Лидия Сергеевна, прекрасно говорившая по-английски и по-французски, владела в отличие от этого испанским языком довольно слабо; она могла понимать смысл средней трудности текста, но не ладила ни с произношением, ни с грамматикой. Здесь у меня было преимущество: я когда-то Господи, как давно! странно оглядываться на то, что было до войны, специализировался в Ленинградском университете по кафедре романских языков с уклоном на испанскую литературу, служил во время войны переводчиком при испанской Голубой Дивизии, и объяснялся на языке Сервантеса довольно бегло. Мы начали немного заниматься с Лидией Сергеевной, но на первом же уроке она через некоторое время отложила книжку и задумалась.
Знаете сказала вдруг она, у меня иногда душа может оставить тело и улететь Я будто сплю, но на самом деле я в другом месте. Есть один человек в Швейцарии, и он имеет власть надо мной. Когда он зовет, я не могу не последовать его зову вот он и сейчас ждет меня но я смогу прийти только ночью
Мне было не по себе. Сказать, что всё это бред, было бы определенно невежливо и, надо признаться, я сказал бы это без большой уверенности. Глаза, взор которых я так и не научился переносить, снова смотрели на меня, и в них играла легкая насмешка.
Когда я возвращаюсь, я могу посетить любое место; я тогда свободна Хотите, я приду к вам?
Мне, правду сказать, совсем не хотелось. Но я постарался рассмеяться и сказал:
Мне будет очень приятно, без сомнения. Но, может быть, вернемся к тексту? Он, я вижу, вас не очень занимает, я и сам не особый охотник до Бласко Ибаньеса[19] с его чрезмерным реализмом. Другой раз я принесу вам стихи Эспронседы[20]; они, я уверен, вам понравятся, а у меня дома лежит его сборник.
Мы заговорили о чем-то незначительном.
Прошло три дня. Я был поглощен политической работой; она, это типично в русской эмигрантской среде, идет толчками, то затихая, то оживляясь. Выдался момент прилива; подготовлялся выпуск журнала, где я должен был участвовать, и на меня свалилась масса дела. Просидев однажды до полуночи в типографии, после того, как днем надо было мотаться по всему городу, собирая материалы у запоздавших сотрудников, я вернулся домой очень утомленным, прилег на минуту, не раздеваясь, и заснул крепким сном. Меня вернуло к сознанию легкое прикосновение. Я открыл глаза, но мне показалось, что я еще сплю. Склонившись надо мной, улыбаясь, стояла Лидия Сергеевна. Голубоватой свет озарял стены комнаты, струясь неизвестно откуда; я никак не мог понять, почему я вижу через нее стол и за ним окно во двор Я прошептал что-то вроде «Боже мой», но гостья меня остановила.
Я не боюсь молитвы, сказала она, но если вам неприятно, я могу уйти
Что вы, как можно я только не ожидал
Я встал, ожидая, что сейчас проснусь, но сон не рассеивался.
Могу я предложить вам что-нибудь? Может быть, чаю? насилу выговорил я, чувствуя нелепость происходящего, но в то же время и желание испытать, что же получится.
Нет, благодарю. Сейчас я ничего не могу ни есть, ни пить.
Лидия стояла перед столом, в двух шагах от меня, и я отчетливо ее видел, несмотря на все попытки уверить себя, что это должна быть галлюцинация.
Вот это и есть та книга, про которую вы мне говорили? спросила она, словно с намерением вывести меня из затруднения, указывая на случайно лежавший на столе томик Эспронседы, и ее пальцы небрежно перелистнули страницы.
Да, ответил я, внезапно идея пришла мне в голову, прочтите кусочек вслух
Ее голос, музыкальный и тихий, прозвучал в моих ушах; ей открылось начало поэмы «Студент из Саламанки»:
Мне не раз приходилось преподавать испанский язык, и мое ухо четко зафиксировало сделанные ею несколько ошибок; наиболее серьезная была та, что она произнесла «сгутефт» и «вуофт» с ударением на последнем слоге, как нередко случается с людьми, привыкшими говорить по-французски. Я, однако, ее не поправил, и Лидия положила книгу обратно на стол.
