Праздник назначили на вечер пятницы. Как раз должны были выписать Любу с новорожденным сыном, ему и имя уже дали Павлик. Две сестры приедут из города, и Борису удобно забрать средних из лагеря отдыха, заодно и сына захватит, он в том же лагере отдыхал.
С Олегом Рита почти не общалась, он много проводил времени с семьёй, заходили друзья детства, подолгу разговаривали, приглашали в гости, кому-то он обещал зайти, а кому-то нет, ссылался на нехватку времени.
Отлично ладил он с Серёжей, а Риту будто избегал. И она его тоже. Почему? Не смогла бы ответить. А если бы ответила, устыдилась своих мыслей! Просто наваждение. Глупость! Олег Евсеев привлекательный парень, к тому же звезда мирового уровня, пусть и в узких кругах любителей ММА, а вдруг кормит уток, убирает в курятнике или предлагает Рите попробовать сладкий зелёный горошек в стручках, садится близко настолько, что Рита ногой чувствует тепло ноги Олега. Просто это странно, вот и приходит в голову разная ерунда.
В пятницу, с самого утра была суета. Все носились с утроенной скоростью, несколько раз прибегала всклокоченная Вера, новоиспечённая бабушка, и советовалась с «мам Машей». Даже самые маленькие члены семьи вносили свой вклад в общее дело, наводя порядок в игровой комнате, дворе и своих спальнях. Порядок этот, правда, ими же и нарушался, но каждого «трудящегося» от двух до двенадцати лет не забывал нахваливать любой мимо проходящий взрослый.
Рита почему-то вспомнила, что ей никогда не удавалось убраться хорошо или почистить картошку так, как устроило бы маму. В итоге Риту отправляли заниматься чем-нибудь «полезным», а мама, вздыхая, переделывала всё, к чему прикасались руки маленькой Риты. А здесь притащил малыш игрушки в центр комнаты: «Молодец!». Старался же! Вырезал на шторах дырки, утверждая, что это ромашки: «Умница! Красиво!» Но ножницы надо убрать подальше.
Рита заглянула на кухню, это было самое большое и светлое помещение в доме. Дом был просторный, без особенных изысков, без балконов, веранд, лоджий, зато двухэтажный, с множеством комнат, небольшим спортзалом, игровой и «гостиной» большой комнатой, где к вечеру будет накрыт праздничный стол. Сразу два события в семье Евсеевых. Приезд Олега и рождения Павла.
Вам помочь? поинтересовалась Рита у Марии. Она, конечно, не умела готовить в промышленных масштабах, но безрукой точно не была. Да и неудобно как-то слоняться по дому, когда Серёжа мужественно взял на себя младшее поколение Евсеевых, захватив по пути соседских детей, и теперь вся эта компания занята командной игрой, а не снуёт под ногами возбуждённых взрослых.
Отдыхай, проговорила Мария. Напашешься ещё, на твой век хватит.
Но Рита растерялась. Настаивать она не умела, инициативу проявлять тоже, но в то же время чувствовала себя неуютно, когда все трудятся, а она без дела.
Яйца вон порежь, вставила Анжела, одна из сестёр, которые учатся и работают в городе. Фаршировать будем.
Хорошо. Эти? уточнила Рита, взяла нож и принялась за работу.
В итоге подняла голову, когда большое блюдо было уложено фаршированными яйцами и красиво украшено. Одно время Рита увлекалась карвингом, уж очень ей хотелось удивлять мужа кулинарными изысками, и могла из обычной редиски вырезать хоть цветок, хоть сову.
Господи! Красота-то какая! воскликнула Мария. Это огурец? А лебеди, лебеди какие! А цыплята! Теперь Антошка точно хоть одно яйцо, но съест. Как не съесть такого цыплёнка? Рита растерялась, вроде восхищаются, но вдруг Антошке нельзя яйца, а Рита своими художествами спровоцирует ребёнка. Мария не заметила растерянности гостьи, видимо, хвалила от чистого сердца, как часом назад самого младшего за вынесенный из комнаты горшок.
Ангелина, обратилась Мария ко второй дочери, той, что приехала с Анжелой. Вот бы мне такую невестку, а!
