и в паре километров от редакции, так что на работу добираться приходилось на автобусе. Здесь я прожил до 1989 года. Так же работал в газете «Вперёд», поступил на заочный факультет журналистики Казахского госуниверситета, раз в год стал ездить на сорокадневные экзаменационные сессии в Алма-Ату, опять порядком устал от районной газеты с её бесконечными командировками в совхозы и засобирался в многотиражку «Угольный Экибастуз», куда меня звал редактор Василий Матвеюк.
Триста рэ будешь получать как с куста, сулил он мне. И не надо мотаться по аулам. Ну, съездишь пару раз в месяц на угольный разрез на электричке, а так весь материал можно брать в шахтоуправлении
Я уже собрался туда, да как-то обмолвился в телефонном разговоре с редактором областной газеты «Звезда Прииртышья» Юрием Поминовым (тоже, кстати, железинский кадр, начинал ещё до меня в «Ленинском знамени») о том, что ухожу из районки в многотиражку.
Ну, раз ты всё равно уходишь от Кишкунова, то я с чистой совестью приглашаю тебя на работу к нам, сказал мне Юра.
Я СОБКОР «ЗВЕЗДЫ ПРИИРТЫШЬЯ»!
Я давно печатался в областной газете; кроме того, мою подпись можно было встретить в республиканских газетах и журналах, проскакивали публикации и в столичной прессе, и сейчас, с поступлением в университет, я становился, надо понимать, перспективным журналистом. Был ещё достаточно молод всего тридцать пять лет, ещё не поздно было что-то менять в своей жизни и карьере. И я принял приглашение Поминова и, как меня ни уговаривал остаться редактор моей районки Кишкунов, а также к явному разочарованию редактора «Угольного Экибастуза», уехал в Павлодар.
Полтора или два месяца я жил в общежитии железнодорожников, куда меня пристроил Поминов, деля комнату с машинистом тепловоза, который, впрочем, очень редко здесь ночевал, так как постоянно бывал в рейсах.
Я работал корреспондентом в отделе сельского хозяйства, и так же, как и раньше, мотался по командировкам, только теперь уже по всей области, и так же писал о проблемах и заботах аграриев; на выходные уезжал в Экибастуз. И со временем что-то начал сомневаться в том, что скоро получу квартиру в областном центре и перевезу сюда семью.
Но тут в Экибастузе освободилось место собственного корреспондента по ЭТЭК (Экибастузскому топливно-энергетическому комплексу). Бывший собкор Виктор Горбенко закрутил роман с симпатичной сотрудницей городской газеты «Заветы Ильича» Наташей Узуновой, она ушла от мужа, и они вместе уехали на Ставрополье.
Собкоровский пост областной газеты в очень важном для области, да что там республики, всей страны, промышленном узле оказался вакантным. И проблема эта был решена моментально: меня просто вернули домой, в Экибастуз, но в новом качестве. Так я стал освещать в «Звезде Прииртышья» ход развития ЭТЭК.
Ездил по стройкам, электростанциям, угольным разрезам, а писал дома на кухне ночами или днём, когда жена уходила на работу, а дочери одна в школу, вторая в детский сад. Оперативные материалы диктовал в редакцию по телефону (во, забыл сказать: мне же, как собкору, подвели телефон, а так невозможно было дождаться своей очереди!), а прочие статьи, корреспонденции, очерки и заметки раз в неделю отвозил пакетом на автовокзал, договаривался с шофёром рейсового автобуса, чтобы он оставил пакет в кабинете диспетчера на Павлодарском автовокзале, а там его забирал представитель редакции, эта схема была отработана ещё до меня и редко когда давала сбои.
Служебный роман
В обязанности собкора также входит организация авторского актива, членам которого можно было бы заказать материал для газеты на ту или иную тему. Вскоре в поле моего зрения попала прехорошенькая корреспондентка газеты энергостроителей Светлана, да так в нём и осталась. Более того, она вскоре овладела всеми моими мыслями, а затем и сердцем, причём не безответно.
Завязался «служебный» роман, потому что поначалу мы встречались исключительно в редакции многотиражки, где работала Светлана: я приходил и забирал подготовленные ею для областной газеты материалы, договаривался о новых. Потом наши отношения перешли в стадию, где свидетели совершенно не нужны, и мы стали искать уединения и находили его.
Экибастуз город небольшой, и наши отношения очень быстро потеряли покров секретности. Нас пытались вернуть обратно в семьи, но всё было напрасно: мы уже не могли быть друг без друга, да и не хотели. И всё завершилось (или началось?) тем, что мы со Светланой оставили Экибастуз и уехали далеко-далеко, на Крайний Север, чтобы нас оставили в покое и не мешали любить друг друга.
Крайний Север он хоть и необъятный, а для нас сфокусировался в маленькой точке на карте, именуемой посёлком городского типа Тура. Это был административный центр Эвенкийского автономного округа. Был потому что сегодня это уже районный центр. А тогда Тура на полном серьёзе именовалась даже столицей Эвенкии!
