Она встала с кровати и положила Маленьких женщин обратно на полку в углу комнаты. Там она хранила самые ценные книги, которые перечитывала снова и снова: они давали ей почву для размышлений, просвещали, дарили мудрость и утешение. Рут просмотрела корешки, выбирая книгу под настроение, и остановилась на Миссис Дэллоуэй. Потрепанный том был расписан умными заметками, которые она делала в первый семестр университета, пытаясь в свои восемнадцать понять главную героиню утонченную аристократку средних лет, ее жизнь в Лондоне и противоречивый характер. Сейчас между ними было больше общего. На титульной странице ее имя было написано острым, почти каллиграфическим почерком, которым она гордилась много лет: Рут Яго, Брасенос-колледж. Еще одно воплощение.
Оксфорд был прекрасен, удивителен и страшен. Впечатляюще не похож на тридцать седьмой дом по улице Росвенна-драйв в Пензансе. Рут сразу поняла, что влиться в коллектив будет непросто. Другие студенты кичились обширными связями, налаженными в школах-пансионах, в шикарных лондонских домах, так хорошо подходящих для вечеринок, в ветхих загородных домах и в безрассудных приключениях во время каникул. Те же, кто находился у подножия социальной лестницы, обсуждали обездоленное детство, проведенное в полузаброшенных кварталах, жестоких отцов и запуганных матерей, самоубийства родственников. Ее взросление в религиозной семье среднего класса было лишено драматизма. В то же время ее доселе обычное, ничем не примечательное корнуолльское имя неожиданно стало предметом насмешек: Рут Яго! Вот это имечко! Ха-ха! Пришлось придумывать прозвище.
Через пару недель от корнуолльского акцента не осталось и следа вместо этого ее речь приобрела манерную медлительность: именно так говорили профессора на лекциях и семинарах. Ужин она стала называть обедом, а привычный обед превратился в ланч. Не считая коротких визитов в Пензанс (акцент возвращался в районе Плимута), она никогда не выходила из роли и горя не знала. Но ей так и не удалось снискать одобрения матери: Ты ведь теперь считаешь нас людьми второго сорта, да? Ну-ну, поживем увидим! Чем выше взлетаешь, тем больнее падать, не забывай об этом.
Рут нашла работу на Би-би-си, потом вышла замуж, сменив фамилию с Яго на Фернивал. Адам оказался умным, смешным и заботливым. Все его родственники имели отличное образование и были уверены в себе. Аристократической твердостью характера они напоминали ей героев Возвращения в Брайдсхед. Рут восхищалась ими, но никого из них не понимала. Разве можно поговорить с кем-то по душам, если так тщательно скрываешь свое истинное я? В конце концов ей удалось подстроиться и это главное.
И вот, десятки лет спустя, она играет еще одну роль: пережившую менопаузу, замужнюю и все еще работающую Рут, хозяйку опустевшего гнезда. Внуков, похоже, не предвидится, а ведь они могли бы немного изменить сложившийся расклад. Ради чего теперь жить? Кем быть? Что делать? Вариантов немного, ведь она привязана к Адаму. Их судьбы оказались скреплены общей историей и семьей, словно стальной паутиной, а дом превратился для них в кирпичный корсет: сколько всего хранится в тайне под его шиферной крышей! Они не смогли бы устроить себе передышку от семейной жизни даже если бы захотели.
