Ступеньки закончились, Эйлинн ступила на пол странного зала, и её босые ноги погрузились в какую-то тягучую жидкость она была холодной, и ноги скользили, идти приходилось очень аккуратно. Эйлинн подошла к первому дереву сероватая кора была покрыта тёмной слизью, напоминавшей слизь на полу, казалось, она стекала на пол именно с деревьев. Листья дерева были серо-фиолетовые, тусклые. Эйлинн прикоснулась к коре, и отдёрнула руку по её телу прошла неприятная дрожь, как будто её что-то кольнуло. Эйлинн удивлённо посмотрела на странное, вызывавшее у неё жалость дерево, ещё раз дотронулась до коры и отшатнулась кора на мгновение словно стала прозрачной, и под ней, словно подо льдом на поверхности реки, появилось бабушкино лицо казалось, она враз постарела лет на десять, она смотрела на Эйлинн отрешённо, словно не узнала её Сердце снова стучало в висках, заглушая стук того другого сердца, которое, казалось, билось совсем рядом. «Что же это?» хотелось закричать Эйлинн, но страх сдавил горло, и из него не вырвалось ни звука. Эйлинн неосторожно отступила назад, поскользнулась, и инстинктивно схватилась за ствол дерева, чтобы не упасть. Кора опять стала прозрачной, под ней опять показалось лицо бабушки, и Эйлинн увидела, как густая чёрная жидкость заструилась по дереву, а ствол вдруг подался под её ладонью, как будто снег, начавший таять от прикосновения. У Эйлинн закружилась голова, казалось, она стала лёгкой как пёрышко и падает Словно сон перед глазами вспыхнула картина: на Эйлинн смотрела молодая девушка с чёрными волосами в красивом сиреневом платье. Лицо девушки было перекошено от гнева. Девушка ударила её, и Эйлинн попятилась. «Ты будешь проклята! прокричала девушка, Ты сгинешь, пропадёшь, растворишься, ты и твои потомки! Не будет у тебя никакого будущего!». Картина сменилась: Эйлинн держала в руке цепочку из белого золота, на которой висел крупный сиреневый камень тот самый камень «Прости меня, Айгунн, звучал у неё в голове голос бабушки. Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого», видение исчезло, Эйлинн больше ничего не видела, было только ощущение, что она падает, и в голове всё звучали удары невидимого сердца
Эйлинн не совсем поняла, как всё закончилось. Она не помнила, как проснулась, как открыла глаза, как накрылась с головой одеялом Наверное, она сделала всё это непроизвольно, ещё находясь между сном и реальностью, пока её ещё не захлестнули рыдания. Ужас случившегося днём обрушился на неё разом, вслед за ужасом сна, словно один камень, падая, зацепил другой Днём она была в напряжении, её не оставляла тревога, но всё же весь день у неё сохранялось ощущение, что всё случившееся просто какое-то недоразумение, что всё разрешится, всё выяснится, и всё будет, как было бабушка просто не может исчезнуть, это невозможно И это чувство, хранившееся в глубине души, но, в сущности, хрупкое, как уверенность ребёнка в том, что мама может всегда всё исправить, унесло вслед за падающими камнями.
