Ах, если бы только обстоятельства повернулись по-другому
Но обстоятельства не повернулись. Они прибыли на вокзал Виктория и, проталкиваясь сквозь толпу, двинулись искать ночлежку. По пути их обокрали.
Если подвести итог: они остались в чужой стране, без денег, без чемоданов, без крыши над головой, к тому же Эмилия вообще не говорила по-английски, а Георг, хоть и пробыл три года в Америке, жил в эмигрантской среде. Если и мог объясниться, то с трудом. Про американский корабль можно даже и не мечтать. Их ждали трущобы Ист-Энда.
В Бетнал-Грин жили самые бедные. Отбросы общества, как их презрительно называли. Высокая смертность компенсировалась разве что неконтролируемой рождаемостью. Tambledown houses[7] так назывались эти дома, где то и дело отваливались кирпичи, стекла выпадали из рам и обрушивались на мостовую, крыша, разумеется, протекала оторванные листы жестяной кровли трепетали на ветру, как паруса. Воры, пропойцы, отчаявшиеся и вновь прибывшие. Немцы, французы, итальянцы вперемешку с бежавшими от погромов евреями из России и Польши. Индийские матросы, пританцовывающие смуглые красавцы из карибских колоний. А в Уайтчепеле, совсем рядом, наводил ужас Джек-Потрошитель, серийный убийца женщин, взявший за привычку перерезать горло своим жертвам, а иной раз и вспарывать животы. За ним охотилась вся полиция Лондона, но безуспешно. Здесь жил зеленщик, ежедневно таскавший свою тележку в центр столицы, пять миль туда и пять обратно. Здесь жили ткач без шелка и множество прилично одетых карманников, проводивших дни напролет в городских магазинах. Во дворах истошно орали ослы, в окнах на веревках вялилась рыба.
В этих трущобах правил голод. Голод гнал по улицам бледных, изможденных, беспризорных детей, голод пах запеченными овечьими головами лакомством, доступным только по субботам. В остальные дни обходились пивом и ломтем хлеба. Трущобы Бетнал-Грин славились по всему городу; богатые лондонцы даже приезжали сюда на дрожках полюбоваться на живописную, как им казалось, нищету видимо, зрелище добавляло остроты в их восприятие полноты и совершенства мира. Грязь, воры, малолетние проститутки, босоногие малыши, продающие спички или поношенную одежду, вот новые соседи семьи Блиц на улице Бетнал-Грин-роуд, 261. Вместо сверкающей, успешной, лопающейся от жира Америки они оказались в этой тесной клоаке и все из-за Георга Блица, из-за его немыслимой слабости и несобранности. Даже представить трудно, чтобы эти не так уж часто встречающиеся качества умещались в одном человеке и в таких пропорциях.
И как ни молилась Эмилия никаких развилок, никакого выбора, никаких альтернативных решений, никаких случайно подвернувшихся возможностей. Взялись за первую же подвернувшуюся работу: продавали газеты с годовалым ребенком на руках. Невероятные новости, невероятные, такого еще не было. Знания языка почти не требовалось, но и денег почти не платили. Они голодали. Достойную подпитку получало только нарастающее с каждым днем раздражение Эмилии. Раздражение и разочарование.
Мужчины что с них взять? Рита покачала головой.
И вот, больше чем через шестьдесят лет после нелепой эмиграции родителей из Франкфурта-на-Майне, стоит она в своем саду и выпалывает сорняки из щелей между каменными плитками. Земля застревает под ногтями, пальцы черны и что? Разве земля и она не одно и то же? Перегной, розовые черви, удирающие жучки, бледно-зеленые побеги, упрямо стремящиеся от мрака к свету, разве это не ее единственное богатство, разве где-то еще она чувствует себя по-настоящему дома? Нет. Только в саду. Erde zu Erde, Asche zu Asche, Staub zu Staub. Ибо прах ты и в прах возвратишься.
Нельзя сказать, чтобы Рита не любила мужчин. Она просто не хотела видеть их в своем окружении.
