И этим едва не случившимся поцелуем я могла запустить четырнадцать лет нашей дружбы в небо как торпеду.
Прости. Я точно не знала, за что извиняюсь за то, что начала, или за то, что остановила, или за все вместе.
Лео уставился на меня, как на незнакомку.
Не стоит, ответил он.
Но мы почти не разговаривали оставшиеся полчаса ожидания в очереди и по дороге домой. И когда я наконец позвонила Конни и призналась, что чуть не случилось и как мне плохо, я узнала, почему так произошло.
Я спросила у Лео несколько недель назад, рассматривает ли он тебя в этом плане, ведь все интересовались этим, сказала она мне. Она сообщила это без обиняков, будто только что закончила рассказывать историю о своем кузене, который засорил слив картофельными шкурками. Не волнуйся. Не рассматривает.
Не волнуйся. Я должна была спросить, почему «все» говорили о нас. Стоило узнать, что именно сказал Лео, или почему Конни заговорила об этом. Все, что угодно, лишь бы дать мне подсказку, кроме этого «Не волнуйся», которое преследовало меня с тех пор.
И слава богу. Только представь, каким странным стал бы наш общий чат? Конни засмеялась. И я была благодарна, но слишком расстроена, чтобы сказать что-нибудь, и настолько ошеломлена, что мне казалось, будто я раскапываю скрытые части себя, маленькие изъяны в моем мозгу, которые сталкиваются друг с другом.
Довольно странно, в конце концов выдавила я.
Если все было плохо, то могло стать еще хуже. Ради всеобщего блага я сделала вид, что почти-поцелуя вовсе не было. И заполнила трещинки своих ошибок чем только смогла, так что, когда Лео спросил в школе, хочу ли я поговорить, я глазом не моргнув ответила: «О чем?».
Лео кивнул. Он открыл рот, чтобы что-то сказать извиниться, скорее всего, хотя ему не за что было извиняться но вместо этого сказал: «Я не хочу, чтобы то, что случилось, что-то изменило».
Я никогда раньше не пыталась притворяться, но по выражению лица Лео могла только догадываться, что у меня это очень плохо получается.
Конечно, нет.
Друзья?
Это слово казалось дешевым, неважно, БНИ или нет. Им никогда не описать то, кем мы были друг для друга. Но в тот момент оно прозвучало не с целью что-то назвать. Оно было не определением, а границей. Границей, которую мне нужно было принять.
Друзья.
Прошли месяцы. Месяцы! И я каждый божий день выбивала из себя свои чувства к Лео. Он должен это знать. Невозможно, чтобы он этого не знал.
Тогда почему он до головокружения рад, что я здесь? Ведь если он считает, что я и правда тут ради него, он должен быть слегка на взводе.
Большую часть дня я буду на кухне, так что мы не сможем много общаться, извиняется Лео. Но шеф-повар сказал нам с Микки, что ночью кухня полностью в нашем распоряжении, если вдруг ты захочешь заглянуть и повеселиться.
Микки Рейес? пробурчала я, не подумав.
Я знаю ее фамилию только потому, что она с энтузиазмом добавила меня в друзья во всех социальных сетях, так как мы с Савви старались держать дистанцию, чтобы наши родители не заметили ничего и не стали задавать вопросы. Это была неделя бесконечных фотографий Руфуса с высунутым языком и массивных пиал, полных еды, что, похоже, является визитной карточкой Микки в инстаграме.
Ты знаешь Микки? спрашивает Лео, слегка растерянно.
Мне лучше сказать о ней сейчас, пока мы не добрались до лагеря, и Лео не оказался в замешательстве в тот момент, когда мы с Савви встретимся.
Да через Саванну.
Ты знаешь Савви?
На этом все мысли, проносящиеся в моей голове, останавливаются, сталкиваясь друг с другом, как в массовой автокатастрофе: Лео ездил в этот лагерь всю свою жизнь, и Савви ездила в этот лагерь всю свою жизнь а это означает, что Лео знал мою тайную сестру.
Не очень хорошо, говорю я. Мы я познакомилась с ней
На тех фотовстречах, да? говорит Лео наконец заметив Китти в моих руках. Она рассказывала, что хочет заниматься чем-то в таком духе.
