В августе 1904 г. на секретном совещании в Петергофе 2-й эскадре была поставлена задача соединиться в Порт-Артуре с кораблями 1-й и, нанеся поражение главным силам японского флота, завоевать господство на море. Однако вскоре 1-я русская Тихоокеанская эскадра была окончательно обессилена, а 20 декабря 1904 г. после многомесячной осады пал и Порт-Артур. Вместо того, чтобы немедленно вернуть 2-ю эскадру из Индийского океана домой, смириться с тем, что война проиграна, и начать переговоры о заключении «мира не унизительного» (первый мирный зондаж через своего посланника в Лондоне Япония предприняла уже в июле 1904 г.138, а в рассуждения относительно будущих мирных переговоров японская печать пустилась еще в марте того же года), Николай лично настоял на продолжении похода. Тогда же «Новое время» опубликовало большое письмо адмирала Бирилева, в котором тот доказывал, что «2-я эскадра есть огромная, хорошо сформированная и укомплектованная сила, равная силам японского флота и имеющая все шансы на полный успех в открытом бою»139. «Падение Порт-Артура ничего не изменило в неблагоприятную сторону в положении адмирала Рожественского Нет, жребий уже брошен, и надо испить чашу до дна Идти назад нельзя», вторил Бирилеву со страниц той же газеты его последователь «Прибой» (Кладо)140.
Между тем, здравомыслящие российские военные и военно-морские деятели понимали, что после падения Порт-Артура эскадра Рожественского теряет шансы на успех именно об этом в конце декабря 1904 г. в интервью парижской «LÉcho de Paris» говорил вице-адмирал Ф.В. Дубасов141. По словам нововременского обозревателя, эта откровенность председателя Морского технического комитета России произвела на европейскую публику «огромное впечатление»142 даже несмотря на то, что адмирал поспешил заявить, что журналисты его «неправильно поняли». Герой обороны самой крепости генерал Р.И. Кондратенко еще в середине сентября 1904 г. в частном письме начальнику Квантунского укрепрайона генерал-лейтенанту А.М. Стесселю отмечал, что «потеря Артура и находящегося здесь флота» приведет к «безвозвратному проигрышу» всей кампании; «единственный почетный выход из такого положения» Кондратенко видел в скорейшем «заключении теперь, до падения П[орт-]Артура мирных условий, которые несомненно можно (до падения Артура) установить не унизительные для народного самолюбия»143.
Русский император доводам Дубасова и его единомышленников не внял, и Петербург предписал Рожественскому добиваться намеченной в Петергофе цели самостоятельно. Фактически это означало, что его эскадре предстояло разгромить весь японский флот вблизи его берегов с ходу, после многомесячного изнурительного почти кругосветного плавания, за тысячи миль от своих баз и во враждебном окружении, т.е. совершить почти невозможное. Невыполнимость этой задачи хорошо понимал и сам командующий 2-й эскадрой, который, получая телеграммы Морского министерства, приходил в бешенство и сдавленным голосом костил петербургских «предателей»144.
Но все это было много позже уже в походе. Теперь же, весной 1904 г., положение Рожественского как командующего, по свидетельству его штабного офицера подполковника (впоследствии генерал-лейтенанта) по адмиралтейству В.А. Штенгера, «было совершенно отличное от обычного положения флагмана. Ему были даны обширные полномочия для изготовления и снабжения эскадры. С этого времени по всем делам эскадры адмирал со всеми учреждениями сносился непосредственно Морской министр, Главный морской штаб и все подведомственные учреждения почти прекращают связь с адмиралом, мало что зная о его планах»145. Тем не менее, командующий не мог игнорировать общественное настроение, созданное статьями Кладо, которое принесло его эскадре большой вред. Пользуясь им, заинтересованные лица из числа высших флотских чинов навязали Рожественскому включение в ее состав старых военных либо плохо приспособленных под военные коммерческих пароходов, а также покупку у частных компаний тихоходных транспортных судов, некоторые из которых по негодности были им отправлены домой в первые же дни похода. Считалось, что чем больше кораблей и моряков будет послано на Дальний Восток, тем лучше. «Наши мудрецы утверждают, что, перемножив между собою пушки, арбузы, мужиков, фиктивные скорости и т.д. комментировал сложившуюся ситуацию старший штурман флагманского броненосца эскадры Князь Суворов, они получат боевой коэффициент эскадры, не многим уступающий таковому же эскадры адмирала Того. Но это не более, как обман несведущей, сухопутной публики. Обман злостный»146.
