Как ты живешь? спросила она.
Раз он не обращает внимания на бестактность ее вопросов, то лучше задавать их, чем молчать.
Как никогда раньше. Я очень доволен.
Замечательно.
Ты стала светской.
С чего ты взял? удивилась она.
Люди не говорят в обычной жизни таких отстраненных слов, как «замечательно».
Какое право он имеет ее оценивать? Соня наконец рассердилась.
А может быть, я именно хочу говорить с тобой отстраненно, сказала она.
Может быть.
Зачем ты хотел меня видеть?
Кофе убежит.
Не беспокойся. Так зачем?
Для гармонизации своего внутреннего пространства.
Теперь я могла бы сказать, что ты стал светским. Но не скажу. Хотя про гармонизацию пространства тоже звучит отстраненно, согласись.
Не соглашусь. Для меня такие вещи насущны. И не только для меня.
А для кого еще?
У меня три миллиона подписчиков.
Об этом Соня знала. Она даже посмотрела несколько его роликов на ютюбе, и они показались ей не то что не интересными, но бесконечно далекими от всего, что в принципе могло быть ей интересно, не говоря уже о чем-то большем, чем просто интерес.
Значит, тебе гармонии и без меня хватает, пожала плечами она.
Не скажи. Гармония не дается раз и навсегда, ее надо в себе поддерживать. В какой-то момент я понял, что мне для этого необходимо встретиться с тобой. В прошлый свой приезд и понял. Вот, решил встретиться. Рад, что ты не против.
«Мне все равно», чуть не ответила Соня.
Но тут в джезве поднялся кофе, она сняла его с огня, налила в фарфоровую чашку, поставила ее перед Борисом, достала из буфета коробку с конфетами.
Конфет не надо, сказал он.
Фигуру бережешь? Соня улыбнулась. Тебе можно не беспокоиться.
Он был не только загорелый, но и поджарый, гибкий какой-то, в каждом его движении чувствовалась свободная сила.
Потому и не беспокоюсь, что берегу, ответил он. Тоже раз и навсегда не дается. Из сладкого только финики.
Фиников нет.
Неважно.
Расскажи, как твои дела, сказала Соня.
Она вылила остаток кофе из джезвы в свою чашку и села напротив Бориса за стол.
Ты же знаешь, пожал он плечами.
Я только о твоем ютюб-канале знаю.
А это основное. Все остальное так или иначе с этим связано.
Да?
Она просто не знала, что сказать. Не знала, о чем с ним говорить.
Да. Я, конечно, понимал, что эмигрировать в сорок пять лет с филологическим образованием, да еще в такую сложную страну, как Израиль, это очень непросто будет. Но одно дело знать, а другое в пекарне у арабов тесто месить.
Прямо вот так?
Ну а как? С моим бэкграундом работа могла найтись только физическая. И хорошо еще, что здоровья на нее хватило и что квартиру сразу купил. Хотя по сравнению с моей московской это не квартира была, а слезы. Но главное, перспектив же никаких, вот от чего меня в такую депрессию бросило, что о самоубийстве думал уже не абстрактно, а технически. Но это как раз и дало перспективу.
Что дало перспективу, самоубийство? не поняла Соня.
Депрессия. Слава богу, образование позволило отличить ее от плохого настроения. Стал лечиться. А это же групповая терапия, всё проговаривается, и не раз: что с тобой происходит, чего ты хочешь добиться, что для этого надо делать сию минуту, через день, через неделю, почему именно это, а не то, почему именно тебе. Учишься, находясь среди людей, выстраивать внутри себя систему, которая даст тебе возможность существовать.
И ты научился.
А куда было деваться? Жить захочешь, еще не тому научишься. Но главное не в этом.
Борис смотрел на Соню так, что не оставалось сомнений: он хочет, чтобы она спросила, в чем главное. Он всегда умел добиться, чтобы она спрашивала, и не просто спрашивала из вежливости, а хотела бы получить ответ.
В чем же главное? спросила она.
