А что ты хочешь со мной сделать?
Радость моя, пробормотал Руфус, я уже делаю.
И он грубо притянул ее к себе, ожидая сопротивления. Она действительно сопротивлялась, упрямо держа между ними бокал и яростно вырываясь из его объятий. Руфус выбил бокал из ее рук, тот упал, но не разбился, а покатился по балкону. Воля твоя, подумал он насмешливо, но если я тебя сейчас отпущу, ты, пожалуй, перелетишь через перила. Валяй, дерись. Мне это даже нравится. У вас ведь так принято там, на Юге?
Боже, пробормотала она и заплакала. И тут же прекратила сопротивляться. Руки ее потянулись к его лицу, она ощупывала его, как слепая. Затем обвила его шею и прильнула к нему всем телом, все еще дрожа. Он покрывал мелкими поцелуями-укусами ее уши и шею, шепча:
Плакать, радость моя, пока нет повода.
Он, конечно же, был пьян, потому и видел свои действия как бы со стороны, а еще чувствовал неожиданный прилив нежности к Леоне, теперь ему хотелось осчастливить ее своей любовью. Время, похоже, остановилось. Он ласкал ее грудь два пышных смуглых холмика, и тугие, коричневатые, миниатюрные соски играл ими, то сжимая, то покусывая, а она стонала и всхлипывала, ноги ее подкашивались. Он мягко потянул ее на пол и положил на себя, придерживая за бедра и плечи. Где-то в уголке его сознания еще всплывали образы хозяина, хозяйки, гостей, вызывая смутное беспокойство, но он понимал, что уже не в состоянии остановить охватившее их безумие. Ее пальцы расстегнули его рубашку до пояса, и нежный язык обжег шею и грудь, а он тем временем, откинув юбку, ласково водил рукой вдоль ее бедер. Так в изнеможении они, казалось, провели долгие часы, и он все время ощущал каждое мимолетное движение, каждую судорогу ее тела, отзываясь на них нервной чувственной дрожью. Потом осторожно перевернул девушку и, подмяв под себя, вошел в нее. Леона вся напряглась и затаила дыхание, на какое-то мгновение ему показалось, что она сейчас закричит. Но она только застонала и зашевелилась под ним. И тогда из самого горнила владевшего им страстного желания медленно и уверенно начал он путь домой к себе.
А она несла его, как море, тихо покачивая, несет лодку, то поднимая, то опуская и не верилось, что это мерное убаюкивание таит под собой грозную пучину. В этом путешествии оба что-то бормотали и всхлипывали, он, почти не переставая, ласково ругался. Каждый стремился достичь гавани, но покой можно было обрести, только бешено ускорив движение, отдав ему всю нарастающую силу. На секунду Руфус открыл глаза и увидел ее искаженное страданием лицо, в темноте оно белело гипсовой маской. В глазах Леоны стояли слезы, ресницы увлажнились. Она часто дышала, постанывая и коротко вскрикивая, потом бессвязно забормотала, отчего он непроизвольно стал двигаться быстрее и энергичнее. Ему хотелось, чтобы она помнила эти мгновения до самой смерти. Но тут и сам он понесся неведомо куда, и на этом пути никто не смог бы остановить его ни белый Бог, ни угрозы линчевателей, спустись они вдруг на крылышках прямо на балкон. Он шепотом ругался, обзывал ее белокожей сучкой, выл вполголоса, безжалостно пронзая ее своим грозным орудием. Она вдруг зарыдала. Говорил тебе, простонал он, что еще заставлю тебя поплакать, и вдруг почувствовал удушье: еще секунда и он либо взорвется, либо умрет. Стон и проклятия сотрясли его тело, в последнее решающее движение он вложил всего себя и тут почувствовал, что из него изливается мощный ядовитый поток, которого хватило бы на сотню маленьких мулатов.
Лежа на спине, Руфус тяжело дышал. Теперь он слышал доносившуюся из комнаты музыку и гудки на реке. Мощь соития напугала его, в горле пересохло, там, где на теле остались мокрые пятна, он чувствовал холод. Девушка прикоснулась к нему, заставив испуганно вздрогнуть. С трудом он заставил себя повернуться к ней и заглянуть в лицо. В ее впавших, потемневших глазах все еще стояли слезы, на губах робко дрожала ликующая улыбка. Руфус притянул ее к себе, мечтая лишь о покое. Он надеялся, что у нее хватит ума помолчать, но услышал: «это было чудесно», и почувствовал на губах поцелуй. И эти слова, не вызвав в нем ответной нежности и не избавив от невесть откуда взявшегося мистического ужаса, вдруг вновь пробудили желание. Руфус сел.
