Пока я отвлекался на этимологические изыскания, один из полицейских, поняв, что на самом-то деле ни один из доброхотов, рвущихся в добровольные помощники в нелегком деле поимки преступника, на самом-то деле ничего не видел и не знает, умудрился-таки разогнать страждущую публику туда, где каждому положено было находиться. Недовольные соседи потянулись кто куда: кто-то потащил детей в сад или школу, кто-то отправился прямиком на работу, а наши словоохотливые старушки во главе с изгнанной с кухни невзирая на отчаянное сопротивление бабой Катей на лавочку, обсуждать все произошедшее и строить гипотезы. А мы с несолоно хлебавшим в плане получения полезной информации, но понабравшимся опыта борьбы с любопытствующей общественностью полицейским присоединились к его коллеге на кухне, где Майка, забаррикадировавшись в углу, пыталась давать показания.
К моменту нашего прихода с анкетными данными было покончено и Майка перешла непосредственно к описанию событий, повлекших за собой приглашение в наши пенаты двух достойнейших, хоть и не отмеченных высокими званиями представителей силовых структур. Как вы понимаете, пролог мне, как непосредственному участнику событий, был хорошо известен, а потому мало интересен. Память у меня хорошая, да и вам повторять все вышеописанное, уверен, не стоит. Впрочем, полицейских Майкина пространная преамбула тоже не сильно заинтересовала. После же того, как за Майкой закрылась входная дверь, произошло всего одно событие: Майя вызвала лифт, который к слову сказать похоже и так стоял на нашем этаже, а когда дверцы лифта открылись прямо к ногам Майи выпала лысая голова, которая при ближайшем рассмотрении не только оказалась приделанной к туловищу, но еще и принадлежала не кому-нибудь, а Майкиному шефу, который похоже и при жизни не сильно рвался ее повышать, а посмертно рассчитывать на это и вовсе не приходилось.
Рассматривать выпавшего пассажира Майка рискнула поскольку, по ее словам, он выглядел слишком сильно пьяным, чтобы на нее напасть. Ну а уж после того, как Майка не только узнала своего начальника, но и углядела удавку на его шее, выражение "мертвецки пьян" приобрело для нее совершенно особое значение. Как вы понимаете именно в этот момент самым лучшим решением с Майкиной точки зрения было заорать во весь голос, как будто ее вопли могли кого-то оживить, и броситься обратно домой звонить в полицию.
Полицейские тщательно все законспектировали, получили Майкины клятвенные заверения, что за пределами квартиры она кроме кнопки лифта совершенно ничего не трогала, шефа к себе в гости не приглашала и о произошедшем не имеет ни малейшего представления, а также, что никуда уезжать не собирается и непременно явится куда скажут, если ее вызовут, после чего убыли выполнять свои непосредственные служебные обязанности, а именно, расположились на площадке в ожидании пока медики наконец не упакуют и вынесут не сильно украшающий и без того безрадостный интерьер нашего подъезда труп, а следователь не прибудет на место происшествия.
Майка же, внимания которой полиция больше не оказывала, и которой явно бессмысленно было идти на работу, где ею в данный момент было совершенно некому руководить, немного еще похлюпала носом, сидя в уголке на кухне, после чего проорав в телефон: "Танька, ты только представь, что сейчас было" подхватилась и отправилась к своей закадычной подружке, жившей от нас через два дома. Татьянин муж из всех женских занятий признавал только ведение домашнего хозяйства, так что Танька куковала дома, периодически подвывая со скуки, однако вести это самое домашнее хозяйство стоически отказывалась, ссылаясь на отсутствие соответствующих навыков и вдохновения. Муж надежд на семейную гармонию не оставлял и в ожидании, когда его дражайшую супругу наконец посетит домостроевская муза, создавал домашний уют с помощью домработницы и заказа ресторанной еды. Татьяна должна была зорко наблюдать за деятельностью домработницы и перенимать бесценный опыт. А по вечерам муж разбирал с ней за ужином по составу привезенные из ресторана блюда, чтобы вдохновить женушку на кулинарные свершения. Время шло, но опыт не перенимался и кулинарных шедевров было не видать. Если честно, мне всегда казалось, что Танькин муж не отступался уже из чистого упрямства, хотя может статься, что у него за время семейной жизни просто выработалась привычка, отказаться от которой теперь уже не представлялось возможным. К нашему делу его мотивы, однако, не относятся и остается только констатировать, что Татьянин супруг оказал в данном случае бесценную услугу взволнованной до крайности Майке, невольно обеспечив ее парой скучающих ушей, коими она не преминула воспользоваться.