Рита думала, что сёстры-двойняшки приёмные, уж очень рыжими они были, огненными, с россыпью веснушек по лицу, рукам, всему, что было видно из-под одежды. Мария была светло-русой, как и её муж отец Олега. Остальные дети тоже были русыми, кто-то темнее, кто-то светлее, выделялись только рыжие сёстры и Борис.
А у тебя невесток мало, можно подумать, отозвалась Ангелина. Одна Вера пятерых стоит.
Да я про Олежку, махнула рукой Мария. Что ж он всё как перст. Один да один.
Кого он найдёт, в Америке-то? ответила Ангелина.
А в Америке не люди что ли живут? всколыхнулась Мария. Все одинаковые, что у нас, что у них. Только кажется, что мы отличаемся, а все одного хотят. Чтобы дети не болели, мужья не гуляли, да денег каких-никаких.
Да не женится он никогда, вклинилась Анжела. Она стояла у дверей и грызла молодую морковку, зелёные стебли болтались, как маятник. Он по Лизке сохнет. И с воодушевлением откусила кусочек, с громким хрустом прожевала.
Лизка-то тут причём? Мария подняла взгляд на дочь. Что ты выдумываешь. Лизка уже второго Егору родила, пляшет он вокруг неё, как каруселька вокруг оси.
И что? пожала плечами Анжела. Вспомни, какая любовь была! А она взяла и за его родного брата замуж вышла. Он потому и не приезжает домой, а если приезжает, то вон, с друзьями, она кивнула в сторону Риты.
Любовь какая любовь, после девятого класса уехал, любовь, недовольно пробурчала Мария.
А на свадьбу приезжал и напился! настаивала на своём Анжела.
Молчи, дурёха, кинула в сердцах полотенце Мария. Намелешь больше пуда, а людям жить.
Глава 8
Спустя время стол был накрыт, буквально не хватало места для посуды и приборов, правила этикета если и соблюдались, то условно. «Сюда тарелку с утятами поставь, если малая Татьяны не поест, даст всем дрозда, а с утятами она всегда ест» или «тут глубокую поставь, для бабушки». Что-то похожее Рита видела в общежитии на одной-единственной совместной пьянке с однокурсниками, куда она сходила за все годы студенчества. Там тоже каждый ел из посуды, которую принёс с собой или из какой досталось, никто не смотрел на правила, а только на удобство.
В доме родителей Рита научилась пользоваться приборами раньше, чем читать и даже как следует говорить.
Рядом был накрыт ещё один стол, для детей, чтобы не толкались среди взрослых и не вникали в разговоры. После еды их планировали отправить играть на улицу.
Появлялись гости один за другим, многих Рита узнавала, а кого-то видела первый раз. Она стояла у стенки и сторонилась людей, желая только одного слиться с обстановкой. Несмотря на огромную и разномастную компанию, всё внимание было направлено на Олега, который стоял у подоконника, время от времени приветливо здороваясь с пришедшими, и на Риту с Серёжей. Но мужу дела не было до неудобства Риты, он разбирался с какой-то неразрешимой проблемой девочки Евы, дочери Бориса и Веры.
Новые лица в привычном пейзаже вызывали активный, временами нездоровый интерес. К Рите подходили незнакомые или малознакомые люди и задавали вопросы, на которые Рита не знала, как реагировать. Хотелось одного вспомнить все корни русского мата, но Рита была слишком хорошо воспитана, она изо всех сил старалась не сорваться и не наделать глупостей, о которых потом будет жалеть. К тому же это была семья Олега Почему это имело такое огромное значение, Рита старалась не думать.
Твой мужик там с дитём тетешкается? спросила какая-то женщина. На вид ей было между сорока и пятьюдесятью годами, точнее Рита не смогла бы определить. Невысокая, излишне полная, белобрысая, из-за редких и светлых волос женщина смотрелась почти лысой. Смотрела она с живым интересом: У вас сколько ребятишек?
Мой муж. Рита не смогла сказать «мужик» по отношению к Серёже, что-то в этом слове было отталкивающее. Детей у нас нет.
А чего так? Яловая? Оно и видно, протянула незнакомка и осмотрела Риту от макушки до пяток.