Там, в вонючих, без единого дерева кварталах Бетнал-Грин, родились все три старших брата Риты. Только через восемь лет семье удалось оттуда съехать благодаря стараниям и упорству Эмилии. Она наскребла денег на швейную машинку и уговорила хозяина одной из многочисленных мастерских в Вест-Хэме давать ей работу на дом. Она же нашла квартирку в Стратфорде, Лейонстоун-роуд, 88. И наконец-то у нее появилась возможность вывезти из Германии дочь Эльзу.
Перепись населения 1901 года: семья Блиц. Мать Эмилия (глава семьи), ее дети: Оттилия,16 лет (помощница в магазине тканей), Эльза, 15 лет, Эмиль, 13 лет, Фредрик, 11 лет, Эрнест, 8 лет, Мабель, 5 лет, и Рита, 2 года. Муж не указан. Георг Блиц, потерявший все имущество семьи, теперь и сам потерялся. Местонахождение неизвестно. Оказалось, Эмилия лучше справляется в одиночку.
Рита много раз пыталась вспомнить, но так и не вспомнила, произносила ли она хоть когда-нибудь слово папа? Мать не хотела ничего про него знать, в семье его никогда не называли по имени. Как будто можно изгнать человека из жизни и из памяти общим молчанием.
Они не хотели его знать, но он не оставлял их в покое.
Что я помню об отце? Он приходил к нам, колотил в дверь, кричал и требовал, чтобы его впустили в дом. Мать запирала дверь на засов, гасила лампы, мы притворялись, будто нас нет. Ш-ш-ш это ОН! И мы сидели в полном молчании, застывшие в напряжении, как потревоженные зверьки в норке. Мать и целая команда детишек страстно молились, чтобы он поскорее исчез.
Семья не пропускала ни одной воскресной службы в кирхе Святого Георга в Уайтчепеле. Слово Господне по-немецки, да еще там всем вручали мыло и жидкость для дезинфекции. Островок чистоты посреди пахнущего сточными водами города. У Риты болела спина, настолько неудобными были деревянные скамейки в церкви, хотя мать и говорила: хорошо. Значит, Бог тут.
Без боли Бога нет, думала Рита, пока пастор читал длиннющую проповедь.
Время шло, и семья постепенно убывала. Оттилия вышла замуж, братья Эрнест и Фредрик работали по десять часов в день в страховой компании, Эльза служанкой в отеле Савой. Остались только Мабель, Рита и мать тесный треугольник, из которого никто не мог, да и не хотел выпадать. Никто, кроме них самих, им и не нужен был. Но с матерью иногда происходили странные вещи. Рита запомнила, как она внезапно отрывалась от машинки и долго, очень долго, не шевелясь смотрела в никуда. Такое обычно случалось, когда приближался срок уплаты за квартиру. Как только девочки замечали, в каком состоянии мать, не говоря ни слова, надевали сапожки. Матери надо выйти из дома, прогуляться, ударами подошв о мостовую загнать тревогу внутрь, постараться, чтобы ее место заняла усталость. Так они и шли, взявшись за руки, Мабель справа, Рита слева, мимо вечерних магазинов, никогда не закрывающихся мастерских, мимо пабов с матовыми окнами, шли долго, шли, пока не заканчивался изматывающий многочасовой рабочий день и город не начинал заполняться чадом и вонью пивной мочи. Их толкала вперед тревога. Девочки молчали говорить было не о чем. Жизнь это ходьба, бесконечная, утомительная ходьба, а ее составные части вот они: Эмилия, Мабель, Рита, вечная тревога, работа, несокрушимая гигиена и голод. Что еще можно сказать? Дети шли, держали мать за руки и молчали: Викарейдж-лейн, Портвей, свернуть на улицу Святого Энтони, потом на Дизраэли-роуд и домой, на Ромфорд-роуд, 145. И мгновенно засыпали девочки на диване-кровати, а Эмилия на узкой лежанке, которая раскладывалась из кресла.
В тяжелые периоды Риту отсылали к старшей сестре. Оттилия вышла замуж за пекаря, сына эмигранта, который переделал свою немецкую фамилию на английский лад: был Сандштайн, стал Сандстоун. Их дом пах мылом и мукой. Риту кормили досыта, а она в благодарность помогала по дому после уроков и бегала по различным поручениям.
