Куда ты пойдёшь после школы? спросил меня Олег.
Поеду на Большую Землю, хочу поступать в художественное училище. Я всегда любила рисовать.
Знаю, я наблюдал за тобой, ты ходила с мольбертом к Старому Дубу и целыми днями там пропадала. Покажешь свои картины?
Угу.
Он долго разглядывал Дуб, написанный в спокойных тонах и старый колодец (я нарисовала его художественной пастелью), и куст малины в бабушкином огородике.
Нравится? едва решилась я на вопрос.
Он кивнул, улыбнулся (боже, боже, до чего ж он красиво улыбался), лицо его сразу, будто, освещалось, и хотелось смотреть до бесконечности на это удивительное лицо с карими глазами. Затем взгляд карих глаз остановился на мне и долго-долго наблюдал за моими волосами. Я была смущена.
Послушай, Свет, а ты не пробовала устраивать выставки?
Выставки?
Ну, да, выставки. Ты же настоящий талант. А выставки твои, я уверен, пользовались бы большим успехом.
Но, ведь, к этим картинам нужно рамки делать, стёкла. Я видела, так обычно выставляют в галереях. А потом, нужен выставочный зал и ещё столько много трудностей.
У Олега загорелись глаза.
Ну, рамки я, допустим, сам сделаю с дядей Степаном, а выставочный зал и не один, есть во Владивостоке. Я, как раз, еду на три года на Большую Землю. Я всё узнаю.
Ты уезжаешь на Большую Землю?
Да, кстати, Света, я же в военное училище поступаю.
В военное?
Его слова огорчили меня и в то же время вызвали гордость.
Да нужно же, чтобы кто-то защищал тебя и.всех.
Мы молчали, где-то в темноте было слышно пение соловья, а там чуть дальше звуки ещё не окончившейся дискотеки.
Свет, а ты.будешь меня ждать? осторожно спросил Олег. Вот так сразу и задал такой серьёзный вопрос. Но я ответила, не раздумывая:
Конечно, буду, Олег.
Он крепче сжал мою ладонь.
Свет, а можно я буду считать тебя своей девушкой? У каждого солдата, отправляющегося на войну, всегда есть та, что ждёт его.
Война? моё сердце сжалось.
Тише. Только ты пока никому не говори. Не хочу родителей расстраивать. Говорят, вторая чеченская на Кавказе вот-вот начнётся.
Вторая чеченская? Люди, как маленькие дети, не навоевались ещё. Жить да жить мирно.
Всё это будет потом, а сейчас там серьёзная проблема. Терроризм. Надо в корне уничтожить его. Так ты.ты будешь моей девушкой? Свет?
Да, буду.
Краска смущения прилила к моему лицу, никто ещё из парней не задавал мне таких вопросов.
Я буду, только поскорей возвращайся, Олег.
Вскоре он уехал. Начались военные сборы, и было объявлено о начале Второй чеченской. Я поступила в художественное училище и регулярно получала письма от Олега порою грустные задумчивые, порой весёлые с описанием солдатского быта. Он проучился три месяца, и тотчас в училище из новобранцев был сформирован отряд, их переправили на Кавказ на нашу военную базу. Письма были трогательными, и я с нетерпением ждала их. А в одном из них Олег написал следующее:
«Свет, ты бы согласилась выйти за меня замуж?»
Замуж.замуж.. Я долго вчитывалась в этом слово.
«Я согласна», написала я.
Шутка ли, с Олегом я была знакома давно, но общаться начала только на выпускном, и вот уже говорю о замужестве. Я подумала ещё тогда, как были бы счастливы мои родители, если бы.если бы они были живы.
Родители погибли в автокатастрофе ещё очень давно, когда мы с Анькой были ещё совсем маленькими. Они уехали на Большую Землю на заработки. Их автомобиль столкнулся с наехавшим на них джипом. За рулём, говорили, сидел сын начальника полиции. Говорили, он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Бабушке предлагали большие деньги, чтобы она только забрала заявление из полиции, она упорно отказывалась.
Никто не вернёт мне детей, никакие деньги не стоят человеческой жизни, говорила бабушка.
Однако суд решил иначе виноват оказался мой покойный отец, который управлял автомобилем и, якобы, выехал на встречную полосу. Соответственно суд вынес оправдательное решение.