Рита не нашла слов, чтобы ответить. «Яловая»? Серьёзно? Её сравнили с бесплодным животным, потому что у неё нет детей в двадцать два года?! Что в голове от этой женщины?! Все сошли с ума? Ей всего лишь двадцать два! Она не знает, какую юбку завтра надеть, не уверена, что образование, которое получила, ей так уж нужно. Рита во всем сомневается, она даже не знает, любит ли она бисквит или слоёные коржи. И при этом, кто-то считает, что она непременно должна родить, и лучше не один раз.
Двадцать первый век! Рита точно знала: детей она не хочет, и это нормально! Вот рожать в шестнадцать, потому что презервативы стоят сто восемьдесят шесть рублей за три штуки это не нормально.
Будь я моложе, родила бы от тваво мужика, продолжила, как ни в чём не бывало, тетка. Он вон как детей тетешкает, от такого только и рожать! Она попросту не замечала ошарашенного взгляда Риты. Вон дочка моя, видишь, баба взмахнула рукой, показывая пальцем на невысокую, пухленькую блондиночку, лет восемнадцати от силы, похожую на толстенький одуванчик из-за светлых, тонких волос, завитых мелкими кудряшками. Пусть бы она родила, раз ты калечная.
Что-что? Рита решила, что ей послышалось. Не может человек в здравом уме говорить подобные вещи! Такого просто не бывает!
А что? подбоченилась белобрысая толстуха. Чего генофонду пропадать? Мужик красавец, от такого рожать и рожать! А уж как он с ребятишками волохается, понятно, что своего дитя не бросит. А значит, так и будет рядом сидеть, как тот щенок на привязи. Ты бы подумала, девка. Он пока не особо заглядывается по сторонам-то, но ежели не родишь ему двух-трёх ребятишек не будет он твоим. Любая раздвинет и родит. Так и знай. А хоть бы и я. А что, ежели чего дочка воспитает, чай не бросит родного братика-то.
Женщина отошла в сторону, как ни в чём не бывало, а Рита долго приходила в себя, силясь не наорать на это жирное белобрысое чучело огородное без мозгов и сердца! Не может живой человек так рассуждать, а тем более говорить об этом вслух. Она издевалась на Ритой, ничем другим это объяснить невозможно!
Раздался шум, в двери вошла девушка, если не девочка, неся впереди себя, на вытянутых руках, кулёк с голубым бантом. Видимо, это была та самая счастливая мать, Люба, а в кульке посапывал Павел. У Любы были огромные карие глаза на худеньком личике. Волосы собраны в аккуратную косу, как у школьницы, впрочем, по возрасту этой девочке с торчащими ключицами в школе учиться надо, а не детей рожать.
Следом вошла Вера, в нарядном зелёном платье, рядом приноравливал шаг Борис в белоснежной рубашке. А в самом конце робко ступал парнишка, на вид лет семнадцати, он с ужасом косился на окружающих и с ещё большим испугом на кулёк с голубым бантом. Видимо, это был счастливый отец Павла.
Позже все уселись за общий стол, громко обсуждали будущее Павлика и Олега, толкались локтями, смеялись в голос, передавали с рук на руки совсем маленьких детей, кому ещё рано за отдельный стол, кормили их или отвлекали, грубо и глупо шутили, кого-то активно сватали, нахваливали, обсуждали чью-то личную жизнь, не взирая на лица и понятие «корректность».
Вино закончилось быстро, хоть его мало кто пил. Рита, белобрысая пухленькая девочка, которая, по мнению мамы, должна была улучшить генофонд их семьи за счёт Серёжи, Ангелина. Анжела не гнушалась напитками покрепче.
Вот так, довольно проговорил Борис, наливая в рюмку рядом с Ритой водку. Вот так нормалёк будет.
Рита посмотрела на Серёжу, он сидел не рядом, между ней и мужем расположилась всё та же маленькая Ева, которая продолжала капризничать, было похоже, что она заболела. Рита не успела даже подумать, что новорожденный и болеющий ребёнок не лучшая компания в одном помещении, как белобрысая толстушка пересела к Серёже и стала что-то ему шептать.