Ну, сказала она, я вижу, что вы мне все-таки не особенно рады, а главное, вы устали, и я не хочу мешать вам отдохнуть. Да и мне пора
К моему удивлению, она не повернулась к двери, а медленно двинулась вглубь комнаты. Заднюю стену у меня почти целиком занимает большое зеркало, но глядя на него сейчас, я увидел иное. Зеркало рисовалось окном или входом, я явственно различал ярко освещенную небольшую комнату, за ней другую, где словно бы мелькали танцующие пары. Фигура Лидии скользнула туда, и через мгновение она перешла порог Почти тотчас же в комнату за зеркалом, казавшуюся маленьким салоном, вошел мужчина Я никогда не видел его ни до, ни после этого, но и теперь тотчас же узнал бы его при встрече.
Высокий, смуглый, с густыми черными волосами и орлиным носом над маленькими темными усами, одетый в черное, как будто в смокинг, с несколько хищным выражением лица, он был похож на серба или болгарина; ему могло быть от тридцати до тридцати пяти лет. Он галантно склонился перед Лидией, словно приглашая ее на танец; по движениям их губ я видел, что они говорят, но звук не доходил до меня; подавая ему руку, она обернулась ко мне и приветливо и слегка лукаво улыбнулась, затем оба исчезли в глубине.
Остолбенелый, я стоял перед освещенным входом, но мне казалось, что свет там внутри начинает тускнеть. Мной вдруг овладела дерзкая решимость и, сжав зубы, я сделал шаг вперед, в зеркало, инстинктивно зажмурившись, так как мне представилось, что сейчас я ударюсь о стекло. Но этого не произошло. Раскрыв глаза до того я почувствовал только толчок, как бывает, если оступиться на лестнице я увидел себя на бульваре. Казалось, я вышел из ближайшего дома. Этот дом, сообразил я, отделяет заднюю часть моего отеля от бульвара, где я находился. Что такое случилось? У меня немного помутилось в голове. Было начало зимы, а я был в одном пиджаке, с распахнутым воротом; ледяной, промозглый холод проникал до костей. Я пошел вниз, в направлении к ближайшей станции метро и мимоходом взглянул на висевшие возле входа часы. Было два часа ночи. Подгоняемый холодом, я быстро сделал два поворота, поднялся по улице круто вверх и через несколько минут был снова в своей комнате.
Тут мной овладело странное ощущение. Может быть даже наверное всё это было только сном зеркало, как прежде, мирно белело в глубине на столе валялся раскрытый томик испанских стихов На какой странице я его раскрыл с вечера, я не мог припомнить
Мне было холодно, я был разбит усталостью, всё вокруг было погружено в сон Самым осмысленным было поскорее лечь; я начал стаскивать с себя одежду и кажется, заснул, как только скользнул под одеяло, прежде чем опустил голову на подушку.
Через два дня я снова был у Лидии.
Вы заходили ко мне? спросил я в разговоре, будто вскользь.
Да, третьего дня. А вы не поверили? усмехнулась она.
Я протянул ей книгу, которую держал в руке.
Я вам обещал стихи Эспронседы. Вы помните, какое место мы читали вместе?
Она уверенным жестом перелистнула страницы и прочла:
Что меня убедило больше всего, больше всех рациональных доводов, это то, что она снова сделала ту же ошибку в ударении в слове «сгутефт». Я совершенно не желал никому, ни даже может быть, особенно самому себе показаться легковерным Но какое же могло быть объяснение?
Живя в одном доме, мне случалось подолгу не видеться с Энвером; он возвращался домой вечером, а я в это время часто куда-нибудь исчезал. Но однажды я зашел к нему, и вместе с ним и его женою мирно сидел за чаем, разговаривая обо всех общих знакомых. Между прочим, я спросил, давно ли он видел Лидию.
Давно, махнул он рукой. Ты ведь знаешь, как трудно к ним попасть. Всегда надо заранее сговариваться по телефону, а иначе они могут сказать, что заняты Чем они занимаются таким, что не могут впустить гостя? Ты знаешь, понизил он голос, мне думается: колдуют
В дверь постучались. Мы все трое невольно вздрогнули.
Энвер открыл. На пороге стояла Лидия.
Нас выручила Валя, с искренней радостью и обычным для нее гостеприимством кинувшаяся обнимать, а затем усаживать посетительницу.
Лидочка, как хорошо! А мы только что о вас вспоминали.
Как всегда в присутствии Лидии, разговор сам собою отклонился в сторону спиритизма и колдовства. Энвер сказал, что никогда не был на сеансе и не представляет себе, как это делается. Зашла речь о планшетках.