Эйлинн не знала, как долго она рыдала, постепенно она затихла и ещё через какое-то время высунула голову из-под одеяла. Свечи почти догорели. Хвала Богам, Алия не проснулась Эйлинн не хотелось сейчас ни с кем разговаривать или слышать слова утешения. Она лежала, смотря на догорающие в камине поленья. До утра было ещё далеко, но спать не хотелось ей было страшно. В голове вертелись обрывки сна, хотя Эйлинн не была уверена, что это был сон обычно после пробуждения ото сна, даже если он был страшным, хотя такое случалось редко, оставалось только блёклое воспоминание. С этим сном всё было не так воспоминания были живыми, словно воспоминания о том, что произошло в действительности. После пробуждения они не потускнели, не утратили связности, последовательности, яркости ощущений. Накрытая несколькими тёплыми одеялами, лёжа в натопленной комнате, Эйлинн ещё долго не могла согреться, особенно ступни а во сне она ступала босыми ступнями по холодному каменному полу и по холодной вязкой жиже в странном зале с изломанными маленькими деревцами
«А что, если это был не совсем сон?» рассуждала Эйлинн. «Что, если я действительно ходила во сне?». Эйлинн когда-то читала о таком. Но она тут же напомнила себе, что это невозможно этой ночью у дверей каждой спальни стояли стражники, они спросили бы её, куда она направляется, а, убедившись, что она спит, разбудили бы её горничную
Под утро Эйлинн всё-таки удалось заснуть на этот раз без снов. Утром её разбудила служанка, сказав, что вся семья уже проснулась. Для Эйлинн это было нехарактерно обычно она просыпалась довольно рано, но на это никто не обратил внимание все были на взводе. За завтраком почти не разговаривали и отец, и мама были погружены в себя, только Диртан немного рассказал Эйлинн о положении дел, пытаясь как-то подбодрить её. Отец с Диртаном поднялись в этот день рано, когда замок ещё спал отец приказал стражникам ещё раз всё обыскать. При обыске не обнаружили ни следа нуворы Миэллы, никакой зацепки. Ещё раз опросили всех слуг, но никто не мог сообщить ничего, что имело бы отношение к делу.
После завтрака отец умчался по каким-то делам сидеть без дела ему было невмоготу, за ним ушёл и Диртан. Мама пребывала словно в полусне поначалу Эйлинн пробовала разговорить её, но она словно не слышала, когда Эйлинн обращалась к ней, а, услышав, начинала отвечать невпопад, извиняясь за то, что не слушала. Почувствовав тщетность своих усилий, Эйлинн решила сходить за книгой. Она может тихонько читать вслух маме это не помешает, а самой Эйлинн это поможет отвлечься. Выйдя в коридор, Эйлинн закуталась в шаль. Казалось, день выдался ещё более холодный, чем вчера, а, может быть, просто сказывалось её встревоженное состояние. Маленькая гостиная, а которой они сидели с мамой, располагалась ближе к боковой лестнице, чем к парадной, и, выйдя, Эйлинн направилась именно к ней, не задумываясь об этом. Уже оказавшись на этой лестнице, Эйлинн вздрогнула перед её внутренним взором пронёсся фрагмент из её сна во сне она была на этой лестнице: замёрзшая, напуганная. Она бежала вниз, и оказалась в странном зале, которого, она была уверена, в замке никогда не было. А что, если Эйлинн направилась не вверх, в свою комнату, где она оставила недочитанную книгу, а вниз. Она хотела убедиться, что боковая лестница действительно заканчивается на первом этаже, что нет никаких более узких ступенек с низким сводом, ведущих в странный зал Ей нужно было увидеть это. Эйлинн спускалась. После исчезновения бабушки замок как будто притих. Даже, казалось, служанки стали шептаться тише, и меньше ходили по коридорам. Эйлинн медленно спускалась по лестнице. Периодически до неё доносились обрывки чьих-то разговоров, звук чьих-то шагов, один раз мимо неё, направляясь вверх, прошли два стражника, почтительно поклонившись. Всё это не давало ей уйти в воспоминания о сне, которые были ещё слишком свежими, и отгоняло страх. Так Эйлинн добралась до конца лестницы. За поворотом располагался парадный зал, а если обогнуть его по краю и войти в неприметную дверь, можно было попасть на лестницу, ведущую в фамильный склеп. Эйлинн колебалась. Во сне, в какой-то момент ей показалось, что она спускается в склеп Эйлинн не хотелось спускаться туда внутренне она боялась, увидеть что-то, что подтвердит её страхи, боялась, что увиденное ей во сне существует на самом деле, ведь, в конце концов, исчезновение бабушки необъяснимо Но Эйлинн думала не только об этом. Она представила, как оставшись одна в своей комнате вечером, будет вспоминать свой сон, прислушиваться к каждому шороху Она хотела быть уверена.