Рите казалось, что кондитерская Сандстоун и сын на Бишопгейт похожа на королевский дворец. Сверкающие витрины, круглые, продолговатые и прямоугольные хлеба, печенье и пирожные выложены на декоративные блюда. И белые витиеватые ценники: чай 2 п., кофе 2 п., шоколад 3 п. Нищим не беспокоиться.
В церкви Рита то и дело слышала яркие описания рая Господня, сочных и сладких фруктов, хрустальных источников и теплого, ласкового воздуха: Heute wirst du mitt mir im paradies sein[8]. Ей ли не знать, как выглядит рай! И не только выглядит, но и пахнет. Рай не может пахнуть ничем иным. Рай пахнет только что вынутым из печи хлебом.
Рита часто вспоминает мать, но ни на секунду не хочется ей вернуться в свое детство, ни один прожитый в те годы час не оставил радостных или хотя бы приятных воспоминаний.
Она обогнула дом и с черного хода прошла на кухню. Что за нелепый день
Пора заняться чем-то полезным, сказала она вслух тоном, в котором слышались твердость дубовых церковных скамеек, эхо исповеди и долга. Порылась в ящике и нашла висячий замок с приложенной петлей. Коловорот, несколько шурупов и буфет застрахован от ночных рейдов Ивонн. Ключ спрятала в пустую сахарницу, которой никто никогда не пользовался. Сегодняшняя Ньюз Кроникл так и лежит на столе, открытая на той самой статье, где четверо мужчин в студии Би-би-си обсуждают качества примерных жен. И она опять не смогла сдержать раздражения.
Женщины любят готовить. После десяти лет замужества стряпня приводит их в лучезарное настроение. Если вы женитесь на женщине из Йоркшира, получите превосходный обед в первый же день, и так будет продолжаться до самой смерти.
Рита положила грязный коловорот и отвертку на газету, прижала и начала методично отрывать лоскуты. Не выдержала, хотя знала, что Видаль обязательно захочет перечитать.
Постаралась унять злость. Пошла в ванную и прочистила слив, выковыряла волосы и остатки мыла. Дурно пахнущие брызги запачкали рукава.
Зачем долго искать вот же он, неоспоримый пример лучезарного настроения замужних женщин.
Кристина Гёбель родила Элизабет Катерину Эмилию Борманн, а та родила Риту Гертруду Блиц поколения нищих пуритан, глубоко укорененных в землю Гессена. Если кому-то пришло бы в голову взять керн в самом центре Германии, в цилиндрике этом обязательно оказался бы прах Ритиных предков измученных непосильным трудом и бесконечными родами женщин. Швеи, служанки, нищие крестьянские жены, в лучшем случае на побегушках в сельских лавках. А теперь, когда семья, одна из ветвей рода, обосновалась в Великобритании, надо было сохранить старое и переварить новое, и все должно сосуществовать рядом, в одной семье и даже в каждом отдельно взятом ее члене. Но как при этом вновь найти себя? Что ты потерял и что тебе предстоит завоевать? Какой запах больше всего напоминает о доме? Какую грязь ты переносишь легче в Лондоне или во Франкфурте? Грязь прошлого или будущего? Для женщины-иммигрантки и для ее детей жизнь проходит на грани между двумя реальностями с постоянным риском их столкновения.
Пришло время, когда семья поняла, что их фамилия работает против них. После победы Германии над Францией в 1870 году в стране поселился страх не станет ли Великобритания следующей жертвой воинственного соседа? В самых крупных газетах медленно, но верно разворачивается антигерманская кампания. Таймз, Дэйли Мэйл, Спектэйтор, Нэйшнл Ревю. Эти новые издания читают миллионы, и ненависть к немцам растет с каждым свежим номером. Наклейки Made in Germany становятся все крупнее и прямо призывают к бойкоту. Джинна выпустили из бутылки, и оказалось, этот джинн ненавидит немцев лютой ненавистью. Вот что писал один из журналистов: Немцы содержатели борделей, портье в отелях, парикмахеры, наглецы, дезертиры и банщики, пекари, социалисты и заштатные конторщики. Перечень не вполне понятен, но посыл сомнений не вызывает: все немцы негодяи.