Забавная ты девчонка, проговорил он, вглядываясь в нее. Что ты скажешь мужу, когда заявишься к нему с черным малышом?
Тебе не стоит беспокоиться, сказала девушка. У меня не будет больше детей. Она ничего не добавила, хотя ей явно было что сказать. Он выбил из меня и это, призналась она наконец.
Ему захотелось услышать историю ее жизни. И в то же время не хотелось ничего знать.
Пойдем умоемся, предложил он.
Она положила голову ему на грудь.
Мне страшно возвращаться туда.
Руфус засмеялся и погладил ее по голове. В нем вновь затеплилась нежность к девушке.
Не собираешься же ты провести здесь ночь?
А что подумают твои друзья?
Послушай, Леона, полицию они уж никак не позовут. Он поцеловал ее. Ничего плохого они не подумают.
Ты пойдешь со мной?
Ну, конечно, пойду. Руфус отстранил ее, окинув взглядом с головы до ног. Все в порядке, одерни только одежду, и он любовно провел рукой по ее телу, ну и еще пригладь волосы вот так, и он откинул пряди с ее лба.
Она не спускала с него глаз.
Руфус с удивлением услышал свой голос: «Я тебе нравлюсь?»
Она нервно сглотнула. Руфус видел, как у нее на шее пульсирует жилка. Девушка казалась ему сейчас совсем беззащитной.
Да, сказала она и потупилась. Руфус, опять заговорила она, ты действительно мне очень нравишься. Постарайся не делать мне больно.
С какой стати, Леона? Он нежно гладил ее шею, серьезно глядя в глаза. Почему ты думаешь, что я могу сделать тебе больно?
Люди обычно именно так поступают друг с другом.
Тебя кто-то обидел, Леона?
Она молчала, уткнувшись лицом ему в ладони.
Мой муж, наконец выговорила она. Мне казалось, он любит меня, но он совсем не любил я знала, что он груб, но не думала, что он еще и подлый. Какая уж тут любовь, если он отобрал у меня моего малыша и отправил его куда-то?
Девушка смотрела на Руфуса глазами, полными слез.
Называл меня никудышной матерью, потому что я пила. Действительно тогда я много пила, но иначе жизни с ним не вынести. А для сына я ничего не пожалею, соринки не дам на него сесть.
Руфус молчал. На темнокожую руку капали ее слезы.
Он и теперь живет в нашем доме. Я говорю о муже. Вместе с моими матерью и братом, они с ним заодно. Тоже считают меня никчемной. Если все время говорить, что ты бестолочь, сделала она попытку пошутить, можно и впрямь ею стать.
Руфус заставил себя забыть все вопросы, которые собирался задать ей. Холод пробирал до костей, он был голодный как собака, хотелось пить и еще поскорей очутиться дома в постели.
Ладно, сказал он. Обижать тебя я не собираюсь.
Он встал, направляясь к балконным дверям. Идти мешали приспущенные и болтавшиеся на ногах брюки; он подтянул их, ощущая внутри клейкую массу, и застегнул молнию, стараясь держать ноги пошире. Небо алело. Звезды исчезли вместе с огоньками на побережье Джерси-сити. По реке медленно ползла груженная углем баржа.
Как я выгляжу? спросила Леона.
Прекрасно, ответил Руфус и не солгал. Девушка напоминала сейчас уставшего ребенка. Поедем ко мне?
Если ты хочешь, сказала она.
Именно этого я и хочу. Но сам диву давался, зачем она ему понадобилась.
Зашедший к ним назавтра, во второй половине дня, Вивальдо застал Руфуса еще в постели. Леона возилась на кухне, готовя завтрак.
Она-то и открыла Вивальдо дверь. Руфус наслаждался ситуацией: Вивальдо изумленно переводил взгляд с Леоны, утопавшей в мужском халате, на восседавшего в постели среди скомканных одеял совершенно голого Руфуса.
Ну что, белый либерал, пробрало тебя, ублюдка, насмешливо подумал Руфус.
Привет, мужик, поздоровался он. Входи, гостем будешь. Поспел как раз к завтраку.
Я уже завтракал, отказался Вивальдо. Вижу, я здесь лишний. Загляну попозже.