Когда Майя усвистела к подруге, оказалось, что нежданное происшествие и меня взволновало настолько, что я совершенно не мог следовать привычному распорядку дня. Неожиданно для себя я обнаружил, что нервно прогуливаюсь по коридору, одновременно пытаясь обдумать все произошедшее и вслушиваться в голоса на лестнице. Судя по звукам, тело медики уже увезли, а полицейский дуэт превратился в трио наконец приехал долгожданный следователь, которому уже знакомые с диспозицией стражи порядка докладывали обстановку, дружески называя его Санпетрович. Голос следователя звучал устало и довольно безнадежно, видимо, сказывалось понимание того, что помощники его звезд с неба не хватают, однако был спокойным и каким-то приятным. Последняя его характеристика меня страшно разозлила. Убаюкает всех своим добрым голосом и засадит кого-нибудь ни в чем не повинного на веки вечные!
И словно в подтверждение моих мыслей следователь начал распекать своих подчиненных за то, что они не задержали Майку. По его словам выходило, что случайностей не бывает и если уж труп шефа оказался в лифте его собственной подчиненной, то тут уж не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, и понять, что эта самая подчиненная, то есть моя Майка, со смертью своего начальника непосредственно связана.
Осмыслив все услышанное, я забегал по коридору с удвоенной скоростью. По всему выходило, что несмотря на то, что Майка ну совершенно ни в чем не виновата, настоящего злодея никто искать даже не собирается. Зачем? Есть же козел отпущения! То есть, коза. В смысле Майка! Моя Майка! Ну, вы поняли! Получается, что зря смеялись Майка с бабой Катей, ведь кроме меня раскрывать преступление действительно больше некому!
Глава 3
Прежде всего, собравшись с мыслями я попробовал поставить себя на место Ш. Холмса, Н. Вульфа или Э. Пуаро. Мы с Майкой посмотрели долгими вечерами немало детективов, так что в общем-то я был уже достаточно квалифицирован и раскрыть какое-то пустяковое убийство представлялось мне делом плевым, как говаривал Холмс "на одну трубку". В итоге я плюнул не раз и не два, прежде чем сообразил, что нахожусь в заведомо проигрышном положении не только потому, что отродясь не курил. У всех мало-мальски приличных сыщиков были бездарные помощники, доставлявшие им бесценную информацию и лепившие свои дурацкие теории, на основе которых настоящие детективы и делали свои гениальные выводы. Я же не располагал ни собственным Ватсоном, ни Гастингсом, хотя мне бы скорее подошел хоть самый завалящий Арчи Гудвин, который позволил бы мне как монументальному Ниро не высовывать носа из дому. У меня же была только моя Майка, которую я рисковал вот-вот потерять.
Позволить себе этого я категорически не мог, поэтому постарался хотя бы собрать воедино все факты, которые были мне известны. Итак, по порядку. Прежде всего отношения Майки с шефом, похоже, были натянутыми если не до предела, то во всяком случае до взаимной антипатии. Ах как горько жалел я в этот момент о том, что не слушал ежеутренний Майкин щебет! А ведь она представляла мне картинки из их офисной жизни чуть ли не в лицах, перечисляя всех, с кем, согласно общественному мнению, спал их любвеобильный шеф. Радовало только одно: собственно Майкины отношения с шефом за рамки служебных не выходили. Ну ведь не стала же она бы мне в самом деле врать???