Все это проносится в моем мозгу, как будто существовал пузырь, где лагерный Лео жил отдельно от обычного Лео, и кто-то взял и проткнул пузырь ножом. Он уже упоминал Савви раньше. И Микки тоже. Я пытаюсь слепить все воедино расплывчатые образы людей, с которыми он переживал приключения в лагере, и двух девушек, которых я встретила в парке, но все так перемешалось, что образовалась полная неразбериха.
Ну
Я хочу сказать ему. Я собираюсь сказать. Но мне так редко удается хорошо провести с ним время, что эгоистичная часть меня хочет продлить этот момент поездки на пароме и оттянуть удар, прежде чем Лео поймет, что я поехала туда не ради него, а ради эгоистичных и невероятно странных планов.
Он подносит телефон к моему лицу, и на экране появляется фотография. Я видела ее раньше. Это Лео с группой друзей из лагеря, все они с сияющими лицами и еще мокрые, только выбравшиеся из бассейна, обернув огромное полотенце вокруг четырех пар плеч. Микки ее рот расплывается в широкой улыбке, на руках еще нет временных татуировок, стоит босиком. Незнакомый мне мальчик, с мокрыми кудрями и надутыми щеками, строит гримасу, прислонившись к Микки так, что она выглядит готовой вот-вот рухнуть. Более худая версия Лео из девятого класса даже не смотрит в камеру, широко ухмыляясь и явно предвкушая падение. А по другую сторону от него Савви или ее более молодая и менее сдержанная версия. Ее влажные волосы пушатся и завиваются, как у меня, и она, одетая в однотонное платье с маленькими мультяшными рыбками, стоит, высунув язык так сильно, что Руфус мог бы позавидовать.
Она выглядит такой искренне счастливой, что я почти не узнаю ее.
Ты знаешь, что у Савви суперпопулярный аккаунт в инстаграме, да? спрашивает Лео. Это из-за нее я завел наши. Она помогла мне с хэштегами в самом начале.
Эта информация заполняет меня. Несколько дней назад я даже не подозревала о существовании Савви. Теперь мне кажется, что она медленно просачивалась в мою жизнь годами, скрываясь там, куда я и не думал заглядывать и, по всей видимости, даже там, где я смотрела.
Лео переводит взгляд на переднюю часть парома, где несколько человек сгрудились, чтобы полюбоваться видом. Он кивает в их сторону и говорит:
В лагере Эвер э-э, Рейнольдс там куча потрясающих видов. Повсюду дикая природа. Птицы, олени, даже касатки, если повезет. Держу пари, мы сможем сделать хотя бы один хороший снимок до конца лета.
Я прислоняюсь к окну парома, на время отвлекаясь от своих мыслей. Половина меня здесь, но другая уже живет в том моменте в адреналиновом порыве, когда видишь что-то волшебное и знаешь, что у тебя есть лишь маленькое окошко объектива, чтобы запечатлеть это волшебство, и, порой, лишь доля секунды. Именно поэтому я больше всего люблю фотографировать природу и пейзажи. Никогда не знаешь, когда именно произойдет волшебство. Ничто не может сравниться с тем, когда удается запечатлеть магический момент и сохранить его навсегда позволить чему-то значительному стать интимным и личным, потому что часть тебя принадлежит ему, а часть его принадлежит тебе.
Хорошо, что ты знаешь Савви, говорит он. У нее, правда, талант улавливать такие вещи.
Я вздрагиваю.
Мы не Я имею в виду, я знаю больше о ней, чем ее саму.
Это, по крайней мере, не ложь. Несмотря на то, что мы всю неделю переписывались обо всякой всячине, чтобы уточнить детали то, что мы привезем с собой, от фотографий и записей о браке, которые мы нашли в интернете, до распечаток списков родственников по результатам ДНК-теста я знаю о ней не так уж много. Если не считать то, что о ней знают полмиллиона человек благодаря инстаграму.
Ха. Ну, мир тесен, говорит Лео. В любом случае, я рад, что ты осваиваешь инстаграм. Я постоянно говорю, что там куча возможностей
Да, да, говорю я. Это очень смахивает на маленькую псевдолекцию Савви на прошлой неделе, тем более что мое присутствие в инстаграме может быть ее виной. Лео немного опускает голову, оглядываясь на горный пейзаж. Но ты довольно хорошо знаешь Савви?