Она была уверена, что Адам никогда об этом не задумывался: он всегда был одинаков, никогда в себе не сомневался и не видел необходимости меняться. Она чувствовала его ритмы: он работает внизу, подшивая документы и продумывая структуру и порядок своих аргументов. Примерно каждый час она слышала его шаги в коридоре, бурный ропот чайника и звонкий скрежет фарфоровой кружки по гранитной столешнице. Она представляла, как он засучивает рукава джемпера, зевает и потягивается, перед тем как взять ручку и накинуться на свежую стопку бумаг, как пишет едкие заметки на полях, чтобы отметить слабые места в показаниях свидетелей или сомнительные пункты в законе. Для своих лет он в отличной форме не растолстел, как несколько его коллег, по-прежнему привлекателен, женщины не прочь с ним пофлиртовать. Ей вспомнились голоса из кинозала и закрутились в голове, как заевшая пластинка: Когда-то была само очарование когда-то была когда-то была
Она зашла в ванную и посмотрела в косметическое зеркало, стоявшее рядом с бритвенными принадлежностями: оттуда на нее глазело гигантское лицо, в десять раз больше нормального размера. На смену ранним неприятностям менопаузы пришла фаза бородатой женщины: со вчерашнего утра на лбу, над верхней губой и на подбородке появились новые волоски. Она принялась выщипывать их пинцетом пагубное и к тому же совершенно бесполезное действие, как выметать песок с пляжа. Ее подруги ходят в дорогие салоны, где нитью выщипывают брови в стиле Фриды Кало и удаляют усы. Однажды Рут последовала их примеру, но процедура оказалась настолько болезненной, что она решила бороться с проблемой своими силами. Однако шансов на победу в этом бою у нее не было. Она пользовалась дорогими кремами, ходила к косметологу, но все-таки кожа была уже не та.
Иногда, стоя в одиночестве, рассматривая лицо и стремясь его улучшить или скорее притвориться сорокалетней женщиной, она мучилась приступами жуткой паники. Она готовит свой внешний вид для какой-то цели, но какой? И где же настоящая Рут? Кто на самом деле все пристальнее следит за ней и изощренно над ней издевается? Она чувствовала, что давным-давно утратила часть себя и изображение в зеркале представляет собой что-то вроде набора разрозненных частей: разрыв между внутренним миром и внешностью увеличивается с каждым днем. Натягивая кожу, чтобы вырвать гадкие, толстые волоски, она слышала пессимистично-злорадный голос матери: А чего ты хотела, девочка моя? Быть женщиной не сахар, вот увидишь! Рут перевернула зеркало. Гораздо лучше: в размытом отдалении она снова казалась себе молодой, а значит, цель достигнута, ведь так?
Рут вернулась в кровать и выключила свет. Как только она уснула, голоса в голове злобно зашептали:
В твои-то годы!
Не сахар, вот увидишь!
Как тебе не стыдно?!
Когда-то была само очарование
Убирайся отсюда!
Годы никого не щадят никого не щадят никого
4
Погожий денек в Брокли, небо чистое, и комната полна света. Лорен пятый день не выходит из дома, до сих пор не была на улице. Здесь подальше от колясок, детей и младенцев, беспечно качающихся на пышных грудях матерей, гораздо безопаснее. В начале беременности ее собственная грудь налилась, готовясь выполнять свою главную функцию, соски стали чувствительны к температуре и прикосновениям, однако теперь они сморщились и загрубели. Матка все еще немного кровоточила, будто плача о потерянном ребенке. Днем, пока Дэн был на работе, она спала или бродила по дому в сером велюровом халате, натянув капюшон, и разглядывала тщательно обставленное семейное гнездышко: безупречно чистые бледные стены, деревянные полы без единого пятнышка, книги, горшки и чудесные скульптуры, аккуратно выставленные на полках. Безопасно, но чересчур стерильно.
* * *
Они въехали в этот дом сразу после медового месяца. С каким воодушевлением они забирали ключи у агента по недвижимости! Пока не привезли мебель, они лежали в спальне на голом полу и представляли себе следующий этап совместной жизни: как занимаются любовью на широченной кровати, которую они договорились купить, обустраивают детскую в мансарде, как в рождественское утро их будят двое деток с праздничными чулками в руках. Как жестоко судьба наказала их за беспечную уверенность. Трижды у Лорен забирали яйцеклетки и оплодотворяли их спермой Дэна: в измотанную матку подсадили девять эмбрионов. Они привыкли к отсутствию спонтанности и затухающей страсти секс превратился в механический процесс для достижения цели, который максимально эффективно запланировать на определенное время. Дэн научился делать Лорен инъекции с гормонами и справляться с потоком эмоций, вызванным лечением.