Решив отложить хитросплетения офисных интриг на потом, я вернулся к тому, чему был свидетелем сам. Итак, всю ночь мы с Майкой мирно проспали рядом. За это я могу ручаться собственной головой, ведь как вы конечно помните, я не люблю, когда в доме что-то происходит без моего участия. Так уж повелось встала Майка, поднимусь и я. А Майка встала утром, когда всех нас поднял несчастный бак, вместе с погребенным в нем недоМюнхаузеном влетевший ядром в разверстую пасть почтового подвала. Затем Майя отправилась на кухню готовить завтрак и из квартиры до собственно ухода на работу не выходила, в этом я также абсолютно уверен. Во-первых, незаметно открыть входную дверь она бы не смогла, да, во-вторых, и завтрак приготовить бы не успела, если бы вздумала бегать по подъезду и мочить направо и налево всяких лысых уродов пока я в окошко пялился. Я ведь туда всего-то пару минуточек и посмотрел.
Не успел я прийти к выводу, что Майка полностью оправдана и можно смело пойти чего-нибудь пожевать, как в двери повернулся ключ и в квартиру поочередно зашли зареванная Майка, немедленно взвывшая: "Пришли обыскивайте что хотите, а я с вами разговаривать больше не собираюсь!", старые знакомые полицейские, двое соседей: баба Катя и ее глуховатая товарка из квартиры напротив, а замыкал кавалькаду моложавый мужчина с довольно симпатичным, но строгим лицом. Похоже, что это и был Санпетрович.
Старушки, не сговариваясь, устроились на диване перед телевизором, Санпетрович отправился к Майке на кухню и там начал бубнить ей что-то монотонно-успокаивающее, склоняя к диалогу, на который Майка, судя по всему, идти отказывалась наотрез. А полицейские тем временем начали перетряхивать всю квартиру в поисках чего-то мне совершенно непонятного и именно этого пропустить я и не мог, а потому внимательно следил за каждым их движением. Что поделать, мой дом моя крепость. Не люблю я интервентов, лезущих везде с настырностью ночного комара.
Впрочем, деятельность моих поднадзорных очень быстро привела их к успеху, а меня и Майку поставила в еще более сложное положение. Обыск, словно специально, начали со спальни, где почти моментально и была найдена одинокая парадно-выходная сережка, лежавшая, собственно, на самом видном месте, чтобы как можно быстрее обрадоваться, как только будет найдена ее пропавшая пара. Увидев сережку, полицейские мгновенно вытащили старушек с дивана и кликнули своего старшего товарища, который привел в спальню вроде бы начавшую успокаиваться Майку.
После того как полицейские продемонстрировали следователю и оживившимся понятым найденную сережку, Санпетрович словно бы погрустнел, насупился, хотя должен был бы обрадоваться найденной улике. Дальше я и опомниться не успел, как мою ни в чем не повинную Маечку объявили обвиняемой в убийстве и увели в абсолютно неизвестном мне направлении.
Как только за кавалькадой, увлекшей мою Майку в полную неизвестность, закрылась дверь, я начал лихорадочно думать, с чего бы вдруг валявшаяся на туалетном столике аж с самой зимы сережка вдруг привела к таким трагическим последствиям. Информации у меня не было никакой, бестолковых помощников, как я уже упоминал, у меня тоже не водилось, так что думалось мне плохо. Да настолько плохо, что у меня даже немыслимо! пропал аппетит, а это был уже очень плохой признак! Это означало, что я не просто и отнюдь не беспочвенно волнуюсь за Майку, но особенных шансов продвинуться в расследовании у меня и в помине нет.
Поскольку особыми фактами по самому важному для меня делу я не располагал, я принял решение потренировать свои дедуктивные способности на тех утренних событиях во дворе, которым я был пусть и недолгим, но свидетелем. Чтобы освежить свою память я выбрался на балкон, свесился с перил и начал методично воспроизводить то, что видел сам, и, конечно, дополнять картину событий с помощью своих догадок.
