Декламируя гимны риши во время ритуалов жертвоприношений, арии возвращали их, в духе рта, тем дэвам, которые помогали их создавать. Истинно слышащие писание должны отдавать что-то взамен. Наблюдая в видениях дэвов за их небесными трудами, риши пришли к выводу, что все они принесли священный обет (врата) поддерживать порядок во вселенной. Каждое утро Митра и Варуна выводят в небеса солнце[191], а Варуна поддерживает небо над землей, позволяя дождю литься и оплодотворять почву[192]. Дэвы творят космическое священнодействие, поддерживающее мир в бытии а арии, предлагая им пищу и сому, которую Агни переносит на небеса, поддерживают их и подкрепляют их силы в этой задаче[193]. Миф и сопровождающий его ритуал помогали ариям культивировать в себе чувства благоговения и признательности, отказа принимать мир как должное. Вместо того чтобы эксплуатировать природный мир ради своей выгоды, они следовали дхарме принципу «моральной ответственности», помогающему поддерживать в бытии вселенную. Олицетворяя незримые силы природы, связывая с ветром, солнцем, морем и звездами определенных дэвов, они выражали ощущение своей причастности космической тайне[194].
Таким образом, с самого начала индуистское писание было неотделимо от ритуала. Наши знания о ведических ритуалах на столь ранней стадии ограничены, но есть некоторая информация о праздновании Нового года поворотного пункта, когда, как считалось, космосу грозила опасность вернуться в первозданный хаос[195]. Чтобы укрепить рта в борьбе с силами тьмы, арии отчаянно состязались друг с другом в ритуализованных соревнованиях: гонках колесниц, стрельбе в цель, демонстрации боевых приемов, игре в кости и инсценированных сражениях[196]. Одним из этих соревнований было состязание поэтов, где риши импровизировали, полагаясь на вдохновение от своих покровителей-дэвов, так агрессивно схватываясь друг с другом, что один поэт сравнил это состязание с боем Индры и Вритры[197]. Смерть старого года напоминала о человеческой смертности и наполняла ариев глубокой тревогой; задача поэтов состояла в том, чтобы создать брахман, «словесную формулу», выражающую прозрение, способное прогнать этот ужас при мысли о смерти[198].
В одном гимне молодой, неопытный поэт, стоящий на возвышении рядом со своими противниками, признается, что полон страха. Необходимое прозрение у него есть: он знает, что в критический момент, на повороте от старого года к новому, Агни, «подобно царю, отгонит тьму своим светом»[199]. Но хватит ли у него мастерства создать брахман, который усмирит страхи слушателей? Беспокоит его и то, что состязаться приходится со старшими. Однако, дойдя до третьей строфы своего гимна, он вдруг понимает: не он, а сам Агни сложит и изречет брахман, ибо в момент откровения он и Агни становятся едины:
Он знает, как спрясти нить и соткать одежду,Он правильно произнесет верные слова.Кто понимает эту [мудрость], тот защитник бессмертия:Он ходит внизу, но видит выше остальных[200].Агни не далекое божество, в которое этому юноше приходится верить; Агни и есть переживание трансцендентного, наполняющее его сердце и ум светом видения, лежащего далеко за пределами обычной человеческой речи. «Что мне говорить? восклицает он. Что думать?»[201]
Ведическое общество было построено на состязательности. Этот молодой поэт, так взволнованный тем, что может опозорить своих учителей, знал, что поэтическое соревнование часто заканчивается катастрофической потерей лица: показавшись амати («тупоумным») в этот критический момент, можно было лишиться статуса жреца[202]. Но еще один гимн настаивает: поэзия призвана не разделять, а соединять общину. В этом величайшее достижение первых семерых риши:
Когда они положили начало речи и стали давать имена, самая чистая, самая тщательно охраняемая их тайна была открыта им через любовь.
Когда мудрецы начали складывать речь, просеивая мысли, словно муку сквозь сито, друзья их познали их дружбу. Так речь их была осенена добрым знаком[203].
Создание стихов Ригведа уподобляет ритуальному процеживанию сомы, очищающему священный напиток. Очень сложно пропустить через ограниченный человеческий ум поэта божественное Слово; если поэтом движет лишь себялюбие, у него ничего не выйдет, ибо вдохновение рождается из любви. Священная Речь (Вак) «открывает себя так, как любящая жена в прекрасном наряде открывает свое тело мужу»[204]. Так что откровение должно соединять людей. Риши порицает поэта, который «становится неловок и тяжел в дружбе», ибо истинное просветление несовместимо с враждой[205]: «Человек, покинувший друга своего, учившегося вместе с ним, более не имеет своей части в Речи»[206].