Ну, вот, если бы не артачилась, получила бы деньги, а теперь твои внучки в интернате окажутся, сказал начальник полиции.
Бабушка вытерла слёзы им на следующий день пошла в центр опеки написать заявление на опеку над внучками.
Вырастила нас бабушка, я помогала ей во всём, заботилась о своей младшей сестрёнке Анне.
Когда бабушка умерла, вся ответственность о судьбе Ани и о моей собственной судьбе легла целиком на меня. Соседи, кто чем мог, помогали: кто советом, а кто вещами или едой, или деньгами так и выросли.
Бабка Степанида хорошо готовит, она когда-то поваром работала в нашей местной школе (когда ещё школа была). Нам её стряпня всегда нравилась, потому что была приготовлена с душою. Она и меня научила кое-каким хитростям по части кулинарии, и я с удовольствием перенимала эти тонкости и хитрости. Я же лечила травами её больное сердце и гипертонию, и была счастлива, когда видела, что бабушкины сборы ей хорошо помогают.
Могилки родителей и бабушки Егорьи находятся за Степановкой, я часто туда наведываюсь. А недалеко от них могилка моего Олега.
..Он был тяжело ранен во Вторую Чеченскую, рана была тяжёлой, но никто не мог сказать, выживет ли он после такого ранения были повреждены все органы в животе. Помню, Олега привезли во вторник уже после госпиталя, и то выпросили родители, так как было понятно, что в больнице ему лучше не становилось только ухудшение с каждым днём.
Дома и уход хороший, и я ему молочка свежего давать буду.
Так рассуждала Маргарита Семёновна, мать Олега. Отец всё время молчал, перенося это горе внутри своей души, но видно было, что каждый стон Олега отражался и на хрупком здоровье Сергея Сергеевича (после смерти сына у него случился инфаркт спасти тоже не смогли, и теперь рядом две могилки стоят, словно, два богатыря отец и сын).
Все соседи согласились с доводами Маргариты Семёновны, и Олег был помещён в чистую побелённую комнату. Я взяла академ-отпуск в училище, чтобы ухаживать за Олешкой. Большую часть дня он находился без сознания бледный, только карие глаза, словно два уголька, горят, когда он открывал их и смотрел как-то задумчиво на меня.
Что ты, Олеженька, я вздрагивала под этим задумчивым и упорным взглядом, лежи, лежи спокойно, я сейчас тебе поесть принесу.
Не надо, Светик.
Его голос был слабым.
Олег, что ты так смотришь на меня? Олежек..
Умру я, наверное, Свет. Ты это.не губи свою жизнь на такого.калеку, как я. Я уже не оправлюсь. Выходи замуж, я сам хочу этого, сам хочу твоего счастья, чтобы мог я с неба смотреть на тебя и радоваться, что всё у тебя хорошо.
Слёзы потоком накатывали на меня.
Да что ты такое говоришь, Олег! Как ты можешь так говорить! Или нет у тебя сердца.! Никуда я не уйду, буду здесь с тобой, и замуж я не хочу, не хочу!
Прости. Только.только я, действительно умру, не оправлюсь уже.
Разве можно наверняка знать такое? Это только Господу Богу угодно знать такое.
Он, вроде бы, соглашался со мною. Но всё равно на своём настаивал.
Всё это правильно, Светик, всё правильно. Но, ведь, я сам чувствую, ты не можешь доподлинно знать, ведь, смерть приходит только к каждому. Прости, что так жёстко говорю тебе об этом. Прости.
Лицо его заострилось, стал каким-то жёстким взгляд, этот суровый образ сильно отличался от того Олега, которого я всегда знала раньше.
Вечерами я и Маргарита Семёновна также и бабушка Егорья стояли на молитве в небольшой церквушке на отшибе. Я смотрела на позолоченные лики святых старцев, на лик Богородицы и плакала.
Владычица Богородица, спаси, спаси моего любимого, шептала я тайно внутри своего сердца.
Слезинки блестели и на глазах остальных женщин.
..Олег умер через два месяца. Помню, был солнечный день, хоть и лето было уже на исходе, а у нас осень обычно тёплая с туманами и редкими дождями. Хоронили его всей Степеновкой, только от Степановки к тому времени осталось уже не так много домов все почти разъехались на Большую Землю.