Лео смеется таким двусмысленным, открытым смехом, какой бывает, когда ты хорошо знаешь человека, но не представляешь, как описать его другим людям. Я чувствую дрожь в теле, когда он замолкает. Я бы назвала это ревностью, но сначала мне нужно выяснить к чему: к тому, что Лео знает Савви, или к тому, что Савви знает Лео. А может, причина неизбежность, которая заключается в том, что сейчас они оба, вероятно, ближе друг к другу, чем кто-либо из них ко мне.
Она замечательная, говорит Лео. Он думает над этим, будто ему не трудно описать ее, но трудно описать ее конкретно мне. Я бы сказал она как твоя противоположность
Эй!
Я произношу это дразнящим тоном, но моя обида настоящая: она ударяет так резво, как это бывает, когда ты не был к ней готов.
Уф, пыхтит Лео, увиливая от моей попытки толкнуть его локтем и успевая уклониться еще до того, как мои мышцы приходят в движение. Плохая формулировка, особенно если я хочу прожить еще один день
Теперь я точно поджарю тебя, как тост!
Ой, да ладно. Я просто имею в виду, что она придерживается правил, а ты создаешь свои собственные. Он встречается со мной взглядом. Правда в том, что никто не похож на тебя. Может быть лишь одна Эбигейл Евгения Дэй.
Я отворачиваюсь от него, опуская руку. Это свидетельство того, как далеко я зашла и что пути назад уже нет ему удалось заставить имя «Евгения» звучать сексуально. Я практически слышу его ухмылку.
Он хлопает меня по плечу, нежно подталкивая, чтобы я обернулась. Когда я это делаю, его ухмылка исчезает, смягчаясь так, что бабочки под моими ребрами начинают трепетать.
Я очень рад, что ты это делаешь.
Я не хочу звучать как заезженная пластинка во время, возможно, самого лучшего разговора за целую вечность, но я ничего не могу с собой поделать. Если не спрошу, то проведу все лето в ожидании, пока не случится что-то катастрофичное.
Правда?
Улыбка Лео меркнет.
А почему нет?
Из-за
Лео оказывается ближе ко мне, чем раньше, и я не уверена, чья это вина его или моя. Он понижает голос, чтобы слова звучали мягче.
Из-за чего, Эбби?
Я теряюсь в словах так же быстро, как они появляются в моей голове, и даже не понимаю, кого винить: мой мозг, мой рот или каждый синапс[15] между ними. Возможно, я всю жизнь избегала таких разговоров глобальных и страшных, которые имеют власть над каждым последующим разговором.
Это то, с чем я не так часто сталкиваюсь. Может, я и не умею вступать в такие баталии, но для этого у меня есть Конни. Но это не битва, и Конни нет поблизости.
Лео говорит мягким голосом, звучание которого скорее исходит из меня, а не от него.
Тем утром
Каникулы в День благодарения, рычу я.
Рот Лео открывается от удивления.
Ты помнишь.
Даже если бы мои колени не собирались задрожать, я бы не знала, как на это реагировать. Я помню? Каждая мучительная секунда того случая так прочно вбита в мое сознание, что это, без сомнения, будет последним, что я увижу перед смертью.
О, да.
Когда мы почти
Когда я почти
Прости, пробурчали мы оба. Я пытаюсь сделать шаг назад, а дурацкий паром качается, от чего я спотыкаюсь. Лео протягивает руку, чтобы поймать меня, и когда ему не удается, мой взгляд устремляется прямо на него.
Все в порядке. Это было тогда, говорит он, пытаясь быть нахальным. Я оставил это позади.
Я смотрю на него, но чары уже разрушены.
Ты оставил это?
Он поднимает голову и почесывает затылок.
Я имею в виду мы оба, верно? говорит он очень быстро.
Верно, шепчу я.
Но ничего не кажется правильным, не с этими словами: «Я оставил это позади», проносящимися в моем сознании. Имел ли он в виду смущение? Или что-то другое?
Я поворачиваюсь к дверям, ведущим в носовую часть. Я оборачиваюсь, кивком показывая, чтобы он следовал за мной, и когда ловлю его взгляд, часть меня тянется к нему, не желая никогда оставлять. Боль, порожденная Лео, которую я пыталась игнорировать, гудит громче, чем когда-либо, подталкивая открыть рот и сказать что-нибудь.
