Могла бы смело стать генеральской женой, но я отдам её тебе, Черский. И тогда ты перестанешь быть невольником!..
Вихрь ударил в стену, забросал пылью, закрутил и в своём неистовом беге погнал где-то между казарменных зданий.
Завтра беру её с собой. Ланин растрогался. Солнышко моё самое дорогое Возвратится в сентябре, тогда я покажу её тебе. Понимаешь, Черский? Хочу отдать тебе самую большую драгоценность! Но ты работай. И бей в этого Гумбольдта, как в барабан. Так, понарошку, как тебя учил: штыком в живот!..
Буря снова загудела сильней.
Пусть черти возьмут! выругался он. Ну, Черский, доброй ночи! добавил он сердечно. Позволяю тебе сегодня видеть во сне мою дивчину Верь мне тем временем на слово: прекрасная!.. А завтра иди в госпиталь
Он склонил голову и бросился в пыль со всего разбегу. Черский также зашевелился. Он медленно волочил ноги, выдвинутой вперёд грудью с большим трудом он прокладывал дорогу и дрожащими пальцами неустанно протирал глаза.
8
Приближался конец июля. Казармы были пусты, потому что войска пребывали, как обычно в эту пору года, в летнем лагере, в трёх километрах от города. Здесь было значительно приятней. Вблизи, в глубоком яре катил свои воды Иртыш и не только охлаждал воздух, но затоплял в своих волнах приплывающие с запада туманы песка. С противоположной стороны, с востока, подобную роль исполняла берёзовая роща. По правде говоря, это был скромный кусочек леса, захиревший, согнутый ветрами, но несмотря на это в этой высохшей почти плоской степи вырисовывался он, как чудесное явление на километровой длине: восхищал разнообразием форм, манил тенью, шумом листьев наколдовывал в душе человека радостные мысли. И будил грустные мечты о спокойствии и отдыхе.
Собственно, на этой территории между рекой и лесом в настоящее время пребывали все рода войск. На северном краю, ближе к городу, разбила шатры казачья бригада конной артиллерии, перед ней кадеты, ближе к югу линейные батальоны пехоты. Таборы и кухни, заняли место в самом конце. Движение было колоссальным. В течение целого дня неустанно шли маршем колонны, часто отзывались пушки, бил огонь карабинов, мчались на конях курьеры и адъютанты. Вечерами лагерь ещё более оживлялся: из Омска прибывали сюда все сливки общества, чтобы блеснуть нарядами и шиком. Играли оркестры, старались показать себя городские певцы. В небольших группках развлекались и танцевали, пока звуки сигнальных рожков не призывали к тишине.
Черский несмотря на то, что только прибыл, вошёл в эту жизнь без каких-либо трудностей. Он знал её превосходно и по прошлым годам, и при этом чувствовал себя прекрасно, старательная забота в госпитале сделала своё дело. Глаза перестали болеть, прибавил в весе, округлились запавшие щёки. Ланин, который также уже вернулся, принял его радостно и не смог скрыть под фамильярными шутками своей сердечности. Впрочем, и для других он был исключительно ласковым. Нужно заметить, что во всём батальоне что-то внезапно изменилось. Как если бы повеял другой ветер, и солдат почувствовал это тотчас же. Сперва шёпотом начали обмениваться своими догадками, потом дискутировать в закрытых кружках, наконец, начали умело выпытывать у унтер-офицеров и офицеров. И сразу грянула необычная весть: отличившимся солдатам штрафного батальона были присвоены звания!
Это была такая необычная новость, что сначала никто не хотел этому верить. Польские ссыльные не имели права на повышения звания, даже если перед восстанием служили в российской армии и были офицерами. Таким образом, усилились дискуссии, постоянно росли сомнения. Вплоть до того, что неожиданно кто-то из третьей роты намекал якобы, лишь бы отделаться, что будет произведён в сержанты. Часом позже похвалились подобно двое других. Перед вечером же Марущик, который пополудни вышел с Чекулаевым в патруль, придвинулся к Черскому и шепнул на ухо:
Я получил взводного. А ты старшего сержанта, как единственный из целой роты. Объявят через несколько дней во время какого-то исключительного торжества. А какого? Чекулаев не знал ещё этого.
Они сразу вытянулись в струнку, потому что приближался Ланин с каким-то казацким офицером. Он был весёлый, сияющий, как солнце, постоянно показывал рукой на своих солдат. Когда проходил мимо Черского, похлопал его по плечу, как будто хотел публично выразить своё одобрение.
Видишь! шепнул Марущик, когда они несколько отошли. Подтверждается всё.