Николай II не сделал ровным счетом ничего, чтобы оградить командующего от посторонних влияний, хотя был единственным, кто не только мог, но был прямо обязан позаботиться об этом. Мало того, он сам до последнего момента колебался в правильности избранного курса и несколько раз то принимал «неизменное решение эскадры на Дальний Восток не посылать», то возвращался к плану, выработанному еще в апреле. Главными его советчиками и экспертами при решении этого вопроса выступали великий князь Александр Михайлович и руководители Морского министерства адмирал Ф.К. Авелан и великий князь генерал-адмирал Алексей Александрович. Если верить троюродному брату Николая II, этот царский дядюшка управлял флотом «согласно традициям XVIII века», а относительно посылки флота на Дальний Восток сказать ничего не мог, «но имел гражданское мужество в этом признаться»147. Последний российский император не был наделен от природы большими дарованиями, но один «талант» имел несомненно приближать к себе бездарностей либо проходимцев.
В итоге, к моменту выхода в море 2-я Тихоокеанская эскадра представляла собой не слаженный боевой организм, а скорее плохо управляемую армаду из 37 разномастных судов с многочисленным (около 12 тыс.), но недостаточно обученным и неопытным либо возрастным экипажем судовые команды на две трети состояли из новобранцев и мобилизованных запасных. В военном отношении и те, и другие были подготовлены плохо. К тому же «молодые», как правило, боялись предстоящего похода, а многие «старики» и того хуже были настроены пораженчески. В общем, моральный дух моряков оставлял желать много лучшего. Вести такую эскадру в бой было огромным риском, но чтобы заявить об этом открыто, требовалось большое гражданское мужество, на недостаток которого у Рожественского задним числом нашлось много желающих ему попенять. «Все знают, с горькой иронией писал адмирал уже после заключения мира с Японией, что до начала войны я был 10 месяцев начальником штаба, имел время пересоздать флот, перевоспитать офицера, обучить матроса, заготовить обилие средств и запасов, знают, что я ничего этого не сделал, а изменнически повел на убой неученых людей на нестройной эскадре. Будь у меня хоть искра гражданского мужества, я должен был кричать на весь мир: Берегите эти последние ресурсы флота! Не посылайте их на истребление!»148. Однако и не посылать подмогу на Дальний Восток было нельзя отказаться от этого фактически означало признать свое поражение. Между тем, пока держался Порт-Артур, шанс переломить ход войны у эскадры все-таки оставался.
Сразу после своего нового назначения Зиновий Петрович с головой погрузился в работу. Вот как тот же Штенгер описывал обычный рабочий день командующего: «Вставал он в 7 часов утра и в 8 часов уже сидел за бумагами в кабинете; при этом резолюции его почти никогда не ограничивались краткой подписью: справку, к распоряжению и т.п., а почти всегда составляли подробное и определенное решение, так редактированное, что можно было его целиком переписывать как ответные бумаги; нередко эти резолюции были очень резки, иногда в них проглядывала ирония, но всегда были определенны. Почерк у адмирала был редко хороший, и все свои заметки и резолюции он всегда писал чернилами и всегда без поправок. Бесчисленное количество просителей он принимал обычно утром до 10 час.; с 10 же часов начинались доклады по делам Штаба и шли без перерыва до 1 часа дня. При этом телефон из других министерств действовал беспрерывно, телеграммы в то тревожное время сыпались как из рога изобилия и решения по ним следовали немедленно. Тут же на ряду бывали сношения по вопросам, касающимся формирующейся эскадры и разных предложений изобретателей, самых разнообразных и подчас несуразных. Далее наступало время завтрака, но уже в 2 часа адмирала не было дома он делал многочисленные визиты, участвовал в заседаниях и пр. В 4 часа он снова был дома, где его уже ждала полная приемная народу. Тут были и заводчики, и всякие иностранцы, и чины флота и Штаба, и опять это колесо вертелось до 7 часов вечера, когда адмирал обедал. В 8 часов обычно я снова бывал у него с последними бумагами и телеграммами и уходил не раньше 11 часов, притом нагруженный бесконечными приказаниями, экстренными поручениями и пр. и пр. адмирал продолжал один работать и ежедневно около 2 часов ночи предупреждал меня по телефону, что посылает мне еще партию бумаг, давая по некоторым указания. Тут кончался его рабочий день»149.