В течение Х в. до н. э. арии развивали и уточняли свои представления о высшей реальности, которую теперь называли Брахманом. Изначально, как мы помним, это слово относилось к поэтической формуле, но теперь стало применяться к энергии, пронизывающей мир: это Брахман дает возможность всему на свете расти, развиваться и процветать, ибо он есть сама жизнь[207]. Как и рта, Брахман не дэва: это сила выше, глубже, фундаментальнее богов[208]. Ее невозможно определить или описать, ибо она всеобъемлюща: человек не может выйти за ее пределы, чтобы увидеть ее целиком. Но драма ритуала позволяет ощутить ее интуитивно. Теперь обряд жертвоприношения часто завершался ритуальным состязанием, так называемым брахмодья, в котором поэты-жрецы пытались найти словесную формулу («брахман») для выражения невыразимого Брахмана. Тот, кто бросал вызов, задавал сложный вопрос, а его соперник старался дать на него столь же темный и загадочный ответ. Состязание продолжалось, пока один из соперников не задавал такой вопрос, который всех заставлял умолкнуть. Этого человека и объявляли победителем но не за талант, мастерство или остроту ума, а за то, что он помог участникам состязания приблизиться к невыразимому. Молчание, наступавшее вслед за этим, быть может, чем-то напоминало тишину в концертном зале после того, как отзвучат последние ноты симфонии. Это была торжественная, благоговейная тишина, полная значения и присутствия Брахмана. Мудрые мысли и ученые изречения жрецов меркли, вечно занятой ум останавливал свое коловращение и на несколько мгновений они ощущали себя едиными с таинственной силой, которой живет и движется все сущее. Брахман, превосходящий все человеческие категории, можно было ощутить лишь в такие минуты когда с изумлением понимаешь бессилие речи[209].
Один из поздних гимнов Ригведы представляет собой брахмодья. Открывается он предположением, что в начале не было ничего ни бытия, ни небытия. Каким же образом, задаются недоуменными вопросами риши, из этой бездонной пустоты возник знакомый нам упорядоченный космос?
Кто знает это? Кто сможет объяснить? Когда это было создано? Откуда это творение? Боги явились позже, вместе с сотворением вселенной. Кто знает, откуда оно явилось? быть может, само породило себя, быть может, нет. Один лишь тот, кто взирает на это с высочайшего неба один он знает, а быть может, не знает и он[210].
Наконец риши умолкает и признает, что достиг неизреченного. Ответов на эти вопросы не знают даже дэвы. Так гордые и многоречивые арии узнали о писании важную истину. В богооткровенных текстах нет ответов на все вопросы и более того: любой религиозный язык даже вдохновленные свыше слова писания рано или поздно должен раствориться в молчании, пронизанном незнанием и благоговейным трепетом.
* * *
К IX в. до н. э. арии продвинулись еще дальше на восток и создали между реками Ганг и Ямуна два небольших царства: одно представляло собой союз кланов Куру и Панчала, другое принадлежало клану Ядава. К этому времени у ариев сложились классические сельскохозяйственные государства. До того арийское общество не было жестко стратифицировано, однако сельское хозяйство требовало общественной специализации. В него пришлось включить и дасов, коренных жителей Индии, обладавших сельскохозяйственными знаниями и навыками, так что старая мифология, демонизировавшая дасов, устарела. В ежегодные походы отправлялась теперь лишь воинская элита, остальные оставались дома. Некоторые прежние воины трудились в полях наравне с дасами, другие стали горшечниками, кожевниками, кузнецами и ткачами. Арийское общество теперь делилось на четыре класса. Возглавляли иерархию брамины, жрецы, совершающие ритуалы; следом шли воины (раджаньи, впоследствии кшатрии «наделенные силой»), затем рядовые члены кланов (вайшьи), и наконец дасы, которые сделались шудрами («слугами»).