В том, что люди меньше думают о насущном, чем принято считать. Не философы, а самые обычные люди с не слишком развитыми навыками мышления больше всего хотят получить не конкретный ответ на вопрос, что им делать для элементарного обустройства своей жизни, а некую общую матрицу. Необъяснимо, но факт. Не где мне найти хорошо оплачиваемую работу, а как мне научиться отличать свою миссию от своего призвания, как привязывать к этому свои навыки, что такое вообще навыки, какие нейронные связи задействованы в их активации и как эти связи развивать.
Объяснять такие вещи Борис умел всегда, ей ли не знать. Матрица, которую он выстроил для нее, девочки, сделала ее жизнь стройной и осмысленной. Собственно, и его издательский дом был такой же матрицей, только имевшей материальные очертания.
Я поняла, сказала Соня. Ты добился возможности заниматься тем, что тебе нравится и при этом приносит деньги.
Немалые.
Это же хорошо.
Конечно.
Но тогда зачем
Ты мне затем, что я не знаю другой женщины, которая была бы так гармонична.
Он всегда говорил прямо. Но, наверное, Соня успела от этого отвыкнуть. И молчала теперь, потому что не знала, что на это сказать.
Я предлагаю тебе поехать со мной, сказал Борис. Или приехать ко мне. Если тебе нужно время, чтобы подумать.
Все-таки он поразительный человек! Является через восемь лет, после всего, что произошло, и ведет себя при этом так, будто не произошло ничего и будто этих восьми лет не было вообще.
А ты считаешь, подумать мне не нужно? усмехнулась Соня.
Допускаю, что может быть нужно.
Ну спасибо!
Ты зря сердишься. Если у тебя кто-то есть, просто скажи об этом. В остальном же Я же знаю от Сашки, что представляет собой твоя работа. Не думаю, что ты ею увлечена.
А если ошибаешься? Если все-таки увлечена?
Я предложил бы тебе более живое и денежное занятие.
Вести твои соцсети?
Если хочешь пожалуйста. Хотя их и так ведут. С определенного числа подписчиков я перестал справляться с этим самостоятельно. Да и уровень потребовался профессиональный. Но сейчас я затеваю офлайн-школу, уже весной. И в связи с этим будет интересная работа.
Он впервые смотрел на нее тем взглядом, который она помнила. Тем самым, бездонным.
Но я растерянно пробормотала она.
Тебе пора выходить из анабиоза, Соня. Дрогнул уголок его губ. Что-то дрогнуло у нее в сердце. Я же вижу, какая ты сейчас. А работа правда будет интересная. К тому же Израиль весной это очень красиво.
Весна не вечная, машинально проговорила она.
Боишься жары? Не беспокойся. У меня хороший дом. Летом в нем прохладно.
Тебе по-прежнему нравится ошеломлять.
Может быть. Но сейчас у меня другая задача. Я просто хочу, чтобы ты приехала ко мне.
«Я просто хочу». Он стал загорелый, внешне почти неузнаваемый, но по сути не изменился совершенно.
Это будет школа для людей, которые хотят научиться, как им наилучшим образом прожить лучшую часть своей жизни, сказал Борис.
Лучшую это какую? Студенческие годы?
Следующие двадцать пять лет после пятидесяти. Возможно, и больше. Он заметил тень недоверия в Сониных глазах и добавил: Мы ведь первое поколение, которое получило их для полноценной жизни. Такой подарок от эволюции. Есть силы, опыт, здоровье при грамотном отношении, конечно. Нет социальных обязательств, или по крайней мере они не такие масштабные, как раньше. Значит, есть свобода. И почти никто не знает, что со всем этим делать.
Но откуда же знать? пожала плечами Соня. Никого ведь этому не учили.
Именно! Ты сразу улавливаешь суть. Нас этому не учили, потому что до нас этого времени ни у кого не было. В школе учили, как подготовиться к юности, в универе ко взрослой жизни. А после пятидесяти наступала старость, готовиться следовало только к смерти, и чему тогда учиться? Не новой же профессии, не путешествиям, не любви!
Тоже новой?
У кого как. Во всяком случае, новому ее качеству. В общем, я скоро начну набор в эту мою весеннюю школу. Она будет не дешевая и для не самых заурядных людей. С которыми надо разговаривать очень убедительно.