Одной из важнейших задач, требовавшей скорейшего решения, была безопасность плавания 2-й Тихоокеанской эскадры на большей части ее долгого, в 18 тыс. миль, пути на Дальний Восток. Охрана эскадры явилась самой масштабной и продолжительной операцией российской контрразведки в годы русско-японской войны. Несмотря на это, современные военные историки, а также специалисты по истории отечественной военной, военно-политической и внешней разведки редко о ней вспоминают, видимо полагая, что поскольку беспримерный поход эскадры закончился цусимской катастрофой, об ее охране говорить неудобно. Военно-морские историки эту операцию тоже не жалуют. Вместе с зарубежными авторами они сходятся на том, что предостережения контрразведчиков в первую очередь, А.М. Гартинга и И.Ф. Мануйлова накалили обстановку на судах эскадры и взвинтили ее командующего до такой степени, что фактически спровоцировали обстрел российскими военными моряками английских рыбаков в ночь на 9 (22) октября 1904 г. на Доггер-банке в Северном (или «Немецком») море. Этот, крайне неприятный для России, инцидент, вошедший в историю под названием «гулльского» (от названия йоркширского города-порта Hull, места приписки английской рыбачьей флотилии), породил собственную значительную историографию. Уже более столетия продолжается спор о том, кто спровоцировал его, каким образом и с какой целью, и конца этой дискуссии не видно. Попробуем разобраться в этой истории и мы.
К началу лета 1904 г. под личным руководством Рожественского особо доверенные офицеры из его ближайшего окружения разработали три варианта маршрута эскадры150. Однако в августе император утвердил смешанный вариант, согласно которому часть кораблей должна была идти через Средиземное море, Суэцкий канал и Красное море, а новые боевые суда с глубокой осадкой двигаться вокруг западного побережья и южной оконечности Африки. Соединение эскадры предполагалось на Мадагаскаре. Все варианты разрабатывались в глубокой тайне, но даже беглого взгляда на карту было достаточно, чтобы определить наиболее уязвимые с точки зрения безопасности места. Для балтийской части эскадры ими были балтийские проливы (Большой и Малый Бельты, Эресунн (Зунд) и Каттегат), а для черноморской Босфор и Дарданеллы, а также Суэцкий канал и Красное море. Естественно, что в дальнейшем именно в эти районы были направлены российские контрразведчики. Поскольку главную ударную силу 2-й эскадры составляли новые эскадренные броненосцы, базировавшиеся на Балтике151, с самого начала особое внимание было обращено на скандинавские страны, мимо которых им предстояло пройти.
Впервые сведения о том, что купленные в Англии миноносцы Япония направляет в Швецию для действий против русского Балтийского флота, поступили в Департамент полиции в апреле 1904 г.152 Кроме того, Петербург тревожило необычайное многолюдие японской дипломатической миссии в Стокгольме и особенно частые визиты здешнего японского военно-морского атташе в шведские и датские порты. Выяснение обстоятельств дела директор Департамента полиции А.А. Лопухин поручил Мануйлову, однако что-либо конкретное тому разузнать не удалось. Тогда же, в апреле 1904 г., Главный морской штаб заинтересовался слухами о том, что на шведских верфях по заказу Японии строятся миноносцы. Для проверки слуха в Стокгольм был направлен военно-морской атташе в Германии капитан 2-го ранга князь А.А. Долгоруков, близко знакомый с дальневосточными делами по прежней службе до своего назначения в Западную Европу он был старшим флаг-офицером начальника штаба эскадры Тихого океана и в этом качестве в 19001901 гг. участвовал в подавлении боксерского восстания в Китае. Поскольку источником этой информации выступил российский посланник в Стокгольме тайный советник (ТС) Е.К. Бюцов, за «подробными указаниями» Долгорукову было предписано обратиться именно к нему153. Однако на месте эти слухи не подтвердились, и уже через неделю Долгоруков вернулся в Берлин. Когда в конце 1904 г. было установлено, что на шведских предприятиях японские военные заказы все-таки были размещены (например, на заводе «Бофорс» для Японии производились бронебойные 12-дюймовые артиллерийские снаряды), выяснением подробностей первоначально занялись военный агент в Скандинавии полковник А.М. Алексеев и Генеральный консул в Стокгольме В.А. Березников, но уже в январе 1905 г. вся их агентура по «бофорскому делу» была передана чиновнику Департамента полиции А.М. Гартингу154.