Глава 3
«Хашимото»
«Солнце упало на Землю,
И она погрузилась в глубокую ночь,
Но ненадолго это.
Придёт Новый День,
Взойдёт Солнце,
И Новая Радость поселится в сердце моём».
(Мысли на досуге).
.Ярко светит солнце, порой светит, но не греет, однако и этого мне бывает достаточно. Здесь я обосновалась в пещере, таких много на берегу, и тепло, и от ветров шквальных уберечься можно. Спички у меня есть, можно затем будет поленья жечь и сидеть возле огня, впитывая его тепло.
После того, как Остров Надежды продали японцам, все уехали на Большую Землю: кто с сожалением, кто с радостью, потому что поближе к цивилизации. Я не пожелала уезжать навсегда, уезжать отсюда, а, ведь, я вросла глубоко корнями в эту родную землю. И Россия теперь казалась мне чужой и не согревала сердце моё. Одиночество, сплошное одиночество.
И Аню давно не видела. После смерти бабушки Егорьи я осталась её единственной опорой и надеждой. Я её вырастила и проводила во Владивосток, затем она уехала в Хабаровск. Слёзы давно высохли, а пролила я их немало. Что ж, если умереть мне суждено, умру здесь, на Острове Надежды, но никуда не уеду, никуда. Вместе с Олеженькой моим и родителями, бабушкой Егорьей покой найду.
Краски уже были заготовлены, я их развожу олифой и наношу осторожно на холст (а рамы раньше дед Михей делал он мастер по столярным работам). Где же он теперь, дед Михей? На холсте начали сначала возникать отдельные мазки, затем постепенно появился образ моей Ани, младшей сестры. Я рисовала её по памяти, хотя, вообще-то, предпочитаю работать с натуры, подмечая малейшие особенности внешности, характера натурщика.
Очень часто в наше художественное училище приглашались пожилые люди, ветераны тыла и войны, и мы, молча, с замиранием сердец их изображали. Нине Сергеевне, преподавателю композиции и рисунка, нравился мой стиль, она по обыкновению вставала позади меня и наблюдала за моей работой. Я не замечала её присутствия, а когда, всё же, замечала, отрывалась от работы. Нина Сергеевна улыбалась и тихонько (чтобы не отвлекать других учеников), произносила:
Работай, работай, Света. Я твои рисунки хочу на выставку в Москву отправить.
На выставку в Москву?
Ну, да, ты будешь представлять наше училище. У тебя точные широкие мазки, твёрдые линии. Да и глаза персонажей у тебя получаются живыми, будто, душа там.
Нина Сергеевна, разве кроме меня больше не у кого рисунки отправить? спрашивала я.
Им ещё предстоит только руку набить, спокойно отвечала Нина Сергеевна.
Выставка и в самом деле состоялась, и я заняла на ней первое место. Помню, тогда мне выслали хороший гонорар (пять тысяч рублей). Деньги я отдала бабушке Егорье, купила чайный сервиз (старый-то давно треснул и имел неприглядный вид).
Холст запечатлел серо-голубые глаза и чуть рыжеватые волосы. Образ моей дорогой Ани становился всё явственней и отчётливей. Она сидела возле окна с раскрытой на коленях книгой. На подоконнике ярко-красное яблоко. И яблоко, и глаза Ани привлекали внимание зрителя. А там, за окном я изобразила наш древний дуб, без него никак, он тоже был мне дорог, как и всё здесь, на моём Острове Надежды.
По средам сюда сначала заезжал катерок с Большой Земли, это отец Николай, наш священник, приезжал, чтобы забрать всё необходимое из заброшенной старенькой церквушки, несмотря на то, что всё ценное уже давно было вывезено. Думается мне, просто отец Николай, как и я, скучал по острову, хотел погулять по его родным тропкам, постоять возле Векового Дуба, пообщаться с ним по душам. Даже наш священник отец Николай согласился покинуть остров, правда, не сразу, его долго уговаривать пришлось.
А что, если японцы, которые прибудут сюда, окажутся православными? предположил он, обратившись к одной даме с администрации.
Приехала тогда целая комиссия с Большой Земли, аж из Москвы. Ходили по острову, смотрели всё, убеждали оставшихся стариков уехать, сулили большие перспективы. Дама махнула рукой:
Нет, японцы все буддисты. Не нужен им ваш храм.