У священников было теперь больше свободного времени для размышлений о божественном; и они создали ритуальную науку, сосредоточенную не на дэвах, а на самих ритуалах. Свои прозрения они фиксировали в «Брахманах» новом сборнике текстов, окончательно кодифицированном к VI в. до н. э., из которого следовало, что писание выполняет служебную роль по отношению к ритуалу[211]. Цель этих текстов была проста: наставление жрецов в тонкостях яджна искусства жертвоприношений[212]. Теперь Веда представляла собой четыре сборника текстов. Первый Ригведа, другие Самаведа, сборник песнопений (самен) вместе с указаниями, как исполнять их во время жертвоприношений; Яджурведа сборник кратких прозаических формул, употребляемых во время яджна; и Атхарваведа антология гимнов и магических заклинаний. Существовало четыре школы жрецов: каждая из них отвечала за запоминание и передачу одной из Вед и в совершении обрядов участвовали служители всех четырех[213]. Жрец хотр, специализировавшийся на Ригведе, исполнял основные тексты; ему помогал удгатр, «громко распевающий» песнопения из Самаведы; а жрец адварью, специализировавшийся на Яджурведе, выполнял необходимые действия. Четвертый жрец, брамин, во время всего ритуала оставался молчалив и недвижим, однако его присутствие было здесь ключевым. Он наблюдал за действиями остальных, убеждался, что все выполняется правильно, а если кто-то совершал ошибку исправлял ее в своем уме[214]. О его молчании говорили: «Это половина жертвоприношения»[215]. Хоть «Брахманы» и ориентировались на сказанное слово, в центре всех ритуализованных действий оставалось слово несказанное молчание, указывающее на невыразимое[216].
За новыми обрядами стояла жажда личного преображения. Прежние ритуализованные состязания, полные кипучего азарта, сменились символическим путешествием на небеса, в котором «жертвующий» или «хозяин» кшатрий
Примечания
1
Sartre.
2
Trimble, 204205; Spilka et al., 150, 209.
3
Griffiths, 31 (курсив авт.).
4
Van Lancker; McGilchrist, 4054; Ornstein.
5
McGilchrist, 7893.
6
James.
7
Steiner, 217.
8
Streng, 2 (курсив авт.).
9
Там же, 3.
10
Уильям Вордсворт. Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки Уай (в переводе В. Рогова. Прим. пер.).
11
Там же.
12
Kautsky, Aristocratic Empires.
13
Mark Johnson, The Body in the Mind: The Bodily Basis of Meaning, Imagination, and Reason (Chicago, 1987).
14
Sloek, 5396.
15
Быт 2:9. (Все цитаты из Ветхого и Нового Заветов, если не оговорено обратное, приводятся по Синодальному переводу. Прим. пер.)
16
Быт 2:17.
17
Carr, Tablet of the Heart, 6061.
18
Lenski, 227228; A. L. Oppenheim, Ancient Mesopotamia: Portrait of a Dead Civilization (Chicago, 1977), 8889.
19
Kramer, 118.
20
Gottwald, Politics of Ancient Israel, 118119.
21
Быт 3:17.
22
Цит. по: Carr, Tablet of the Heart, 17.
23
Быт 3:21.
24
Быт 3:1.
25
Weinfeld, 59157.
26
Fensham, 176182.
27
Lambert, 134135.
28
Assmann, Cultural Memory and Early Civilization, 208212, 231.
29
Jan Assmann, Remembering in Order to Belong: Writing, Memory, and Identity, in Assmann, Religion and Cultural Memory, 8695.
30
Carr, Tablet of the Heart, 1112.
31
Там же, 46; Thomas, 9192.
32
William A. Graham, Beyond the Written Word, 60.
33
Carr, Tablet of the Heart, 8, 611.
34
Там же, 31.
35
Harris, 1220.
36
Carr, Tablet of the Heart, 11.
37
Там же, 32.
38
Там же, 3236.
39
Притч 22:1719, 2224.
40
Finkelstein and Silberman, 8992.
41
D. H. Hopkins.
42
Kautsky, Aristocratic Empires, 275.
43
Нав 9:15; 1 Цар 27:10; 30:23; 2 Цар 21; Суд 1:16; 4:11.
44
Cross, Canaanite Myth, 52.
45
Быт 4.
46
Finkelstein and Silberman, 103107; Dever, 110118.
47
Втор 32:89.
48
Mark S. Smith, Origins of Biblical Monotheism, 9396.
49
Пс 81:14 (в Син. пер.).
50
Лев 23:2328, 3353; Втор 24:1922; Gottwald, Hebrew Bible, 162.