С конца мая начала июня 1904 г. тревожные сообщения из-за рубежа относительно намерений японцев хлынули в Главный морской штаб уже потоком. Многочисленные, разные, никак не связанные между собой и порой весьма неожиданные источники были единодушны в том, что Япония готовит серию акций, призванных затруднить формирование и оснащение 2-й Тихоокеанской эскадры и ее предстоящий поход на Дальний Восток. Об этом в полевой штаб наместника на Дальнем Востоке и в Петербург доносили военные и военно-морские агенты из Китая (генерал-майор К.Н. Дессино155), Франции (полковник В.П. Лазарев), Дании и Швеции (полковник А.М. Алексеев), Великобритании (капитан 1-го ранга И.Ф. Бострем), телеграфировали из Шанхая бывший посланник в Корее А.И. Павлов и чиновник Министерства финансов Л.Ф. Давыдов, консулы в Кардиффе, Ньюкастле, Гонконге, Сингапуре, Джедде, чиновники МИД и дипломатические агенты в Турции, Египте и в других странах. Косвенно угрозу, нависшую над эскадрой, подкрепляли сообщения о тайной переброске японцами отрядов своих военных моряков через английские колонии в районы Средиземного, Черного и Балтийского морей, о закупках ими военных судов, радиостанций и другого специального оборудования для действий на севере Европы, а также в Красном море и Индийском океане. В донесениях приводились воинские звания, специальности и даже имена японских моряков, едущих в Европу, Малую Азию и на север Африки, маршруты их движения, говорилось о вероятном построении и методах действия японских кораблей на пути следования эскадры Рожественского. «Японские офицеры: командир миноносца Миоши, лейтенант Ватанабэ, минный офицер Уесуги и два водолазных офицера156, телеграфировал из Гонконга консул Бологовский, выехали [в] пятницу [21 мая 1904 г.] отсюда [на] английском пароходе Роза Исса в Аден, имея с собою 11 ящиков В каждом ящике по две мины, каждая весом 25 фунтов157 На прошлой неделе [на] английском пароходе здесь проехали семь японских офицеров: четыре минных, три водолазных, направляясь [в] Лондон, затем [в] Христианию, а оттуда [в] Финский залив»158.
24 мая камергер Павлов сообщал из Шанхая: «По секретным сведениям генерала Дессино, японцы, независимо известных уже отправок в различные порты своих минных и водолазных офицеров, уже начали скупать и фрахтовать быстроходные иностранные коммерческие пароходы, которые они намерены снабдить беспроволочным телеграфом и ко времени выступления Балтийской эскадры держать под нейтральным флагом в море в тех местах, где, по предположениям японцев, эскадра будет проходить в сравнительно близком от берега расстоянии. В каждом таком месте предположено держать в крейсерстве несколько пароходов для осведомления японского правительства о точном времени прохода эскадры через данный пункт. Весьма вероятно, что на этих же пароходах будут иметься бросательные мины»159. Такие действия японцев в западноевропейских водах казались тем вероятнее, что тогда же, в мае 1904 г., их быстроходные коммерческие паровые суда, оборудованные радиосвязью («беспроволочным телеграфом») и под английским флагом, курсировали вокруг российских дальневосточных портов, производя разведку местности и собирая сведения о русском флоте160.