Не валяй дурака. Входи. Это Леона. Познакомься, Леона, это мой друг, Вивальдо. Его полное имя Дэниел Вивальдо Мур. Итальяшка с ирландскими предками.
Руфус погряз в предрассудках, сказала, улыбаясь, Леона. Заходите.
Вивальдо неуклюжим движением закрыл за собой дверь и присел на край кровати. Когда он чувствовал себя неловко, а такое бывало частенько, его руки и ноги как бы вытягивались, становясь чудовищно непропорциональными, и он путался в них, словно обрел конечности совсем недавно.
Может, вы хоть что-нибудь проглотите, сказала Леона. Еды много, все будет готово с минуты на минуту.
Пожалуй, выпью чашечку кофе, произнес Вивальдо, если, конечно, у вас не найдется пива. Он взглянул на Руфуса. Вижу, вечеринка удалась.
Руфус расплылся в улыбке.
Совсем неплохо было.
Леона открыла банку и, перелив пиво в стакан, поднесла его Вивальдо. Он взял стакан, поблагодарив ее своей мимолетной цыганской улыбкой и слегка расплескав содержимое.
Тебе налить, Руфус?
Нет, киска, пока не надо. Сначала поем.
Леона снова скрылась на кухне.
Типичная южанка, правда? сказал Руфус. Они умеют там воспитывать своих женщин, учат, как ухаживать за мужчинами.
Из кухни послышался смех Леоны.
Они только этому нас и учат.
А что тебе еще надо знать, киска? Ты и так умеешь сделать мужчину счастливым.
Руфус и Вивальдо обменялись понимающими взглядами. Вивальдо широко улыбнулся.
Так что, Руфус, поднимешь ты сегодня свой зад?
Отбросив одеяло, Руфус соскочил с постели, зевнул и, вскинув руки, потянулся.
Ну и видок у тебя сегодня, сказал Вивальдо, бросая другу трусы.
Руфус натянул трусы, затем влез в старые серые слаксы и накинул выцветшую зеленую рубашку спортивного покроя.
Жаль, что тебя вчера не было. Там такую травку давали закачаешься.
У меня вчера и без того проблем хватало.
Опять Джейн? И, конечно, ссорились?
Она напилась и несла всякую дичь. Ты ее знаешь. Больной человек, не может с собой совладать.
То, что она с придурью, я знаю. А вот что с тобой?
Наверное, получаю, что заслужил. Может, втайне хочу, чтобы меня так прикладывали.
Они прошли к столу.
Вы первый раз в Гринич-Виллидж, Леона?
Нет, бывала и раньше. Но пока не узнаешь людей, место так и остается чужим.
Теперь вы знаете нас, сказал Вивальдо, а, между нами говоря, мы здесь знаем всех. Покажем вам все самое интересное.
Руфуса почему-то раздражала манера разговора Вивальдо с Леоной. Радостное настроение улетучилось как не бывало, в душе зародились дурные подозрения. Он бросил украдкой взгляд на Вивальдо, тот потягивал пиво, поглядывая на Леону со своей непроницаемой улыбкой слишком уж открытой и добродушной: поди пойми, что под ней таится. Руфус перевел взгляд на Леону: сейчас, при дневном свете, в халате с чужого плеча, с подколотыми волосами и без всякой косметики на лице, ее и хорошенькой-то не назовешь. Может, Вивальдо смотрит на нее с презрением, как на заурядную простушку, но это означает, что Вивальдо переносит презрение и на него, Руфуса. А может, он флиртует с ней, потому что Леона кажется ему незатейливой и доступной чего уж от нее ждать, коль она пошла даже с Руфусом.
Но тут Леона улыбнулась ему через стол. У него екнуло сердце, и сладко заныло внизу живота; вспомнив их яростную и нежную близость, он решил черт с ним, с Вивальдо. Того, что было, Вивальдо не отнимет у него.
Руфус перегнулся через стол и поцеловал девушку.
Можно еще пива? попросил, улыбаясь, Вивальдо.
Бери. Сам знаешь где, сказал Руфус.
Леона, взяв стакан гостя, отправилась на кухню. Руфус показал язык приятелю, который насмешливо смотрел на него.
Вернувшись, Леона поставила перед Вивальдо свежее пиво и объявила:
Вы, мальчики, не торопитесь, заканчивайте спокойно завтрак, а я пока пойду переоденусь. Забрав свою одежду, Леона исчезла в ванной.
Некоторое время они молчали.
Она что, останется здесь, у тебя? задал вопрос Вивальдо.