Ты это умеешь.
Да. И ты тоже.
Это спорно.
Это совершенно бесспорно, Соня. Тоненько звякнула о блюдце его чашка. Сверкнули глаза. Твоя убедительность Неуловимая непреклонность, так бы я назвал. Как раз то, что убеждает людей в том, что настоящую правду знаешь только ты.
Соня улыбнулась.
Никто не знает настоящей правды.
Это не важно, поморщился Борис.
Узнал ли чеховскую цитату? Наверное. Он знал все, что знала она, и еще что-то большее.
Что же важно? спросила Соня.
Чтобы люди поверили, что в твоем понимании того, как следует поступать, большой процент не достоинств твоих врожденных, а знаний и удачи. Тогда они решат, что удача может прийти и к ним, как только они вооружатся твоим знанием.
Пожалей меня. Она действительно расслышала жалобные нотки в своем голосе. Являешься как снег на голову, говоришь то, что я едва улавливаю. И предлагаешь развернуть жизнь на сто восемьдесят градусов
Да ничего же особенного не говорю! А выйти из зоны комфорта сейчас, по-моему, предлагают на каждом углу. Я, правда, предлагаю тебе в нее, наоборот, войти. Конечно, это потребует некоторого усилия, но результат того стоит, можешь мне поверить. Или, если не хочешь верить, воспользуйся своей уникальной способностью выстраивать причинно-следственные связи.
Ничего уникального в этой способности нет.
Однако семьдесят пять процентов людей ею не обладают. Это как минимум. А по моим наблюдениям больше. Борис встал из-за стола и сказал с той завершающей интонацией, которая была так же Соне знакома, как и все в нем: Я пробуду в Москве неделю. Было бы очень хорошо, если бы мы улетели вместе.
И это было ей знакомо тоже вот эта настоятельность не принуждения, а предложения, которое всякий здравый ум оценит как заманчивое.
У нее здравый ум. И она действительно умеет выстраивать причинно-следственные связи, он прав.
У открытой входной двери Борис остановился, медленно обернулся. Соне показалось, что он сейчас ее поцелует. Но он лишь помахал прощально, и, закрывая за ним дверь, она вздохнула с облегчением. В том смятении, в которое он ее привел всего за какой-нибудь час, любая попытка сближения была бы слишком странным испытанием. Она не понимала, выдержит ли его, и еще меньше понимала, надо ли выдерживать.
Соня вспомнила, какой пронзительной ясностью, каким острым предчувствием счастья было отмечено начало их отношений, и от того, что ничего подобного больше не будет, ее охватила такая печаль, словно этого не будет в ее жизни и вообще, ни с кем, никогда. Хотя почему «словно»? Вся ее жизнь после расставания с Борисом это подтверждает.
Но давнее прекрасное начало сверкало в ее памяти, как разноцветные искры первого зимнего дня и первого снега.
Глава 14
Первый календарный зимний день выдался просто образцовым. Накануне ночью выпал первый снег и не превратился к утру в грязное месиво, а лег искрящимся покровом на ветки облетевших деревьев, на газоны, на крыши и карнизы домов. Конечно, это была еще не зима, а иллюзия зимы, но когда Соня выглянула рано утром в окно, ее двор в Подсосенском переулке выглядел как настоящее снежное царство. А к полудню, когда она вышла из метро в Перове, ударил уже и мороз, и это был настоящий, не позволяющий в себе сомневаться, зимний радостный мороз.
И Борис Шаховской, ожидающий у метро, был частью этой радости.
Вы зря так легко оделись, заметил он. Зима пришла настоящая.
Да, кивнула Соня. Но мне совсем не холодно.
Распущенные волосы закрывали уши и шею лучше шапки с шарфом. К тому же и любопытство согревало. Когда утром Борис позвонил и попросил не приходить в офис, а приехать к двенадцати часам в Перово, он не сказал, зачем это нужно, так что для любопытства были все основания.
Утром машина не завелась, пришлось в сервис сдать, сказал Борис. Проедем несколько остановок на автобусе? Или такси?
Он кивнул на стоящие у выхода из метро разномастные машины.
