Похоже на загадку из гангстерских фильмов 1930-х, не правда ли: почему один человек становится преступником, а другой священником? Или, как задал бы вопрос я: почему один становится серийным убийцей, другой насильником, третий ассасином, четвертый террористом, пятый отравителем, а шестой растлителем малолетних? А внутри этих категорий почему каждый совершает преступления именно этим конкретным путем? Ответ лежит в одном фундаментальном вопросе, который относится к ним всем:
Почему он это сделал?
Кто? вытекает непосредственно отсюда.
И эту загадку нам предстоит разгадать.
Глава 1. Чему я научился у плохих парней
Кто это сделал? И почему? Вот что мы все хотим знать.
Давайте рассмотрим два относительно простых, очевидных преступления. С виду они вроде бы одинаковые, но на самом деле сильно различаются. Они были совершены поблизости друг от друга, и я стал жертвой одного из них.
Дело было вскоре после моей отставки из ФБР, когда мы решили отремонтировать дом. Мы практически превратились в кочевников и неделями спали прямо на полу. Я шутил, обращаясь к жене и детям, что теперь представляю себе, как жила «Семья» Чарли Мэнсона. Большую часть мебели и остальных вещей пришлось отправить на хранение в гараж. Наконец, когда настало время перестилать полы, мы съехали в ближайший мотель.
Ночью в ФБР поступил звонок из местного отделения полиции: они разыскивали специального агента Джона Дугласа. Когда их связали со мной, трубку взял детектив. Он сказал:
У одного из подозреваемых были обнаружены кое-какие ваши вещи.
Какие именно? О чем вообще идет речь? спросил я.
Полного списка у нас пока нет. Но мы нашли деревянную коробку с эмблемой ФБР на крышке, ответил он.
Да, это моя, подтвердил я. В коробке хранился «Смит-Вессон Магнум» 357-го калибра с выгравированным на нем моим личным номером это был подарок на пятидесятилетие, который традиционно получают офицеры ФБР, имеющие разрешение на ношение оружия. Такие револьверы есть у многих специальных агентов.
А оружие на месте? встревожившись, спросил я.
Нет, ответил он. Револьвера нет.
«Вот черт!» подумал я. Хотя оружие и было подарочным, стреляло оно отлично. Читавшие «Охотника за разумом», наверное, помнят историю о том, как я начинал карьеру в Бюро полевым агентом в Детройте и потерял свой «Смит-Вессон 10»: его украли из бардачка моего «Фольксвагена Жук». Это было едва ли не самое худшее, что могло случиться с агентом, во времена правления Дж. Эдгара Гувера. И вот теперь я, с почетом выйдя в отставку после двадцатипятилетней службы, опять поневоле снабдил оружием врага!
Я и не знал, что у нас что-то пропало! Мне назвали имена подозреваемых, и два из них оказались мне знакомы: это были сыновья-подростки одного из мужчин, работавших у нас в доме. Об одном я мало что знал, а второму недавно исполнилось девятнадцать лет, он учился на первом курсе колледжа и занимался спортом. Я был удивлен, разочарован и очень зол.
Полицейские попросили меня поехать домой и составить список украденного. Кроме револьвера пропали телевизор, стереосистема и тому подобные вещи. Хотя подозреваемых пока не поймали, уже по тому, что они взяли, становилось ясно, что это простые любители. Преступление было не первое, и полиция вычислила виновников. Жертвы грабителей оказались знакомы между собой.
Подростки крали из тех домов, в которых бывали и где чувствовали себя уверенно. Когда полиция получила ордер на обыск в их квартире, там обнаружилась большая часть украденных вещей.
Мотив: им хотелось обставить свою квартиру.
Как я уже говорил, я был зол, но куда меньше, чем отец девятнадцатилетнего грабителя. Тот едва не разорвал сына на части:
Ты с ума сошел! Этот парень не только мой клиент, он еще агент ФБР! У него лицензия на ношение оружия, и он знает, как им пользоваться. Что, если бы в ту ночь он пришел домой и застрелил тебя! Ты же мог погибнуть!
Об этом я не подумал, с глуповатым видом ответил парень. Заводилой оказался старший из троих, а этот, похоже, просто поддался его влиянию.
На допросе в полиции он клялся, что они, завладев моим револьвером, так перепугались, что бросили его в реку. Остальные вещи мне вернули. Парень признал себя виновным, компенсировал ущерб и, думаю, отец хорошенько выбил из него дурь.
С точки зрения криминалиста-профайлера, то есть моей, при расследовании краж со взломом первое, на что следует обращать внимания как и сделали полицейские, это характер украденного.
Если пропали обычные вещи наличные, кредитные карты и украшения либо телевизор, музыкальный центр или видеоаппаратура, то речь о самой обыкновенной краже, и единственное, что тут можно сделать, это установить степень опытности и изощренности воров, основываясь на выборе жертвы и количестве добычи. Если не поймать их на месте, придется ждать, пока не возникнет связи с другими кражами как в моем случае.
А теперь сравним это преступление с другим тоже кражей, которое произошло в нескольких милях от меня.