Эйлинн приоткрыла тяжёлую двустворчатую дверь, ведущую в склеп, и быстро скользнула в щель. Эти двери никогда не запирались на замок, а лестницу в склеп всегда освещали два факела. Эйлинн придержала тяжёлую створку, чтобы она не шаталась, и, убедившись, что створка не выдаст её, подошла к лестнице и медленно начала спускаться. Здесь на перилах не было деревянных накладок всё было каменное, простота и строгость подчёркивали величие этого места. Эйлинн миновала ступеньки, которые были хорошо освещены двумя факелами, за ними начиналась тьма. Огни факелов подрагивали у неё за спиной. Эйлинн остановилась, одной рукой опираясь о перила, и прислушалась звуки замка сюда не доходили. Дальняя стена склепа выходила на улицу, и в сильный ветер или дождь здесь можно было услышать шум дождя или завывание ветра, но не сегодня. Постояв какое-то время, Эйлинн подумала, что нужно подняться обратно наверх и взять факел. Поднимаясь вверх, Эйлинн услышала чьи-то шаги кажется, кто-то шумно спускался вниз, возможно, по парадной лестнице. Эйлинн дошла до двери и приоткрыла её так она услышит голоса, и сможет понять, если в замке что-то случилось. Она открыла дверь, и слушала шаги всё не прекращались. Но это не были шаги многих людей, спускавшихся друг за другом «Так не может быть», пронеслось в голове у Эйлинн, «никто не может так долго спускаться». Но стук всё продолжался. И тут словно спала какая-то невидимая завеса Эйлинн наконец-то услышала этот стук, словно она перестала сама себя защищать от него Это был тот же стук, который она слышала ночью, спускаясь по таинственной лестнице. Размеренный, как удары неведомого сердца Ужас сковал Эйлинн словно холод, она выскочила из полуоткрытой двери, и почти бегом бросилась по коридору в парадный зал, а затем наверх, в свою комнату. Поднимаясь по парадной лестнице, Эйлинн столкнулась с Диртаном. Он явно был чем-то раздражён, но не сказал ей ни слова только спросил, как у неё дела. Эйлинн сказала, что направляется в свою комнату поискать книгу, которую она собиралась почитать матери. Диртан улыбнулся, и снова погрузился в свои мысли. На фоне вчерашних событий, он не придал значения её бледности он знал, что Эйлинн очень чувствительна.
Слух о том, что Дитта видела свою нувору в зеркале, быстро разлетелся среди слуг. Несколько женщин, включая и Дитту, попросили расчёта. О проклятье никто из них прямо не сказал: у каждой нашлась причина, чтобы уйти; Дитта сказала, что хочет вернуться в деревню к тётке, которая недавно овдовела, мол, негоже оставлять женщину одну в таком возрасте. Всех желающих рассчитали. Диртан лично уволил ещё нескольких, по его словам, распускавших слухи.
На отца и Диртана уход нескольких слуг не произвёл особого впечатления, но для Айхмы уход слуг, даже всего нескольких из многих, стал лишь ещё одним дурным предзнаменованием, будто ей удалось разглядеть ещё одну часть зловещего рисунка, и с каждой частью надежда на то, что он окажется не таким уж зловещим, становилась всё слабее.
После обеда Айхма ушла в спальню матери под предлогом того, что хочет разобрать её вещи на самом деле, она просто хотела остаться одна она не хотела удручать родных своей подавленностью, но сделать с собой тоже ничего не могла.
Эйлинн устроилась у камина в гостиной, стараясь отвлечься чтением, но сосредоточиться на чтении она не могла. Эксперимент, который должен был подтвердить, что это был всего лишь страшный сон, напугал её и дал ей ещё одну причину бояться. Биение неведомого сердца, которое она сначала приняла за шаги, скорее всего, чтобы обмануть саму себя Ведь она же его слышала
День прошёл в томительном ожидании хоть чего-нибудь, хоть какой-нибудь ясности. В глубине души никто уже не верил, что нувора Миэлла найдётся, но никто не решался высказать это вслух. Томительное ожидание повисло между членами семьи густым туманом слуги тоже чувствовали это настроение, и лишь смущённо опускали глаза даже те, кто был наиболее близок к семье, не решались говорить что бы то ни было, так или иначе связанное с исчезновением нуворы.