Соне хотелось спросить, куда они поедут, но спрашивать, раз он не говорит об этом сам, было как-то неловко, и она сказала:
Зачем же такси? Автобусы днем пустые.
Мороз усиливался. Пока ехали в автобусе, действительно пустом, иней на его окне искрился с каждой минутой все ярче, и радость все сильнее искрилась у Сони внутри, она ее прямо физически чувствовала.
Вышли у парка, длинная чугунная ограда которого тянулась вдоль шоссе Энтузиастов.
Нам сюда? спросила Соня, заметив ворота с неразличимой издалека табличкой.
Зачем? Борис, кажется, удивился. Здесь Дом ветеранов сцены.
Я не знала. То есть не знала даже, что есть такой дом. А что здесь делают ветераны сцены?
Живут. Как ни пафосно это звучит, но искусство в самом деле требует жертв, и многие из них остались одинокими. По сути это дом престарелых, только приличный и даже с богемным оттенком. У каждого своя комната, есть зал с камином, есть концертный. Старички прогуливаются в парке, ведут беседы у камелька и посещают выступления молодых актеров, которых к ним в порядке шефства присылают из театральных вузов. Конечно, запах старости все равно неистребим, но здесь он как-то не вызывает отчаяния.
Откуда вы все это знаете?
Они медленно шли по тротуару вдоль парковой ограды. Снег скрипел и сверкал, будто в лесу.
Моя тетушка здесь живет, ответил Борис. Одна из двух. Они с сестрой близнецы и обе актрисы, но вторая категорически отказалась сюда переезжать. Пришлось бы квартиру Союзу театральных деятелей отдать, а она желает умереть в своей постели. Как будто это так просто, лег и умер. Ну, надеюсь, до этого далеко: она энергичная, даже слишком. Да и та, которая здесь, тоже полна идей. Развила бурную деятельность, выставки устраивает.
Какие выставки? спросила Соня.
Борис бросил на нее взгляд, косвенный и быстрый, от которого у нее замерло сердце.
Вам это в самом деле интересно проговорил он.
Конечно. Она удивилась недоумению, которое слышалось в его голосе. Иначе я не спрашивала бы.
Борис остановился и смотрел теперь на нее не отрываясь. Соне тоже пришлось остановиться. Смущение и восторг охватили ее. Как в тот вечер их знакомства, когда они стояли под дождем на Пречистенке и только раскрытые зонтики их разделяли. Теперь не было и зонтиков.
Да, я забыл, сказал он.
О чем?
О вашей серьезности. Столь же твердой, сколь неуловимой.
Никто и никогда не говорил о ней так. Так точно? Она не знала, точно ли это. Просто никто никогда не говорил о ней, потому что не думал о ней. То есть, конечно, родители думали, и бабушка, и Женька, но и они почти не говорили, и в любом случае это было совсем другое.
Он первый на свете отдельный от нее человек, который говорит и думает о ней. Он просто первый на свете человек.
Эта мысль обожгла ее так, что, может быть, заалели щеки. Пусть он решит, что от мороза!
Какие же выставки устраивает ваша тетя? сама не зная зачем, повторила Соня.
Она сделала вид, что поправляет волосы, на самом же деле надвинула их на щеки, будто платок.
Банальные. История семьи в истории страны.
Борис отвел взгляд от ее лица. Ей показалось, он сделал это с усилием, но, возможно, это было желаемое, выдаваемое за действительное.
Это совсем не банально, возразила она.
В вас говорит ваша архивная специальность.
Не только. Мне кажется, это в самом деле важно. Как люди жили, любили, что было им дорого. Странно, что я вам об этом говорю.
Почему странно?
Потому что у меня семья обыкновенная. А у вас-то нет. И тетушки-актрисы, и вообще. Шаховские это же разветвленный род с огромной историей.
Я отношусь к захудалой ветви, усмехнулся Борис. Кажется, он наконец вышел из того странного состояния, которое показалось Соне связанным с нею. Сучок, можно сказать. Кто-то когда-то неудачно женился, занялся каким-то бессмысленным делом, спился, и ветка постепенно отсохла. Мы пришли, сказал он.