Еще не знаю. Ничего не решено. Хотя, думаю, она бы не возражала.
Это видно невооруженным глазом. Но квартирка тесновата для двоих.
Можем найти что-нибудь попросторнее. Кроме того, ты ведь знаешь, я чертовски мало нахожусь дома.
Вивальдо некоторое время обдумывал его слова, наконец осторожно произнес:
Надеюсь, ты понимаешь, дружок, это, конечно, не мое дело, но
Руфус взглянул на него.
Она разве тебе не нравится?
Напротив, очень нравится. Милая девушка. Вивальдо отхлебнул пива. Вопрос в том: насколько она нравится тебе?
А ты не видишь? ухмыльнулся Руфус.
Говоря откровенно, нет. То есть я вижу, что нравится, но даже не знаю.
Они снова помолчали.
Причин для беспокойства нет, подытожил Руфус. Я уже большой мальчик.
Вивальдо поднял на него глаза.
Но и мир вокруг тебя тоже большой. Надеюсь, ты подумал об этом.
Подумал.
Все несчастье в том, что у меня по отношению к тебе слишком отцовские чувства, сукин ты сын.
Все вы, белые ублюдки, одинаковы.
Выйдя на улицу в воскресенье, они встретились с тем «большим миром», о котором говорил Вивальдо. Судя по неприязненным взглядам прохожих, он был настроен к ним враждебно, и Руфус понял, что совсем забыл о существовании этого мира и о его неиссякаемой способности ненавидеть и разрушать. Он не подумал, что ждет его с Леоной, потому что даже не рассматривал возможность их совместной жизни. Но она здесь, рядом, идет с ним по улице, и если он захочет, с радостью останется у него. Но за это придется платить и немало: возможны стычки с хозяином дома и соседями, с подростками в Гринич-Виллидж и со всеми, кто приезжает сюда на уик-энд. Его семья тоже в восторге не будет. Но если у родителей протест всего лишь привычный рефлекс на жизнь, то сестра Ида мгновенно возненавидит Леону. Она всегда ждала от Руфуса чего-то необыкновенного и, кроме того, обладала чрезмерной щепетильностью в расовых вопросах. «Будь она чернокожей, Руфус, ты и не взглянул бы на нее, скажет Ида. Но ты готов жить с любой швалью, если у той белая кожа. В чем дело? Ты что, стыдишься, что ты черный?»
Он вдруг впервые в жизни задумался над этим вопросом, точнее, тот на секунду обжег его мозг и почти сразу же, как бы извиняясь за доставленное беспокойство, погас.
Руфус искоса посмотрел на Леону. Вот теперь она была по-настоящему хорошенькой. Девушка заплела свои длинные волосы в косички и подколола наверх, эта, немного старомодная прическа делала ее значительно моложе своего возраста.
Навстречу шла юная чета продавцы воскресных газет. Руфус перехватил взгляд молодого человека, с любопытством устремленный на Леону; потом оба, и юноша, и девушка, оценивающе оглядели поочередно Вивальдо и Руфуса, как бы решая, кто же ее любовник. Но Гринич-Виллидж особый район, своего рода свободная зона, и только по быстрому, почти робкому взгляду молодого человека Руфус понял: тот догадался, что любовные отношения с Леоной связывают именно его. Однако лицо женщины приняло сразу же холодное выражение словно ее окатили ушатом ледяной воды.
Они вошли в парк. На скамейках сидели старые неряшливые женщины из трущоб Ист-Сайда, чаще одни, иногда рядом с ними можно было увидеть седых, высохших мужчин; тут же дамы с претензией на элегантность, живущие на Пятой авеню, прогуливали своих собачек, а няни-негритянки, глядя невидящими глазами на мир взрослых, тихо напевали, склонясь над детскими колясками. Итальянские рабочие и мелкие торговцы приходили сюда целыми семьями устраивались в тени деревьев, болтали, играли в шахматы, просматривали LEspresso. Были здесь и такие обитатели Гринич-Виллидж, которые, пристроившись на скамейках, читали (Кьеркегор кричало имя с мягкой обложки книги в руках коротко стриженной девушки в синих джинсах) или увлеченно беседовали о высших материях, или сплетничали, или смеялись, или сидели неподвижно, полные скрытой буйной энергии, которая могла бы сокрушить здесь все, кроме разве что скамеек и деревьев, или, напротив, расслабившись и как бы утверждая всем своим видом, что они вряд ли когда-либо сдвинутся со своего места.