Короче, газеты делают все, чтобы проломить тонкий ледок, под которым до поры до времени тяжко ворочается агрессивный хаос массового сознания.
Немецких иммигрантов обвиняют в подрыве профсоюзного движения, сражающегося за лучшие условия труда для клерков и официантов, немцы готовы работать дольше и получать меньше. Опросы общественного мнения не оставляют сомнений: в уличной проституции, в участившихся ограблениях тоже повинны немцы.
А с началом Первой мировой презрение и ненависть вылились в насилие. Конфискации немецких предприятий, немцам запрещают свободный выбор места жительства, тысячи молодых людей в призывном возрасте интернируют в лагеря. В мае 1915 года Гардиан сообщает о погромах в Ист-Энде. Перепуганные люди забились под кровати, но чернь выкинула со второго этажа и кровати, и злодеев-немцев. Вытащили на улицу и немецкое пианино. Тут же нашлись умельцы, одним пальцем подобравшие английские патриотические марши. В роскошном концертном зале Альберт-Холл запрещено исполнять музыку немецких композиторов. Улицы с похожими на немецкие названиями переименовывают. Влиятельный род Баттенберг перелицовывает, а вернее, переводит фамилию на английский и становится Маунтбэттен. Мало того: королевский дом Сакс-Кобург и Гота принимает имя Виндзор. В мае 1915 года немецкие цеппелины пересекают пролив, вторгаются в британское воздушное пространство и сбрасывают бомбы на английские деревни.
Фамилия Блиц становится опасной для жизни.
Рита прекрасно помнит вечер, когда они собрались в квартирке на Ромфорд-роуд обсудить создавшееся положение. Пришли все, кроме уже сменившей фамилию Оттилии, Эльза, Фред, Эрнест, Мабель. И конечно, она сама и мать. Приходилось шептать: Эмилия сдавала одну комнату электрику, тот выходил в ночную смену и отсыпался перед работой. Братьев и сестер очень беспокоил акцент матери даже после двадцати пяти лет в стране он оставался недвусмысленно немецким. Умоляли Эмилию держать язык за зубами по крайней мере, в тех случаях, когда вокруг англичане. Эльза объявила: теперь ее зовут Элси. Фред отказался. Никто не имеет права отнять у меня имя. Пусть меня лучше убьют, крикнул он страшным шепотом. Эмилия тут же с ним согласилась. Меня не испугать тупой антихристианской ненавистью, сказала она. Моя фамилия Блиц и точка. Но Рита, Мабель, превратившаяся в Элси Эльза и Эрнест уже начали предлагать варианты. Проговаривали медленно и довольно громко, словно пробуя на вкус. Имена старых знакомых, приятелей по работе, даже листали старые газеты в поисках вдохновения. Фред разозлился и ушел. Позже Эмилия утверждала, что сам Господь подсказал им выход, но Рита помнила совершенно точно: не Господь, а Эрни. Эрнест вообще очень быстро соображал. Блисс, сказал он, и все как по команде вздохнули с облегчением. Элси Блисс, Эрнест Блисс, Мейбл Блисс. Тут даже не понадобилось менять написание имени, достаточно произнести Мабель на английский манер Мейбл. И Рита Блисс. Прекрасные английские имена. И даже инициалы сохранены. Впрочем, Фред так и не согласился. И Эмилия сказала, что она слишком стара для подобных фокусов, но все остальные отказались от немецкой фамилии, чтобы наконец-то вкусить истинное блаженство британскости.
После четырех лет, трех месяцев и двух недель войны Британия недосчиталась миллиона убитых молодых мужчин. Плюс два миллиона изувеченных. Рита за это время окончила школу, из девочки преобразилась в девушку и пошла работать прислугой в богатую семью. Потом ей удалось устроиться ученицей в контору, а по вечерам ходила на курсы бухгалтерии и учета. Мейбл прошла почти тот же путь: прислуга курсы телефонистка на коммутаторе. В мрачном кинофильме жизни начали вспыхивать светлые кадры, но уже через несколько лет семью поджидала трагедия: шестидесяти двух лет от роду умерла Эмилия.