И действительно подтверждалось. На следующий день об этом говорили уже громко. Однако причины этой внезапной ласки никто назвать не сумел. Солдаты объяснили это по-своему: амнистия; ничего другого, только амнистия! Снова начали звучать вынашиваемые годами надежды, возродились мечты, забились чаще все сердца. Разволновался целый батальон, и бил теперь сильней сапогами в марше, ещё энергичней выполняя всяческие приказы. Как будто хотел возвестить свою радость и скрасить последние мгновения командованию.
Следующие дни начали действительно подтверждать эти предположения. Сперва кто-то принёс известие, что на торжества окончания лагеря прибудет какой-то сенатор. Потом военный министр. И наконец, установили несомненный факт: приезжает Великий Князь Владимир!
Это было сюрпризом не только для солдат, но и для командования, поэтому сразу закипело, как в котле. Украшали город, казармы, лагерь, поспешно устанавливали трибуны, возводили триумфальные ворота, размещали верноподданнические надписи. Одновременно проводили неуставные учения. Для штрафного батальона снова наступили трагические дни, живо напоминавшие наихудшие рекрутские времена. Как цепом валили их на землю, вынимали из груди последнее дыхание и при малейшей оказии огревали кулаками.
Ланин ни на шаг не оставлял своей роты и, пожалуй, свирепствовал более всего. Зато уже в дни торжеств был неузнаваемым: потирал руки, улыбался, фамильярно шутил, хвалил всё и всех.
Считайте меня дураком! признался он неожиданно перед фронтом, если Его Императорское Высочество не обратит на нас внимания. Парни, держаться крепко! Я вас поведу Ланин! Старый солдат всё видит. И я вам говорю это, что вы самая лучшая рота!
И он не преувеличивал. Когда в полдень после показа разнообразнейших учений, упражнений, атак на штыках и артиллерийской пальбы начался парад, Князю Владимиру показалось сразу, что земля стонет, что под ударами солдатских сапог сгибается степь. Войско шло ровно, как один. В этой ровности выделялся, однако, решительно штрафной батальон, и опять среди него первая рота.
Я должен ещё раз увидеть их, Князь радостно покрутил головой. Никогда ещё не видел такой прекрасной муштры. Остальные свободны. Пятый батальон: вернуть!
Адъютанты молниеносно передали приказы, батальон появился снова. Шёл он теперь ещё сильней, ещё чётче обозначая шаг, с каждым шагом взбивая пыль, действительно производя впечатление, что это идут не люди, а какой-то великан, под которым то и дело погружается грунт.
Необыкновенно! поднялся Великий Князь. Остановить. Должен посмотреть их вблизи. Такой солдат встречается редко.
Он подошёл к шеренгам. Командир батальона соскочил с коня и сделал короткий рапорт. Князь пожал ему руку.
Благодарю от имени Его Императорского Величества и своего, торжественно произнёс он. У вас, господин полковник, самый лучший батальон, какой я видел в России.
Это была великая похвала. Полковник покраснел.
Очень ко мне благосклонны Ваше Императорское Высочество, его голос задрожал от волнения. Это будет самый славный день в моей жизни. Мог бы я просить вас о милости, чтобы в память этого дня батальон принял имя Вашего Императорского Высочества?
Князь был в прекрасном настроении. Он улыбнулся.
Не знаю, полковник, ориентируешься ли ты в том, о чём меня просишь? спросил он. Батальон, который принимает моё имя, перестаёт быть штрафным батальоном. Но пусть так будет. Согласен. Знаю, что, наверное, не умалите моего достоинства, окинул он взглядом шеренги. Интеллигентные лица, отметил он с одобрением. Много ли у вас неграмотных?
Ни одного, Ваше Императорское Высочество!
Ни одного?.. Как это произошло?
Учились в казармах, Ваше Императорское Высочество! Читать и писать умеют все.
Ага!.. Ну, хорошо. Прошу представить мне офицеров. Им также полагаются слова одобрения. Умеют служить Отчизне.
Говоря так комплименты, он медленно двинулся вперёд, а за ним свита, генералы и адъютанты. Он охватил удовлетворённым взглядом грозную, массивную, крепкую в плечах, упругую, как струна, фигуру Ланина.
Вот солдат! похвалил он, приняв от него рапорт. Видно с первого взгляда, что молодец, каких мало. И поэтому его рота самая лучшая из всех.
При этом он самый лучший фехтовальщик на штыках во всей дивизии, живо добавил полковник. И более: и старых, и самых молодых, добавил он весело, кладёт на обе лопатки.
Ну, ну! Князь с одобрением пригляделся ещё раз к этой необычайной фигуре. Действительно: глаза быстрые, как у волка, мускулы медвежьи, а энергия переливается через тело, как живое серебро. Его Императорское Высочество можете спать спокойно, когда имеете таких защитников.
Давно служишь в армии?
Тридцать лет, Ваше Императорское Высочество!
Постоянно остаёшься мастером в фехтовании?
Да, Ваше Императорское Высочество!