На самом деле в этом крохотном посёлке у слияния рек Нижняя Тунгуска и её притока Кочечум тогда проживало в пределах шести с небольшим тысяч человек. А всего на огромной территории Эвенкийского округа площадью в 766,6 тысяч квадратных километров, в двадцати семи сёлах (городов здесь не было и нет), обитало немногим более двадцати тысяч человек. На долю коренного населения эвенков, кутов, кетов из них приходилось менее четверти.
ПОЧЕМУ ТУРА?
Как мы сюда попали? Ещё в Экибастузе я разослал письма в кучу северных газет с просьбой приютить парочку журналистов. Через пару-тройку недель стали приходить ответы, но в большинстве из них содержалось приглашение только для одного из нас. А вот редактор газеты «Эвенкийская жизнь» Эдуард Иванов звал нас обоих, обещая не только интересную работу, но и быстрое решение квартирного вопроса. Он также расписал прелести эвенкийской природы, местной охоты и рыбалки. А я был заядлым рыбаком, и все эти плюсы сыграли в пользу нашего переезда в Эвенкию.
Прилетели в Туру в конце июня, холодным дождливым днём, втроём. Никто в порту нас не встретил, и мы пешком пошли по мокрому, грязному посёлку, застроенному обшарпанными деревянными двух- и одноэтажными домами, с проложенными вдоль улиц деревянными же тротуарами и коробами теплотрасс. Расспросы редких прохожих привели нас к продолговатому и, как вы догадались, деревянному одноэтажному зданию под жестяной крышей, с решётками на окнах. Это и была редакция (с типографией под одной крышей). Все очень удивились нашему появлению, включая редактора.
На первое время Иванов пригласил нас жить к себе: жена его с дочерью уехали в длительный северный отпуск, и редактор холостяковал. Жил он метрах в ста от редакции, в трёхкомнатной квартире на втором этаже деревянного дома, обшитого крашеной вагонкой. Поскольку, как я понял, нам вскоре тоже предстояло занять примерно такое же жильё (типовое для Туры), я стал внимательно рассматривать дом Иванова и расспрашивать о его особенностях.
Оказалось, что все дома в Туре строят из лиственничного бруса, материала прочного и тёплого. Дома стоят на сваях из-за вечной мерзлоты, и по низу их обшивают той же вагонкой по всему периметру, чтобы тепло не так быстро уходило через пол. Двухэтажные многоквартирные дома подсоединены к центральному отоплению, трубы которого проложены поверху и спрятаны в короба с утеплителем опилками, стекловатой. В то же время все квартиры для страховки снабжены кирпичными печками. В дальнейшем нашем бытии в Туре я понял, насколько это важно на Севере при центральном отоплении иметь ещё и печь.
На этом все удобства кончались. Туалет общий, на несколько «очков», на задворках. Рядом же большие деревянные ящики для складирования сухого мусора, жидкие отходы предполагалось сливать в вырытые в вечной мерзлоте ямы-септики. Но содержимое ям замерзало с первыми же крепкими морозами (а они в Эвенкии начинаются в октябре и отступают лишь в апреле), и народ всё валил в ящики, и всё это смерзалось колом.
ВСЕ УДОБСТВА ВО ДВОРЕ
Пытались здесь наладить более-менее цивилизованный подход к утилизации продуктов жизнедеятельности человека. Для чего на всю Туру в разных местах построили около десятка или чуть более того септиков: такие деревянные комплексы типа амбаров, на втором этаже которых устанавливались бункеры для накапливания мусора (чтобы вывалить туда ведро, надо было подняться по крутой обледенелой лестнице наверх). По мере накопления бункер освобождал своё содержимое в кузов заезжающего в септик через специальные ворота самосвала.
К септику же был пристроен общий многоместный туалет с отоплением! Но так как септики вовремя не обслуживались, вездесущие вандалы разбивали стёкла и двери в сортирах, отопление в них перемерзало, и все эти грандиозные и весьма недешёвые сооружения очень скоро одно за одним повыходили из строя. И народ снова стал вываливать и выливать мусор на задах дворов и «ходить» в холодные сортиры, а в морозные дни использовать для этого обычное эмалированное ведро.
К счастью, в девяностых в продаже появились компактные биотуалеты голландского производства (как поговаривали, наше изобретение для космонавтов, но выпуск этого чуда сантехники для простого народа наладили, как водится, за бугром и нам же стали продавать). Они стоили довольно дорого, недешёвыми были и полагающиеся к ним химикаты; но кто их приобретал, затем об этом не жалел. Мы тоже обзавелись таким пластиковым «горшком» с двухведёрным объёмом вместимости, но всё это будет позже.
Водопровода в посёлке тоже, понятно, не было. Нет, его хотели построить ещё в советские времена, даже поставили насосную станцию на крутом берегу Нижней Тунгуски и смонтировали сколько-то десятков метров трубопровода за сумасшедшие деньги, но потом эта работа была заброшена. И вода к домам туринцев и по сей день подвозится водовозками и сливается в стоящие во дворах бочки. Зимой её надо срочно перетаскать в дом, иначе замёрзнет. Прозеваешь и выколачивай потом из бочки двухсоткилограммовую глыбу льда. И это опять же на морозе, которые в Эвенкии за сорок-пятьдесят стоят по нескольку месяцев.