Попробуем! вырвалось у Вали.
Лидия пожала плечами, но, уступая, сказала, что довольно блюдечка, листа бумаги и какой-нибудь палочки или щепки. Через две минуты всё это было на столе, и вокруг блюдечка, на котором лежала длинная щепка, были написаны буквы алфавита.
Я положил руку на щепку; пальцы Лидии легко легли сверху на мою руку. «Тут не сплутуешь», подумал я решительно про себя, и в то же мгновение щепка сама собой зашевелилась, щекоча мне ладонь.
Что спросить? Спросим, кто с нами говорит! предложила Валя, беря карандаш, чтобы записывать ответы.
Неровными толчками щепка несколько раз обошла круг взад и вперед, останавливаясь перед отдельными буквами: ИМИЛЕГИО.
Никакого смысла! огорчилась Валя.
Но я увидел, что значат эти буквы, и внутренне поежился:
«Имя им легион».
Попробуйте со мной, Лидочка!
Женщины соединили руки, и щепка на этот раз стала двигаться с лихорадочной быстротой МСТИСМРТИКРВ Снова я первый угадал смысл:
Месть, и смерть, и кровь.
Кто? спросила Лидия глухо.
Ответ был на этот раз дан во всех буквах.
МОНАХ.
Какое твое имя?
ГРШНИК ЛЕОНИД, ответило блюдечко, выпустив «е» в слове грешник, и замолчало.
Эта забава начинала действовать мне на нервы; Энверу, верно, тоже Может быть, именно он весело сказал:
А ну-ка, загадайте на меня.
ДЖЕХЕНЕМ.
Бессмыслица, как будто? спросила Лидия.
Лицо Энвера пепельно побледнело; никогда я не видел его таким.
Очень даже есть смысл. Это по-татарски значит «ад». Ну, кончаем! Так и вправду до плохого доиграешься
Посидев еще немного, мы разошлись.
* * *
Что за связь существовала между Лидией и моим зеркалом? Я поворачиваюсь, оторвавшись от страниц рукописи, и мой взгляд упирается в его матовую, тускло поблескивающую поверхность.
Два раза оно оказывалось в центре странного и загадочного, внезапно ворвавшегося в мою жизнь. О первом случае я уже рассказывал. Вот второй Однажды, когда мы собрались большой компанией у Лидии Сергеевны; зашла речь о гипнозе, и я рассказал, что, видимо, ему не поддаюсь, так как все попытки в этом направлении надо мной никогда не удавались.
Есть простой способ, сказала наша хозяйка, который вы можете легко испробовать. Стоит только остановить взгляд на любом блестящем предмете, например, на зеркале, и смотреть, не отрываясь. Через несколько минут вы почувствуете результат.
На следующий день, утром, эти слова пришли мне на память, и я полубессознательно встал перед зеркалом и уставился в собственные, в нем отраженные зрачки. Сколько времени прошло, не знаю: я потерял о нем представление. Мною овладело ощущение стремительного падения в бездну. На дворе шумно играли дети, и их веселый крик вдруг стал от меня удаляться; я слышал его сперва издалека, потом перестал слышать совсем.
Сознание меня оставляло; своеобразное ощущение жути и влечения наводняло всё мое существо вдруг я отдал себе отчет, что глаза, смотревшие на меня из зеркала, не были больше мои; это были глаза Лидии страшным усилием воли, я рывком отвел взор от стекла это усилие было настолько реально, что я зашатался, потерял равновесие и опустился на стул. Шум со двора снова стал явственным; действительность вступила в свои права.
Русский Париж невелик; в нем все друг друга знают. Мне многое передавали о Лидии Сергеевне но не буду повторять здесь чужих рассказов, которые увели бы меня слишком далеко; вдобавок, часть этих слухов слишком неправдоподобна, и читатель никогда не смог бы в них поверить.
* * *
Как-то раз я пришел к Лидии Сергеевне поздно и застал ее одну.
У вас есть что-нибудь еще пострашнее? шутливо спросил я, возвращая ей прочитанную книгу.
Пожалуй.
Поставив книгу на полочку среди других, она скрылась за портьерой, в задней комнате, где я еще никогда не был, и вернулась с маленькой книжкой в руке. На ее губах играла обычная улыбка, но словно бледнее, чем обычно, и лицо ее было тоже бледней, чем всегда.