Я так увлекся этим занятием, дорисовывая все больше и больше деталей произошедшего, что даже не заметил движения на соседнем балконе. Опомнился я только когда у меня над ухом противный голос промяукал: "Что, Севка, замели твою-то?"
Так и знал! Соседушка Манька выперлась на балкон и теперь, как и я, свисала с перил, обозревая двор. Впрочем, в отличие от меня она как раз занималась этим от безделья. Просто грелась на солнышке, безо всякой полезной цели. Заодно, как все уже поняли, пытаясь для развлечения задеть меня за живое своим ехидством.
Соседку нашу я, честно говоря, терпеть не мог с момента моего водворения в тогда просто Майкиной, а теперь уже, вне всякого сомнения, нашей совместной с ней квартире. С самого первого дня ее ехидное вяканье не давало мне покоя. Она вилась над моей макушкой как вьется овод, уворачиваясь от размахов коровьего хвоста. И ее успехи в маневрировании были столь велики, что ей, одной из немногих, периодически удавалось поколебать мою уверенность в себе, моей собственной исключительности и даже, не поверите, в Майкиных чувствах по отношению ко мне.
И вот именно это противное мявканье зазвенело в моих ушах именно тогда, когда я уж совсем было преисполнился уверенности, что меня ждут лавры великого сыщика, способного разгадать любую, самую невероятную загадку. Немудрено, что я развернулся пятой точкой к источнику звука, и сделал вид, что оглох на левое ухо.
Удивительно, но вместо того, чтобы продолжать ехидничать, моя соседка хмыкнула и продолжила более миролюбивым тоном: "Ладно уж, тебе, понимаю, несладко. Окажись я в твоей ситуации на стенку бы лезла, но ты, смотрю, держишься, замыслил что-то. Ты уж не злись на меня, уж такой у меня характер поганый. Если могу укусить кого за хвост, так обязательно цапну. И не захочу, а цапну. Но сейчас уж точно не до развлечений. Так что просто скажу то, чего, похоже, ты не знаешь. Полиция сережку Майки твоей под трупом в лифте нашла. Прям там на полу под телом аккуратненько и лежала. За нее они и схватились. Уж больно все сходится. Ладно, пойду я, вижу, что тебе обмозговать бы все это"
Манька и впрямь не обманула, удалилась, виляя задом. Пенять ей на поведение ее задницы точно не имело смысла, природу не перекроить. Но вот сведения, которые я от нее получил, однозначно стоили того. Теперь все встало на свои места. Полиция искала владелицу сережки, найденной под трупом, и нашла ее именно там, где ожидала в квартире той, что обнаружила труп собственного босса на своем же этаже. Кого же им было хватать, как не мою невинную Майку?
Надвигающиеся сумерки заставили меня ретироваться обратно в квартиру и крепко задуматься. О Майке-то я знал все. А вот что мне, в сущности, было известно обо всех остальных? Да, в общем-то, ничего. А главным было понять, как я мог разузнать о них что-то, что могло бы водворить мою Майку на ее законное место рядом со мной! Пока, сколько я ни думал, ничего путного мне в голову не приходило. Я только все больше утверждался в мысли, что раз уж я точно знаю, что никакой второй парадной сережки с остальным барахлом на пол не ронял, стало быть, это она, Майка, явилась домой со своего корпоратива неукомлектованная одной сережкой. Иначе как же эту самую сережку могли обнаружить под в недобрый час приблудившимся к нам трупом ее шефа? Единственным относительно логичным объяснением было, что этот самый шеф каким-то образом на корпоративе эту сережку получил, хранил ее до сегодняшнего дня, а потом вдруг, в пять утра решил ее непременно Майке возвратить. Доехав до нашего дома, он сел в лифт, где и удушился на почве раскаяния от того, что не возвратил сережку раньше, чем причинял Майке душевные страдания.