У Иванова мы прожили несколько дней. А потом он нас устроил в местную коммунальную гостиницу рядом с аэропортом, с точно такими же удобствами, описанными выше. Сказал: не переживайте, это временно. Но как было не переживать? Мы со Светланой практически с первого дня нашего приезда сюда были приняты в штат окружной газеты, на второй день пошли в туринские организации за материалом для газеты, на третий уже подготовили свои публикации и сдали их в секретариат. И с той поры стали «гнать» полноценную строку для «Советской Эвенкии».
А что такое появление сразу двух продуктивных и мобильных журналистов в штате небольшой газеты, понимающим людям объяснять не надо. То есть свою часть заключённого с нами договора мы выполняли. А вот обеспечение нас жильём затягивалось. И я уже порой начинал жалеть, что зря мы не поехали, например, в посёлок Дальнегорский Приморского края или в Маму Иркутской области.
Там, правда, работу в газете предлагали только одному из нас, но зато жильё обещали предоставить сразу. А с другой стороны, Иванов ведь тоже писал, что у него всё «схвачено» и квартира нам обязательно будет предоставлена. Но пока у него что-то там, в тех инстанциях, куда он ходил хлопотать за нас, не срасталось. Ни в поссовете, ни в райисполкоме, ни в окружкоме партии.
КВАРТИРА В «КИТАЙСКОЙ СТЕНЕ»
Наконец, в конце июля, редактор пришёл на работу радостный и сказал, что жильё на зиму у нас будет! Правда, пока арендованное. Какая-то семья уезжала на неопределённое время жить и работать в Ванавару (один из трёх райцентров округа), вот Иванов и договорился, что мы временно займём их «полуторку».
Квартира располагалась в длинном деревянном двухэтажном доме (его ещё называли то лежачим небоскрёбом, то китайской стеной), уступами сползающем от поселкового кладбища вдоль улицы имени Увачана. Из стен этого дома, как и многих других, в некоторых местах свисали длинные резиновые шланги, назначение которых мы поняли не сразу. Оказалось, что это так называемые несанкционированные сливы.
Канализации в Туре ведь практически не было, за исключением единственного двухэтажного кирпичного окружкомовского дома да ряда хоть и деревянных, но благоустроенных домов, выстроенных для своих работников богатой экспедицией «Шпат». Вот чтобы не ходить в морозы на улицу с использованной, допустим, для стирки водой или после умывания или мытья посуды, в стенах других неблагоустроенных домов, коих в Туре было большинство, пробивались дыры, в которые и пропускали эти шланги.
В квартирах они крепились к раковинам, в которые и сливались помои. А те по шлангу вытекали наружу или во двор, или на проезжую часть улицы. И сколько «радости» бывало в зимние дни водителям машин или пешеходам, преодолевающим эти наледи. По весне же всё это добро таяло и по руслам ручьёв стекало или в Нижнюю Тунгуску, или в Кочечум.
Власти старались бороться с этой антисанитарией, пугали владельцев незаконных сливов штрафами, а кого-то и штрафовали, но всё бесполезно такие сливы в Туре есть и сегодня. По большому счёту, власти окружного (а с 2006 года, после возвращения Эвенкии в лоно Красноярского края, районного) центра не то чтобы устали бороться с данным явлением, а смотрят на него сквозь пальцы.
Они прекрасно понимают, что жители не из вредности и не от хорошей жизни идут на сооружение этих сливов, а пытаются хоть чуть-чуть сделать свою жизнь в условиях Крайнего Севера комфортнее. По первости я сам пытался через газету бороться с этим вопиющим проявлением грубейшего нарушения всех санитарных правил и норм, ну и эстетики (дома с торчащими из их стен шлангами выглядят, по крайней мере, нелепо). Но когда сам попал в сложную жизненную ситуацию и был лишён возможности вытаскивать на улицу эти бесчисленные вёдра с помоями, и это за меня должна была делать моя маленькая хрупкая жена, то плюнул на все эти приведённые выше условности, пробил дыру в стене и подвесил снаружи сливной шланг
Однако я забежал вперёд. Итак, мы получили квартиру. Наш подъезд располагался где-то в середине длиннющего двухэтажного деревянного дома, отделанного снаружи гладкими шиферными листами. Когда дом только сдавался, он, по-видимому, из-за этой самой отделки выглядел вполне прилично. Но со временем какие-то листы потрескались и местами осыпались, какие-то вообще выпали, и потому дом вызывал определённое сочувствие.
И всё равно он смотрелся неплохо по сравнению со многими другими туринскими домами, вообще не отделанными, с почерневшими от времени стенами из ничем не защищённого бруса, или отделанными листами выкрашенного толя, во многих местах прорвавшегося и свисающего со стен безобразными лохмотьями.
Наша квартира была на втором этаже, куда надо было подниматься по деревянной, выкрашенной коричневой краской лестнице со скрипучими ступенями. За дверью, для утепления обитой одеялом, располагались крохотная прихожая, из которой одна дверь вела на кухню, вторая в собственно саму жилую комнату.