Я не пью водку, извиняясь, проговорила Рита. Она действительно не пила крепкие алкогольные напитки, это не было кокетством. Самая серьёзная доза алкоголя на её счету портвейн в Алуште, целый фужер. Папе тогда пришлось нести Риту на руках до самого домика, а утром ей было невыносимо плохо, а ещё более невыносимо стыдно.
Чего это не пьёшь? опешил Борис. Взрослая уже. Любаша моя в четырнадцать лет уже наливочку из погреба таскала, ободряюще проговорил молодой дедушка. Ничего не случилось.
А не таскала бы, глядишь, не родила бы в шестнадцать, тихо проговорил Олег, сидящий рядом. Борис, кажется, не услышал или не придал значения, а Рита заметила если не недовольство, то непонимание.
Олег был рядом со своей семьёй, и в то же время далеко. Он наблюдал, как и Рита. Удивлялся, иногда отводя глаза в сторону от переполняющего недоумения, а то и от злости. Рита с интересом это заметила, и не могла перестать смотреть на Олега, впитывая его мимику, эмоции, невербальные сигналы.
Пей, пей, пей, пробасил над головой Ритой Борис, она даже зажмурилась от испуга. Сжала губы, пытаясь отказаться от водки. Она не могла пить её, не умела. Не знала, как это делается. Сначала вздохнуть и выпить или наоборот? Водка была противной даже на запах, который исходил от рюмки, приставленной к губам, о вкусе Рита даже думать не могла. Пей, пей, пей, давил Борис на рюмку, та в свою очередь впилась в губы, обдавая невыносимой вонью. За Павлушу, ножки обмыть святое дело!
Риту едва не вывернуло. Краем глаза она видела, как поднялся с места Серёжа, готовый выхватить злосчастную рюмку у Бориса, что на руке Серёжи повисла белобрысая толстушка. Видела, как подхватился Олег, и сейчас он схватит брата, применит какой-нибудь приём, и точно будет конфликт, а то и драка. И всё из-за упрямства Риты. Неужели так сложно выпить злосчастную рюмку водки, тем более за здоровье малыша. Он только родился. Пусть растёт здоровым и радует маму с папой или хотя бы дедушку с бабушкой, а не наблюдает драку в первый свой выход в свет. Неужто водка настолько отвратительна? А даже если и так, не ядовита же. Уж точно Рита не умрёт от небольшой рюмочки
До того как подорвался Серёжа, а Олег пустил в ход кулаки, Рита глотнула обжигающую жидкость и замерла, боясь вздохнуть. Губы, горло, слизистую обожгло огнём, разодрало, как при самом сильном раздражении, оцарапало. Не находилось эпитетов передать весь ужас, который испытала Рита от одной-единственной рюмки водки. Она пыталась дышать, остужая гортань, но становилось только хуже, больнее, жгучей.
Рита выскользнула из-за стола, заметив, что невольные зрители её позора расселись по местам, удовлетворённые результатом. Пришлая, калечная, яловая Рита выпила рюмку водки и стала как все, сравнялась с ними и больше не представляла живого интереса для публики.
На кухне Рита заглатывала ледяную воду и захлёбывалась слезами. Ей было больно! Слизистую так и жгло огнём, она уже думала о химическом ожоге или об анафилактическом шоке, когда рядом с ней появился Олег.
Плохо? спросил он.
Больно. Рита не могла скрывать, она плакала. Ей действительно было больно и до отвращения противно. Всё воняло, было горьким. Гадким.
Ты не запила, глупая, прошептал Олег и протянул стакан с какой-то жидкостью. Он успел смешать варенье с холодной водой и льдом. Выпей.
Рита сделала несколько глотков, но лучше не стало, слёзы наворачивались, она ёжилась и фыркала.
Мне больно, пропищала она. У меня кожа на губах облезла. Рита несла полную глупость, но именно так она себя чувствовала, помимо банального опьянения.
От водки не может облезть, прошептал Олег и нагнулся к Рите, она не придала значения.
Слизистая Рита почти плакала. Посмотри!
Олег прижал указательный палец к нижней губе Риты, немного надавливая и отворачивая её.