Женщина заявила, что в ее квартиру вломились, и когда полиция спросила, что у нее украли, она ответила, что пропала часть ее нижнего белья. Незадолго до этого в том же жилищном комплексе, окруженном садом, другие женщины жаловались на то, что некий вуайерист подглядывает за ними в окна. В одном случае полицейские взялись за расследование и нашли улики, подтверждающие, что под окном кто-то мастурбировал.
Два эпизода кражи со взломом. Первый преступник (в данном случае преступники) взял револьвер и ценные вещи. Второй нет. И хотя оба случая вызывают возмущение, большинство из нас инстинктивно понимает, что второй более опасный. Но как мы приходим к этому выводу?
Фетишистов полиция часто упускает из виду, считая просто нарушителями порядка, а они зачастую отнюдь не таковы. Вор-фетишист не прекратит свои действия сам по себе.
Все дело в мотиве. И как же по мотиву не зная ни личность преступника, ни особенности его характера мы решаем, что он представляет наибольшую угрозу? Просто мы по опыту уже знакомы с подобным типом правонарушителей. Вор тот, кто крадет чужую собственность ради обогащения или, как в нашем случае, просто потому, что хочет иметь то, что есть у других, может либо продолжить свой криминальный путь, либо остановиться. Думаю, тот парень как раз остановился. Он узнал, что бывает, если тебя поймают, и совершенно точно не хотел, чтобы его жизнь приняла подобный оборот.
С другой стороны, воров трусиков или фетишистов полиция часто упускает из виду, считая просто нарушителями порядка, а они зачастую отнюдь не таковы. Этот второй парень украл женское белье не для того, чтобы продать, и не потому, что не мог обзавестись собственным. Его мотив явно был связан с эротическими фантазиями и имел выраженный сексуальный подтекст. И если учесть, что с этой кражей парень перешел из «младшей школы» вуайеризма в «старшую» к кражам со взломом, которые влекут за собой куда больший риск, то у нас есть все основания предполагать, что на этом он не остановится. Вор-фетишист не прекратит свои действия сам по себе.
Иногда почти одинаковые преступления, такие как кражи, являются результатами совершенно различных мотиваций у людей, совершающих их. Дифференциация мотиваций это ключ к пониманию личности преступника и оценки его опасности для общества. Возьмем дело одного грабителя, с которым я столкнулся, работая в ФБР. Назовем его Дуайт. В шестнадцать лет его точно так же арестовали за воровство; мотивом была жажда наживы. Дальше Дуайт был арестован за вооруженное нападение. Собственно говоря, впервые он попал в полицию в десять лет, за проникновение в чужое жилье. К четырнадцати годам у него имелись также обвинения за кражи со взломом, несколько нападений с отягчающими обстоятельствами и угоны машин. Свой первый автомобиль он угнал, когда у него не было даже ученических прав, не говоря о полноценных. Его отправили в исправительное учреждение, где его сочли крайне проблемным. Психологи и консультанты описывали его как враждебного, агрессивного, импульсивного, лишенного самоконтроля и каких-либо угрызений совести подростка. Он всегда обвинял других в своих прегрешениях. Не отрицал, что употребляет алкоголь и марихуану. Его быстро записали в асоциальные элементы.
В то время как «мой» грабитель происходил из полной семьи, с матерью и отцом, которые пришли в ужас, узнав о преступлении сына, и приложили все усилия, чтобы вернуть его на правильный путь, у Дуайта в семье царила полная неразбериха. Мать отдала его своим родителям, которые формально усыновили внука, когда ему исполнилось год и два месяца. Второго сына мать оставила себе, по какой-то причине отказавшись от Дуайта. Дед его служил в ВВС, поэтому они много переезжали, но когда Дуайту исполнилось девять лет, приемные родители развелись, и он остался с бабкой, то есть без мужского примера для подражания.
В школе он постоянно попадал в неприятности, несколько раз его временно исключали. К сожалению, время подтвердило печальные прогнозы, которые делались на его счет с ранних лет: после многочисленных нарушений закона он получил, в конце концов, смертный приговор за страшное изнасилование и убийство.
Одинаковые кражи, но насколько разные преступники! Один украл потому, что это показалось ему легким, и он особо не задумывался. Второй потому что жизни других людей не имели для него значения.
* * *
Где-то в начале 1978 года мне пришла в голову мысль, что для того чтобы понять, что произошло на месте преступления, будет неплохо разобраться, что творилось в голове главного действующего лица этой драмы правонарушителя. А единственный способ это узнать, чтобы применять полученные данные при расследовании других преступлений, спросить его самого. Удивительно: хотя в криминологии ведется масса исследований, никто этим раньше не занимался, разве что самым случайным и легкомысленным образом.