Отец Николай сокрушался:
Зачем продали остров-то? Здесь и природа красивая, и рыбы много, и люди все добрые. Экология чистая.
Да что Вы, отец Николай. Людям большая трудность быть оторванными от цивилизации. И разрыв с семьями. Да и государству невыгодно прокладывать дороги, возить топливо, продукты, да и медицинской помощи здесь нет, а за здоровьем наших стариков следить нужно.
Ясно, наверное, хорошо заплатили японцы, говорил священник.
И это тоже. Деньги-то, ведь, никому не лишние, особенно в наше время.
Дама заулыбалась:
Да Вы не пере6живайте, отец Николай, все жители острова будут обеспечены комфортабельными квартирами. За одинокими установим патронаж службы соцзащиты. Никого не забудем.
А как же Родина, Марья Александровна?
А что, Родина? Что Вы имеете в виду, отец Николай?
У многих из них здесь родные похоронены. Я сам их отпевал. Да и связи прочные.
Кажется, администраторша что-то возразила, но отец Николай остался при своём мнении. И всё же, остров ему пришлось покинуть вместе с остальными жителями нужно было ехать в Епархию, откуда ему пришло письмо. Отцу Николаю, всё же, легче покидать остров в отличие от меня он родом не отсюда, да и молодой он ещё, у него всё впереди.
Катерок нынче не приехал. Я наблюдала раньше со скалы и видела священника и ещё двух служительниц, женщин средних лет, которые много лет жили и работали при храме нашем Святого Николая Чудотворца, Св. Варвары.
.Два года назад разговоры только велись о продаже Острова Надежды, но все думали, что это лишь слух и сплетни с Большой Земли. Дед Михей рукой махал, он не верил этому. А тётка Марья лишь сокрушалась:
Куда же мы теперь денемся, ежели остров наш чужеземцам продадут?
Многие старики даже плакали. Продавщица Софья только радовалась и улыбалась во всю ширь своего пухлого веснушчатого лица.
Мне легче торговать в городе-то, и тут и выручка маленькая, и зарплаты кот наплакал. На Курилах у меня есть брат, к нему подамся, а то, может, и в Хабаровск к сыну поеду. Всё одно там цивилизация, а, значит, и жизнь ключом бьёт.
Цивилизация! иронично передразнивал её дед Михей и закуривал свою цигарку. Остров покидать он никак не хотел, только всё равно уговорили его в пансион устроить во Владивостоке. Одинокий старик заботы требует, а здесь о нём некому будет позаботиться, не откуда помощи ждать.
.
Затем я увидела на Острове каких-то незнакомых людей. Это были японцы. Раньше я никогда не видела японцев по-настоящему, лишь только по телевизору, который я смотрю не так уж часто. Они обосновались в нашей Степановке. Сначала жили в наших домах, а затем началось строительство нового поселения. Отсюда до моего укромного местечка доносились звуки стройки, я оставляла свою работу и выходила, чтобы наблюдать за тем, что делали японцы. Когда они принялись разрушать мой родной посёлок, моё сердце кровью обливалось. Мне захотелось вдруг выбежать из своего укрытия, наброситься на этих незнакомых странных японцев и кричать:
Что вы делаете!
Но я не могла, ведь никто не знал, что я осталась на проданном Острове. Меня потеряли из виду, так как накануне сделала вид, что уехала, а сама сошла на берег и сказала дядьке Антону (у него частный катер), что забыла свои вещи в доме, вернусь-де позже со всеми. Я не вернулась, дядька Антон затерялся на Большой Земле, вот и мой след также был утерян. Остров Надежды продан, а я осталась незаконно здесь.
Помню, когда тётка Марья, тётка Степанида собирали свои вещи, я плакала.
Ну и уезжайте! в отчаянии сказала я, я не могу! Не могу! Здесь мои предки похоронены.
Так, ведь, если тебя здесь обнаружат, тебя депортируют, возражала тётка Степанида, толстая деревенская баба. Когда-то её коровы давали самое вкусное самое жирное во всей Степановке молоко. В последние годы осталась у неё только одна корова Бурёнка, а в прошлом году она совсем занемогла, и её пришлось зарезать на мясо. Степанида долго горевала по своей Бурёнке, но ничего не поделаешь такова правда жизни.