Несмотря на то что она проходила через это множество раз, потеря стала для нее шоком. Она стояла у окна в гостиной и смотрела на машины и людей, осознавая, что ее трагедия ничуть не затронула мир вокруг.
Постарайтесь не замыкаться в себе, говорила она вслух, имитируя спокойный, умиротворяющий голос специалиста по когнитивно-поведенческой терапии, и закручивала красный резиновый браслет, обвивавший правое запястье, пока ощущение стянутой, онемевшей кожи не затмевало боль. Ей посоветовали носить браслет не снимая и затягивать его, когда в голову лезут дурные мысли, так мозг постепенно научится избегать пагубного воздействия. Лорен сказали, что, если сдавить артерии, выделится адреналин, и это действие показалось ей щадящей заменой порезам на запястье нет ни вреда, ни чувства вины.
Они лелеяли каждый эмбрион и оплакивали их гибель. Эти переживания сплотили их и отлучили от остального мира, потому что больше никто не понимал их скорбь. Порой, когда Дэн был на работе, Лорен доставала из глубин прикроватного столика конверт с распечатками. Тринадцать маленьких черно-серых снимков уголки нескольких из них уже начали немного загибаться. Это все, что осталось от семерых детей, которые обосновались в ее чреве, а затем ушли. Она раскладывала их на одеяле и подолгу рассматривала, предаваясь нежным воспоминаниям.
Лорен с Дэном совершенно не вписывались, отставали, выбивались из общей картины. У немногих ее подруг были дети, но почти все его друзья уже имели по одному или даже по два ребенка. Люди начинали было спрашивать и неоконченный вопрос неловко повисал в воздухе. Более чуткие знакомые старались при них не распространяться об успехах своих чад, не назначать встречи в кафе, куда часто заглядывают счастливые мамочки, и не рассылать приглашений на обеды, где существует вероятность опасной встречи с молодыми семьями. Хуже всего было на Рождество.
Обыкновенная удача других становилась невыносима. Когда очередная пара друзей объявляла о беременности, Лорен испытывала почти физическую боль и впоследствии старалась их избегать, потому что не могла скрывать душившие ее мерзкие чувства. Ее мучила зависть, когда она слышала истории о женщинах за сорок, которым с легкостью удалось родить, или о тех, кто производил на свет по три-четыре ребенка, когда у нее не получалось выносить даже одного. Из-за этой ужасной несправедливости она чувствовала себя ущемленной, и в ее душе копилась злоба. В их круг общения входило все больше бездетных друзей: так было легче.
Телефон завибрировал. Лорен сунула руку в карман и нащупала его среди скомканных влажных салфеток.
Все время думаю о тебе
Может встретимся?
Выпьем чаю или прогуляемся?
Представляю, как тебе нелегко.
Люблю, целую
Лорен положила телефон на подоконник. Всю свою жизнь она относилась к матери с опаской. Однажды, в первый год средней школы, мама разрешила ей в конце четверти ложиться спать позже и приходить к ней на съемки. После одного из таких походов Лорен услышала, как ее коллега говорила с восторгом: Как же тебе это удается, Рут? Успеваешь работать, уделять время мужу, заботиться о детях, еще и умудряешься заставить всех плясать под твою дудку. Вот что значит профессиональный управленец! Так вот как это называется, когда мама всерьез берется за тебя, подумала Лорен. Ей не хотелось, чтобы ею управляли: ее высокая, красивая и наглая мамаша обожала залезать в душу и везде совать свой нос. Если пригласить ее домой сегодня, она со своим сочувствием разбередит старые раны, вновь открывшиеся после выкидыша, и сделает только хуже. В этот раз все было просто ужасно: она позволила себе поговорить с ребенком о том, какой замечательной будет их жизнь и что все их мечты наконец исполнятся. Она играла с судьбой, и та поразила обоих. Лорен ответила:
Спасибо, мам. Не переживай,
все хорошо, приезжать не нужно.
Еще увидимся, целую.
