Девчонка растерянно смотрела, как похититель уничтожает ее паек. Замахнулась в его сторону, но все равно не достала.
Ты тоже попадешь на цепь, если будешь так себя вести! Зачем было грог на палубу выливать, а, наглая мышь? Она брезгливо сморщила нос и отодвинулась от разрастающейся лужи. И штаны все мокрые.
Чарльз Себастьян тихонько чавкал веки полуприкрыты, весь слух обращен только на звук, с которым он сам грызет галету. Поэтому он не заметил, что на палубу вышла курица в поисках человека, который бы ее покормил.
Но когда раздалась тяжелая поступь матросских сапог, курица, захлопав крыльями, скрылась за углом. От резкого звука Чарльз Себастьян открыл глаза и оцепенел. В клетку зашел один из тех двух матросов, разговор которых он подслушал раньше. Он нагнулся за миской с кружкой и попутно шепнул девчонке:
Мы сделаем остановку и ссадим на сушу всех сторонников капитана, которые не влезли в шлюпку.
И меня? решительно спросила она.
Тебя нет. Ты слишком много знаешь, и мистера Томаса это приводит в бешенство. Так что не жди снисхождения в свой адрес. Это я тебе точно говорю.
Я ничего не знаю! крикнула пленница. Я не слушала ваши глупые планы. Я я просто пряталась. Потому что мне было страшно!
Говорила она так, что становилось ясно: врет. Матрос ухмыльнулся:
Ты поплывешь с нами до самого конца.
А мой брат? Она собрала во рту слюну, харкнула в матроса и попала на сапог. Чудовища! Вы чудовища!
Эй, ты! Моряк злобно стукнул по брусьям решетки, но затем, похоже, сжалился над девочкой. Вытерев плевок о штанину на другой ноге и отступив на шаг назад, сказал: Ну смотри, шансы такие. Если он выживет в этом гробу, который теперь качается на волнах, то вернется на сушу и там вместе с капитаном станет свидетельствовать против нас. А зачем нам, чтоб ты им помогала? Помолчал. К тому времени мы будем очень далеко.
Ушки на макушке
Надо было внимательнее прислушиваться к разговорам. Не то чтобы мыши не понимали человеческую речь просто люди болтают без перерыва, звук становится однообразным, пронзительным, как будто орет чайка, которая кружит над матросом и пытается вырвать у него из руки кусок мяса. В кладовке мы с Чарльзом Себастьяном постоянно слышали гул голосов, но почти никогда не вслушивались. А вот когда прозвучало слово «бунт», хоть и шепотом, мы его заметили. Потому что как раз тогда слушали, о чем болтает экипаж.
Мы с Чарльзом Себастьяном долго и с удовольствием обсуждали, что же значит это слово. Спорили о его точном значении, и, я почти уверена, он его сейчас понимает иначе, потому что мы оказались в разных обстоятельствах. Для него оно значит жизнь без капитана на борту, а для меня мучительное пребывание с капитаном в одной шлюпке. Но для обоих значение слова «бунт» заключается в том, что мы разлучены на неопределенный срок или навсегда.
Расскажи о своей сестре, попросила ночью Лучия Тануку, когда они оба остались на вахте.
Она моя сводная сестра, еле слышно ответил он. Я в ответе за нее.
Почему ты? А где ее родители?
Оба служат офицерами на других судах. Судно нашей мамы пропало в море. Судно отца Бенеллун, моего отчима, должно было прибыть в порт за неделю до того, как «Шарлотта» подняла паруса.
Но не прибыло?
Не прибыло. Мальчик покачал головой, будто показывая, как жалеет обо всех до единого решениях, принятых с того момента. Ее отец должен был вернуться домой и оставаться с ней на берегу, а я заступить в первый раз на службу. Но судно не появилось в порту. Откуда мне было знать: опаздывает оно или пропало, как пропало судно нашей мамы? Оставить Бенеллун одну дома я не мог, поэтому взял ее с собой. Ее манила морская служба, убедительно сказал Танука. И на борту она драила палубу, убирала Мальчик умолк, зло посмотрел на капитана. А теперь Он застыл на полуслове, взялся ладонью за распухшую щеку. Говорить больно, буркнул он и отвернулся. Плоховато мне.
Я надеюсь, вы встретитесь однажды, мрачно проговорила Лучия, потому что сама не верила в такой исход. И давай-ка утром посмотрим, что там с твоей щекой.
Дни сменяли друг друга. Стало невыносимо слушать постоянное и непрерывное нытье Тануки. Конечно, я его жалела, потому что мы оказались в похожем положении. Но наступает момент, когда никакое сочувствие не в состоянии перебить отвращение к нытику. Для меня Танука стал крикливой надоедливой чайкой, из-за которой мне приходилось отключать голоса всех остальных моряков, а ведь я должна была слышать каждое слово! А еще все эти дни массу проблем мне доставлял рыжий шерстяной шар. Я будто бегала по огромному камбузу, где приходится уворачиваться от острых ножей и тяжелых молотков для мяса. Передо мной стояла сложная задача, от выполнения которой отвлекала необходимость смотреть вверх, потому что смерть это вам не шутки.
Наблюдая за Танукой, я пришла к выводу, что на человека и мышь боль действует по-разному. Мышь все силы бросает на то, чтобы поправиться. Мальчик же сконцентрировался на том, чтобы всех раздражать. Половину времени он просто ныл и стонал, но никаких слов не произносил так что понятно, почему я не обращала внимания. Надо сказать, что его лицо от солнца с каждым днем становилось все краснее, покрывалось волдырями, кожа трескалась и кровоточила. А щеку разнесло раза в два. Тануке становилось все хуже и хуже, выздоровлением даже не пахло. И это вызывало тревогу. Тембе соорудил мальчишке компресс из муки, бесценной воды и куска собственной рубашки, чтобы вытянуть из щеки инфекцию и немного приглушить боль. Но, кажется, средство не помогало.