Мне было тридцать два, и я служил инструктором в Отделе бихейвиористики Академии ФБР, после того как вернулся в Куантико, поработав полевым агентом в Детройте и Милуоки. Я преподавал прикладную криминалистическую психологию как новобранцам, так и членам Национальной академии. Новички не представляли для меня проблемы: они были моложе и знали меньше, чем я. А вот с офицерами было по-другому. Они являлись высокопоставленными служащими, опытными следователями из разных штатов и даже из других стран, которых отправляли в Куантико на продвинутый курс обучения. Я совру, если скажу, что меня не смущала перспектива выступать перед авторитетами из ФБР, стоять перед умудренными опытом мужчинами и женщинами, которые проработали гораздо дольше меня и раскрыли больше преступлений. На всякий случай, прежде чем заговорить о каком-либо деле, я спрашивал аудиторию, не расследовал ли его кто-то из присутствующих. Если такой находился, я просил его еще раз изложить факты, чтобы не попасть в неловкую ситуацию.
Вопрос заключался в следующем: что нового я могу сказать этим людям, которые и так все знают?
Во-первых, подумал я, если дать им представление о внутренних процессах, о логике преступников, о том, как они решают совершить преступление и почему выбирают именно такой его тип откуда произрастает их мотив, то мы предоставим нашим следователям ценный инструмент, способный помочь в поисках ответа на главный вопрос: кто? Формула проста: почему + как = кто.
Как? Почему? Где? Кто? Этими вопросами задавались писатели и психиатры, включая Достоевского и Фрейда, в их «Преступлении и наказании» и «По ту сторону принципа удовольствия». Ими занимаются философы и теологи, социальные работники при рассмотрении дел и судьи при вынесении приговора. Фактически они составляют центральное ядро того, что мы называем, за неимением лучшего определения, человеческим существованием.
Но мы с вами подойдем к этим вопросам с другой точки зрения, а именно, как они могут быть полезны в правоохранительной сфере и расследовании преступлений. Технически прокурору не обязательно предоставлять мотив, чтобы добиться приговора, если у него есть убедительные доказательства вины. Но на практике большинство прокуроров вам скажет, что если не предложить присяжным логического мотива, те не вынесут необходимый вердикт например, признают предумышленное убийство непредумышленным.
Прикладная криминалистическая психология вся, по сути, сводится к одному ключевому вопросу: почему преступник совершает преступление именно таким, а не другим, способом?
И эту загадку я собирался разрешить.
В то время я проводил так называемые полевые школы, в паре с Робертом Ресслером, более опытным инструктором, который до перехода в ФБР служил в военной полиции. Наши полевые школы были именно такими, как вы себе представили: инструкторы из Куантико ездили по стране и проводили для полицейских на местах и шерифских офисов сокращенную недельную версию курса, который преподавался в академии. В выходные мы отдыхали, а на следующей неделе двигались дальше. Бывало, что мы даже не заезжали домой, и так и возили за собой чемоданы с нестираной одеждой.
Постоянные перемещения давали мне прекрасную возможность попытаться реализовать свою идею побеседовать с опасными преступниками, сидящими в разных тюрьмах. Куда бы я ни ехал, я выяснял, какая там поблизости государственная или федеральная тюрьма и не сидит ли там кто-то, представляющий для нас интерес. За несколько лет мы с напарниками опросили более пятидесяти преступников, совершивших тяжкие преступления, в разных американских тюрьмах и исправительных учреждениях, включая тридцать шесть убийц на сексуальной почве, и включили эти данные в исследование, проведенное под эгидой Национального института юстиции и опубликованное в 1988 году в виде книги «Сексуальные маньяки. Психологические портреты и мотивы». Соавтором этого исследования выступала доктор Энн Берджесс, профессор психиатрии в Университете Пенсильвании, которая работала с нами практически с самого начала, помогая сортировать и анализировать огромные объемы информации, которую мы собрали. Энн также разработала параметры и стандарты, которые помогли нам превратить наши разрозненные записки о проникновении в самые темные уголки человеческой души в полезный научный труд.
Во время интервью мы не делали записей, поэтому, едва выбравшись из тюрьмы, скорей кидались в отель, чтобы зафиксировать данные и заполнить пробелы в опроснике. Часть его мы заполняли заранее, изучая материалы дела и личные характеристики преступника. Но ключевые детали те, которые имели для нас значение, надо было узнавать у него непосредственно.
Поначалу я просто пытался добиться, чтобы эти люди говорили со мной, и задавал им вопросы, которые, как я надеялся, помогут больше узнать о прикладной криминалистической психологии не в академическом смысле, а так, чтобы помогать нам в расследовании реальных преступлений.
Даже сейчас, много лет спустя, я поражаюсь тому, сколько закоренелых преступников (в большинстве своем они отбывали огромные сроки, и им нечего было терять) не только соглашались с нами говорить, но и охотно рассказывали о своей личной жизни, взрослении и процессе превращения в асоциальную личность. Почему они не отказывались от беседы? Думаю, причин было несколько, в зависимости от индивидуальных особенностей: любопытство, скука, угрызения совести или возможность заново пережить свои страшные деяния, которые для многих являлись самыми грандиозными моментами в их жизни. Я объяснял это тем, что мы обращаемся к эго людей, которые и так руководствуются им в первую очередь; у них есть масса свободного времени, и мало кто проявляет интерес к их «подвигам», особенно во внешнем мире.