Проглядите, если хотите. Только, я вас прошу, обещайте мне не читать, даже про себя, то, что там помечено, как «заклинание». Дело в том, что тогда что-нибудь может произойти, за что я потом буду себя упрекать. Есть силы, с которыми нельзя быть не осторожным.
Я внимательно рассматривал книжку, лежащую передо мной. На обложке колдун обнимался с чудовищно огромной жабой Название было примерно «Околдовывание и расколдовывание на основе каббалы». То, что я прочел внутри, поразило меня смесью дикой непристойности и неистовых обещаний и угроз, торжественный тон которых рождал нелепое и непобедимое к ним доверие.
Трудно пересказать то, что я видел лишь одно мгновение. Сильнее всего мне врезалось в память несколько отрывков. Один из них гласил, приблизительно, следующее: «Половая любовь таит в себе огромную силу. В момент соединения женщины с мужчиной, когда возрождается древний андрогин, излучается колоссальная энергия, которую посвященный может использовать по своей воле. Чтобы достигнуть этого, нужно совершить всё так: Женщина не должна быть профессиональной гетерой; тогда чары не имели бы силы. Мужчина не должен ее любить; это тоже парализовало бы колдовство. Он должен иметь над ней власть чарами, или обманом, принуждением или угрозой. Комната должна быть вся целиком обита черной тканью, и ни один луч света не должен туда проникать извне. Маг и его жертва должны войти в комнату совершенно обнаженные, с разных концов, через разные двери. При входе маг должен произнести»
Дальше шли детальные наставления, частью пугающие, частью неприличные, часто почти смешные детской мелочностью; всё перемежалось заклинаниями по латыни и латинскими буквами на незнакомом мне языке, может быть, древнееврейском. Кончалось указанием, как можно употребить полученную силу; один из первых способов был наслать порчу на врага, с предупреждением, что, если тот сумеет защититься, гибель неотвратимо упадет на колдующего.
Другой отрывок давал средство для жены обеспечить себе верность мужа; условленное заклинание над клешней рака и наговоренным зеркалом могло сделать его бессильным по отношению ко всякой другой женщине
Конечно, поясняла Лидия, я держу эту книгу только, как орудие защиты; здесь указано, как можно обороняться от колдовства и как можно вылечить околдованного.
Но мои глаза с неудержимой силой приковались к одному из параграфов:
«Средство заставить любую женщину себя любить. Нужно в присутствии любимой, будто случайно, нанести себе рану так, чтобы струилась живая кровь, и если возможно, заставить ее эту рану перевязать, и сделать, чтобы кровь на нее упала. В этот момент надо тихо произнести такую фразу»
Вы обещали мне не читать заклинаний, тихо, но твердо произнесла Лидия и вырвала у меня книгу из рук. Я хотел ее удержать, но на мгновение почувствовал непреодолимую физическую слабость Она прошла не прежде, чем Лидия вновь вышла из-за портьеры, уже с пустыми руками.
Послушайте, сказал я, дайте мне эту формулу. Одну единственную; мне не нужно ни богатства, ни власти, ни мести. Месть сладка, и власть над людьми опьяняет, и в богатстве есть наслаждение. Но всё теряет смысл для того, кто встретился с любовью. Нет опьянения, нет наслаждения, ни сладости на свете, которые бы сравнялись с тем, что она дарит. За нее отдашь всё, богатства Голконды сложишь к ногам желанной, врага простишь и сойдешь с трона Я верю в вашу силу; слишком много видел примеров, чтобы не верить. Скажите, за какую цену вы мне продадите этот секрет? Нет ничего, перед чем бы я остановился. Жизнь? Кровь до последней капли? За один день, когда бы она мне улыбалась и не вырвала свою руку из моей. Спасение души? За ее любовь лучше этого не может быть рая; пусть на миг счастье останавливает время и мгновение делается вечностью Вы неумолимы? Какому бы богу вы не молились, если не ради жертвы Христа, сжальтесь надо мною во имя мук Люцифера он ведь тоже страдал Я бы не просил вас, если бы у меня была надежда; не просил бы, если бы имел еще силу переносить эту боль. Но я сделал всё, что могу придумать, и думать больше не могу, так как горю в огне. Я буду вашим рабом и не отвергну никакого условия.