Сквозь стекло она видела раскидистые кроны деревьев: ярко-желтые листья вперемешку с темно-коричневыми. На ветках грелись в лучах осеннего солнца розово-серые, по-летнему пухлые голуби. Кто-то мог бы назвать этот день чудесным, но только не Лорен.
Она положила руки на талию и попыталась их соединить: плоть довольно легко поддалась. Восемь дней назад ей казалось, что живот стал более упругим и сильнее выдавался. Она подолгу стояла боком у зеркала в ванной и представляла, как он понемногу растет.
Бесплодная. Бездетная. Бесполезная. Она натянула резиновый браслет так всадник натягивает поводья, пытаясь сдержать огромную обезумевшую лошадь.
Если станет совсем невыносимо, постарайтесь отвлечься от этих чувств. Займите себя делом, какой-нибудь физической активностью, советовал психотерапевт. Лорен открыла оконную задвижку, подняла нижнюю створку, и она со стуком врезалась в раму. В комнату ворвались запахи и звуки с улицы: пары бензина и сладковато-терпкий аромат гниющих листьев, гул машин, визг полицейской сирены и детский смех, доносящийся со школьной площадки на соседней улице. Лорен отпрянула от окна, и в ту же секунду с дерева беззаботно слетел голубь и приземлился прямо на узкий подоконник. Черные глазки осмотрели ее и забегали по комнате в поисках добычи.
Она на цыпочках подошла к журнальному столику, взяла из открытой пачки печенье и покрошила его на подоконник. Птица на мгновение отшатнулась, намереваясь взлететь, но затем передумала и опустила голову, изучая еду. Голубь искоса посмотрел на Лорен и принялся клевать крошки.
Зазвонил телефон, и птица тут же упорхнула. Лорен закрыла окно и посмотрела на экран: Алекс сидела за кухонным столом у себя дома в Сан-Франциско и поедала мюсли.
Привет! У меня есть двадцать минут, потом убегаю на работу. Я тут недавно кое-что узнала и хочу тебе рассказать. Алекс на секунду замолчала. Ты такая бледная, как себя чувствуешь?
Лорен вздохнула:
Не очень. Мне снилось, что я все еще беременна, а потом проснулась и вспомнила, что никакого ребенка нет. Как будто снова его потеряла. После этого было несколько сильных панических атак. Кажется, я не выживу, если не смогу иметь детей.
Сможешь! Алекс подняла руки над головой, будто ангел, прибывший с вестью. У меня для тебя отличные новости из Калифорнии, мировой столицы суррогатного материнства. Вчера я взяла выходной и обзвонила все клиники из списка, который ты мне отправила.
Спасибо, равнодушно ответила Лорен.
А еще я заехала в те шесть, что были ко мне ближе всего, и кое-что взяла, сказала Алекс, размахивая веером из брошюр. В отличие от сайтов, тут подробно расписаны все цены. И везде есть суррогатное материнство. Когда сможешь встретить курьера?
Не стоит, лучше отправь по почте.
Алекс нахмурилась.
Но ведь еще позавчера ты говорила, что это очень срочно, потому что тебе нужно как можно скорее найти клинику.
Знаю, но вчера мы разговаривали с Дэном, и вдруг он говорит: Может, не будем заводить детей? Что в этом такого ужасного? Представляешь?! Лорен посмотрела на сестру с тревогой.
Это всего лишь мнение, мягко ответила Алекс. Большинство моих друзей уверены, что лучший способ помочь планете это не заводить детей. А те, кто все-таки хочет ими обзавестись, готовятся к усыновлению. Они считают, что это наивысшее проявление культуры разумного потребления, сказала она, но затем спохватилась и добавила: Но у тебя же есть свои эмбрионы, так что было бы логично их использовать. Не волнуйся по поводу Дэна: он еще не оправился. Он обожает тебя и сделает все, как ты захочешь.
Не уверена, ответила Лорен, разрывая салфетку на длинные тонкие полоски. Когда я забеременела в прошлый раз, мы с Дэном договорились, что, если не получится, напрямую обратимся к суррогатной матери в Штатах. В клинике сказали, что это лучший вариант. Но теперь он не в восторге от этой идеи.