В качестве противоядия предлагаются получение ярких позитивных эмоций, особая диета, смех, равно как и плач, путешествия, активный поиск нового партнёра по жизни.
Евгарий расценивает печаль как результат «обманутых или неудовлетворенных желаний». В данном случае мы имеем совершенно отличный подход: потеря чего-то важного, как это трактует современная психология, воздействует на разумную часть сознания. Человек может порассуждать о важности или неважности утерянного, методом замещения «возместить» утраченное, попытаться найти позитивный смысл в новом состоянии утраченного. Однако быть свободным от нового «приступа» печали невозможно. Таким образом жизнь человека является чередой сменяющих друг друга состояний радости и печали и повлиять на этот процесс мы не в силах.
По Евгарию, печаль возникает, когда происходит раздражение желательной части души. Если же к этому присоединяется еще и эмоциональная окраска как раздражение яростной области сознания, то печаль переходит в уныние, на современном языке в депрессию. Из чего следует, что эмоции можно и следует подавлять и при приложении определённых усилий достичь беспечального состояния или блаженства. «От природы гневливая часть души должна бороться за наслаждения, к которым стремиться вожделеющая часть души», наставлял Евгарий.
Печаль свойственна эгоистам и самодовольным людям. «Не печалится воздержанный, что не удались снеди, и целомудренный, что не успел в задуманном неразумно непотребстве, и негневливый, что не возмог отомстить, и смиренномудрый, что лишен человеческой почести, и несребролюбец, что потерпел утрату». Из этого следуют и некоторые практические выводы, например, в области экономики. Инвестиции, по мнению, некоторых американских экономистов представляют собой «лишние деньги», т.е. деньги, прежде всего сэкономленные за счет «скромной» жизни и, уже после, вложенные в рост.
Пристальное внимание философов к осмыслению ментальных феноменов или сознания в последние десятилетия подстегивается еще и дискуссией о возможности или невозможности создания искусственного (машинного) сознания. Ему соответствует принятое с середины прошлого века понятие Artificial Intelligence или искусственный интеллект в русском переводе.
Эту проблему не обошли стороной ни Д. Сёрль, ни остальные. И этот диспут выходит за рамки чистой философии как «любви к мудрствованию». Так или иначе возникают достаточно практические вопросы: будет ли создана антроподобная машина, помощник и со-деятель человека? А может это будет собеседник? Насколько возможна синергия человека и машины? А может робот и полностью заменит человека в некоторых ситуациях?
Философия сегодня чаще отвечает на этот вопрос отрицательно, хотя и оставляет надежду на позитивный ответ. Д. Сёрль, Д. Чалмерс, Р. Пенроуз считают, что это невозможно в принципе, так как машина никогда не сможет понимать. Р. Goutam подходит к вопросу с более мягкой позиции и считает, что проблема в том, что человечеству так до сих пор и не понятно, что же есть сознание. «Аппаратные средства компьютера могут воспроизводить тело в той или иной форме. Программные средства могут пытаться симулировать мозг и интеллект с помощью логики, но подобная симуляция всегда будет неполная вследствие системных ограничений. В лучшем случае мы можем улучшать и улучшать соответствие, при этом удовлетворительное соответствие будет серьезно отставать от целевого идеала. Продвигаясь вверх по иерархической лестнице и достигнув трудноуловимое во всех своих частях сознание, мы натолкнемся на непробиваемую стену без каких-либо надежд на решение».
E. Hildt видит в данной проблеме, прежде всего методологическую трудность. «Мы строим знания о человеческом сознании от первого лица, тогда как искусственное сознание может быть доступно нам лишь от третьего лица. Соответственно, вопрос состоит в том, как понять, что машина может иметь сознание?» Иные возражения против возможности создания машинного сознания, построены на математическом подходе к решению задач: довод неспособности, математический довод и довод неформализуемости.
Последние так или иначе связаны с выводом, который проистекает из известной теоремы Курта Гёделя о неполноте. Все вышеприведенные гипотезы имеют одно основание: понимание сознания как продукта высшей нервной деятельности человека.
Но пока философия обсуждает невозможность своего осмысления, практики вовсю создают «умные машины». Робот Fedor слетал на МКС, iCub идентифицирует людей, запоминает названия, может ориентироваться в пространстве и находить выход из сложных лабиринтов, китайский Smart Doctor Assistant сдал экзамены на врача. Список успехов и достижений можно продолжать и продолжать.
На заре роботостроения Д. Сёрль выдвинул идею о разделении искусственного интеллекта на два уровня:
слабый ИИ мощный инструмент;
сильный ИИ некое сознание.
В свете подобного подхода можно считать слабый ИИ машинным аналогом разумной и желательной части человеческого сознания. Аппаратными средствами, оперирующими логикой и математическими вычислениями можно воспроизвести разумную часть сознания. Может быть не завтра, но будучи оптимистами мы можем верить в то, что это когда-нибудь, но произойдет. Программные средства, содержащие в себе стройную иерархию приоритетов, могут быть доведены до уровня желательной области сознания. Оговоримся, что опять-таки не сегодня вечером.