Но даже если я когда-то и нравилась Лео, я нравилась ему в прошедшем времени. В том смысле, что сейчас уже нет. Но будь это правдой, получается, что Конни намеренно лгала мне.
Нет. Конни не стала бы лгать, особенно в таком важном вопросе, как этот.
Ты знаешь, что много лет назад был детеныш касатки, который отбился от своей стаи, весь день следовал за паромами? Ее назвали Спрингер.
Лео начинает тараторить, как обычно бывает с ним перед тем, что Конни называет «информационными выбросами», то есть, когда он встряхивает свой мозг и оттуда выпадает энциклопедия. Вот только на этот раз Лео не столько умничает, сколько нервничает, отчаянно пытаясь заполнить неловкость.
Так что я слушаю. Ветер хлещет нам в лицо, раздувая мои кудри во все стороны и растрепывая волосы Лео. Вскоре паром замедляет ход, а я закрываю глаза и даю себе обещание. Что бы ни случилось, к концу лета я непременно забуду Лео. Я научусь снова быть для него просто другом, ради Лео, ради Конни, но в большей степени ради себя. То, что мы с Савви затеяли, может быть нам не по зубам, но я с этим непременно справлюсь.
Я поворачиваюсь к нему, воодушевленная своей решимостью, почти сняв груз с души. Это будет экспозиционная терапия Лео, Лео и еще раз Лео, пока он не надоест мне, прямо как в каникулы, когда мы ели пиццу «Номер двенадцать» из «Spiros» каждый день в течение двух недель и не могли больше смотреть на ананасы. К концу лагеря Лео станет ананасом, а я свободой.
А где сейчас Спрингер? спрашиваю я.
У нее два малыша, и она отдыхает со своей стаей в Ванкувере, отвечает Лео, его щеки раскраснелись то ли от облегчения, то ли от ветра. Этим летом придется довольствоваться менее известной касаткой.
Лео изучает мое лицо, у него появляется тревожная улыбка. Я улыбаюсь в ответ и толкаю его плечом в грудь.
Если только ты скажешь, что мое второе имя Евгения, я буду не фотографировать касаток, а скормлю тебя им.
Лео пихает меня в бок так, что я взвизгиваю и натыкаюсь на него. В этот момент меня охватывает жар, его грудь прижимается к моей спине, желание во мне поднимается быстрее, чем волны, бьющиеся о берег. Я поворачиваю голову, чтобы встретиться с ним взглядом, но он хватает меня за плечи и разворачивает так быстро, что я задыхаюсь от смеха, и замечаю улыбку на его лице в паре сантиметрах от моего настолько близко, что кажется, по нам пробежал разряд тока.
Его глаза светятся, и когда он наклоняется ко мне, я вижу только их.
Ничего меньшего я и не ожидал.
Я не знаю, какую игру затеял Лео, но сейчас я бы убила за кусочек ананаса.
Глава шестая
Лагерь Рейнольдс это надувательство.
К слову, как и Савви.
Все начинается хорошо, хотя и неловко. После того, как мы сходим с парома, Лео отправляется к фургону с другими сотрудниками, а вожатый помогает остальным втиснуться в автобус. В первые десять секунд пребывания в автобусе становится ясно, что из всех отдыхающих я, возможно, самая старшая. Хотя я знала, что здесь будут школьники разных возрастов, в реальной жизни они выглядят как кучка младенцев.
Болезненно умных младенцев.
Вроде детей уровня «посмотрите, какую крутую штуку я только что запрограммировал на свой графический калькулятор», устроившихся в первом ряду автобуса. Они привлекают столько внимания, что водитель велит им всем сесть в конец, чтобы из-за их веса наш транспорт не потянуло прямиком в канаву.
Я приказываю себе расслабиться.
Скорее всего, я не попаду на занятия с ними. В лагере Рейнольдс есть разные направления подготовка к AP-классам[16] в следующем году, как у этих детей, и подготовка к SAT, в которой я собираюсь участвовать. Надеюсь, мои одногруппники запрятаны где-то в толпе или оказались в другом автобусе.