Добравшись до камеры хранения, Руди направился по узкому проходу между металлическими шкафчиками, разглядывая номера над замками. Некоторые из них были открыты. Невольно заглядывал в темную внутренность камер, словно желая убедиться, что там ничего нет. И каждый раз вспоминал широкие металлические ящики в фирме «Парадизо». Остановился около своего шкафчика. Как только повернет ключ, красный квадрат над замком сменится зеленым. На некоторое мгновение это все еще его шкафчик, в утробе которого прячется большой чемодан, но через минуту или две Руди оставит после себя пустую камеру, и глотка скоро примет новый кусок. Вытащил чемодан и направился на перрон. На свободном пространстве перед длинной витриной кафетерия увидел высокую брюнетку, которая нервно оглядывалась, словно ожидая кого-то. Подумал, что молодой женщине неприятно, что ее никто не ожидает, и потому она оглядывается, наводя наблюдателей на ложный след. На ходу они обменялись взглядами. Руди показалось, что губы незнакомки растянулись, изображая улыбку, но он уже был далеко от нее и обернулся только шагов через двадцать. Поздно. Она исчезла в толпе, спускающейся на эскалаторе, ведущем в метро.
Алиса
Четыре месяца в холодном пространстве. Собственники законченных историй в боксах холодильников, книги поступлений, рубрики с заключением патологов, время и место доставки. И рука Алисы, повернувшая верньер термостата. Почему у тебя так холодно? Она заметила, что у него мягкие ладони. Их касание успокаивает. Это руки художника? А может, терапевта? Он улыбнулся и сказал, что не хочет прерывать соглашение, достигнутое в ходе второй встречи на Репербане. Ты продолжай создавать новые узоры для галстуков и платков, ищи на Репербане новые образцы. Я буду рисовать, сказал Руди.
Это была игра, которой оба наслаждались, совершенствуя общение без вопросов и ответов. Оказываясь в квартире Руди, они вместе с одеждой сбрасывали сетчатую пелену обыденности, оставаясь телом к телу. Они тонули друг в друге, освободившись от построения отношений, что всегда подразумевает наличие позиций, а их постоянно приходится корректировать; рано или поздно интенсивность отношений слабеет. Оба они поддерживали связь, договариваясь о встречах за день. На час или два, иногда на всю ночь. Но это тоже были отношения. Последние две недели Руди казалось, будто они живут в разных концах замка, так что если они не виделись несколько дней, он все равно чувствовал присутствие другого человека, и это было приятно. Достаточно было Алисе уехать на несколько дней, то есть покинуть этот воображаемый замок, как Руди начинал испытывать чувство одиночества. А от этого оставался всего лишь шаг к мысли о том, продолжает ли Алиса поддерживать его манеру игры в этом представлении.
И тогда Руди думал, что каждая мысль, зафиксированная в рассказе, заключенная в фотографическую рамку, напоминает географическую карту, на которой линии заливов, равнин и возвышенностей отражают естественный облик рельефа и создают иллюзию некой полноты видения, которая на самом деле необозрима, следовательно, и не существует. Как на карте не обозначаются скалы и затоны, мелководья и подводные скалы, а в линиях гор не отражены глубокие пещеры и пни, оставшиеся от столетних дубов, так и в пересказанной жизни, скорее всего, отсутствуют важные детали, которые придавали ей смысл, наполняли ее стремлениями и ожиданиями.
Он стоял у окна. Всего в двадцати метрах на уровне его квартиры на третьем этаже проходила эстакада. Поезда по ней мчались днем и ночью. На стене комнаты, как на экране, отражался свет вагонных окон. Иногда ночью, внезапно проснувшись, Руди рассматривал белые огни, прислушивался к потрескиванию в глубине квартиры. Вся картина подрагивала, как снятая на кинопленку. Во время этих грохочущих секунд ему хотелось, чтобы комната вместе с ним превратилась в кадр этого исчезающего фильма, потому что на крутом повороте эстакады исчезали и красные позиционные огни последнего вагона. И опять наступала тишина. Он оставался брошенным на одиноком целлулоидном кадре, отрезанном от бобины, которая все дальше уносила большое событие. Совсем как в далеком детстве, на пыльной улице местечка, в котором он родился и о котором Алиса не знала ничего. Она, родившаяся в огромном порту, не могла представить пустынную дорогу, не улицу, плоскость асфальта, которая бессмысленно простирается по равнинному местечку, по этому бесконечному морскому дну. Даже название городка, в котором он родился, не в состоянии показать свой цвет, который даже вовсе и не цвет, а нечто среднее между блеском белизны и полной тьмой. Серость и дым. И когда перед тем, как ему пойти в гимназию, они переехали в ближайший город, Руди показалось, что они переселились на другую планету, и не только из-за театра и зданий, которые своей высотой формировали улицы, а из-за отсутствия надоевшей дороги, из-за незнакомых, но таких заметных интерьеров, черты которых на ходу схватывал его глаз.