В этот вечер семья рано разошлась по своим комнатам в одиночку повисшее в воздухе ожидание почти не чувствовалось. Даже деятельный по натуре Диртан в этот вечер молчал всё возможное было уже сказано и сделано, оставалось только ждать.
За два дня в замке не было обнаружено ничего подозрительного; отец решил не ставить посты у каждой спальни на ночь, и ограничился двумя стражниками на каждом этаже, включая этаж, где располагались комнаты слуг. Несмотря на это, Эйлинн опять попросила Алию остаться у себя, и оставила зажжёнными свечи. Этой ночью засыпать ей было страшнее, чем предыдущей. Ложась спать прошлой ночью, Эйлинн была напугана необъяснимым происшествием, но она не боялась чего-то конкретного. Сегодня происшествие уже не было для неё столь необъяснимым, и то, что она знала, пугало её ещё больше неизвестного.
В эту ночь Эйлинн опять какое-то время боролась со сном, но, в конце концов, заснула, и страшный сон не повторился.
В томительном ожидании прошли несколько дней, в течение которых ничего не происходило. То, что страшный сон не повторялся, немного успокоило Эйлинн, но она не перестала думать о нём. Вспоминая сон и удары, которые она слышала в склепе, Эйлинн понимала, что это не были просто случайности, это что-то значило, и это было связано с исчезновением бабушки.
* * *
Марох с усилием оттолкнулся руками от скрипучего деревянного стола, на котором стояла наполненная жидкостью чаша из серого камня. Он тяжело дышал. По его смуглому лицу, лбу, тонкому носу с едва заметной горбинкой и небритым щекам струился пот. Он простоял так несколько секунд, всё ещё опираясь о стол. От жидкости в чаще шёл густой пар, можно было подумать, что там что-то кипело, но пузырей видно не было. Между тем, дыхание Мароха становилось ровнее, и вот совсем успокоилось. Теперь он смотрел в чашу осмысленно, пар рассеивался, под ним жидкость становилась прозрачной и какой-то густой. Марох поглядел на свои руки, маленький порез на указательном пальце левой руки уже не кровоточил. Будь он сейчас на юге, он прошептал бы заклинание, которое заставило бы этот порез мгновенно затянуться, а остатки крови, невидимой на тёмной поверхности этого видавшего виды стола, он уничтожил бы магическим пламенем. Это не был обычный огонь управление стихиями было недоступно южным магам, это было магическое пламя, не дававшее тепла, но способное уничтожать то, что было нужно с очень прицельным действием. Кровь волшебника слишком сильное оружие, чтобы оставлять его даже в собственных покоях. Но здесь, на севере, его магия была ему недоступна. Он читал о том, что северным ведунам и ведуньям тоже была знакома магия крови, но вряд ли они были настолько искусны, чтобы воспользоваться ничтожными остатками его крови на этом старом столе А вот южным магам это было вполне под силу
Ритуал был сложным, потому что требовал самого сложного, что есть в магии концентрации. Сначала нужно было очистить сознание от посторонних мыслей и сконцентрироваться «на границе ведомого и неведомого» т. е., на том, что волшебник знает о чём-то и вытекающих из этого вопросах. Именно так. Представляя себе то, что ведомо, и задавая немой вопрос, как будто протягивая магическую руку в то, что пока ещё скрыто. Достигнув этой концентрации, он делал надрез на пальце левой руки, чтобы капля его крови упала в зеркало времени. После этого твёрдый, но абсолютно прозрачный материал становился жидким, в нём появлялись течения, по поверхности шла рябь, и жидкость приобретала зеркальность. И тогда зеркало показывало ответы на вопросы волшебника, впрочем, это не всегда были ответы. Нетшталь реагировал на концентрацию: любая посторонняя мысль и ответ мог быть дан совсем на другой вопрос. Но и при идеальной концентрации ответ не всегда был именно ответом. Здесь многое зависело от умения интерпретировать, связать воедино разрозненные сведения, увидеть путеводную нить в нагромождении бессвязных картинок, здесь требовалось терпение и умение ждать.