51
Пс 88:1013; 92:14; Иов 7:12; 9:8; 26:12; 40:1524.
52
Втор 33:2; ср. Исх 15:18, Ав 3:315.
53
Cross, From Epic to Canon, 2440.
54
Исх 15:8, 10.
55
Исх 15:1618.
56
Исх 15:1415.
57
Cross, From Epic to Canon, 47.
58
Быт 28:1019.
59
Быт 32:2332.
60
Gottwald, Politics of Ancient Israel, 177179.
61
3 Цар 7:1526.
62
Dever, 267269.
63
2 Цар 8:17; 20:25; 3 Цар 4:3.
64
3 Цар 4:3.
65
Притч 22:1719; см. также Carr, Tablet of the Heart, 126.
66
Притч 2:2; Пс 77:1; 3 Цар 3:9; Притч 3:3, ср. 6:21.
67
Притч 13:24; 22:15; 26:3; 29:17.
68
Притч 5:1214.
69
Carr, Tablet of the Heart, 127131.
70
Пс 109:1.
71
Пс 2:7.
72
Втор 31:1922; 32:1.
73
Исх 31:18; 32:16.
74
Niditch, 7980.
75
Ис 4:3; Втор 12:1; Исх 32:32; Пс 68:2829; 139:6.
76
2 Цар 7:1011.
77
Clifford, 5768; ср. Пс 47.
78
Там же, 68.
79
Clifford, passim; R. E. Clements, God and Temple (Oxford, 1965), 47; Kraus, 201204.
80
Пс 71:7.
81
Пс 45:611; 47:1314.
82
Цилиндр из Дур-Шаррукина, в пер. Schniedewind, 65.
83
Там же, 6566.
84
Niditch, 339377.
85
Втор 17:912; 31:213; Чис 5:23; Ос 4:6.
86
1 Пар 25:26; 2 Пар 5:12.
87
Пс 1:2; Carr, Tablet of the Heart, 152153.
88
4 Цар 2:118; 4:38.
89
Ис 29:1314.
90
Ис 8:16; 30:8; Иер 36:13; Ав 2:23.
91
Carr, Tablet of the Heart, 143144.
92
Ам 7:14.
93
Finkelstein and Silberman, 206212.
94
Ам 2:67.
95
Ам 5:2124.
96
Ам 1:3; 2:3; 6:14; 2:416.
97
Ам 7:17.
98
A. Kirk Grayson, Assyrian Rule of Conquered Territory in Ancient Western Asia, in Jack Sasson, ed., Civilizations of the Near East (New York, 1995), 959968.
99
Ам 3:8.
100
Ам 7:15.
101
Ам 9:1.
102
Иер 1:9.
103
Иер 20:9.
104
Ос 1:2; Abraham Heschel, The Prophets, 2 vols. (New York, 1962), I, 5257.
105
Ос 3:15.
106
Ос 14:1.
107
Carr, Holy Resilience, 25.
108
Ос 6:6 (исправление перевода мое. Прим. пер.).
109
Carr, Holy Resilience, 25, 3536.
110
Ос 12:35.
111
Ос 12:13.
112
Ос 11:4.
113
Ос 11:5.
114
Ис 6.
115
Ис 2:23.
116
Ис 7:14; Септуагинта, греческий перевод Еврейской Библии, передает «альма» как «партенос» (дева).
117
Ис 9:2.
118
Ис 9:6.
119
Ис 9:6.
120
4 Цар 21:118; 2 Пар 33:110.
121
Ahlström, 734.
122
Richard Eliot Friedman, 8788.
123
4 Цар 22.
124
Втор 27.
125
Втор 17:1420.
126
4 Цар 22:17.
127
4 Цар 23:420.
128
Jan Assmann, What is Cultural Memory?, in Assmann, Religion and Cultural Memory, 3.
129
Bernard M. Levinson, Deuteronomy and the Hermeneutics of Legal Innovation (Oxford, 1997), 148149.
130
Втор 11:21; 12:5.
131
Втор 17:1820.
132
Иер 44:1519; Иез 8.
133
Втор 7:2226.
134
Carr, Tablet of the Heart, 134146.
135
Втор 4:49, 44.
136
Niditch, 100.
137
Втор 6:49.
138
Нав 1:8.
139
Jan Assmann, What is Cultural Memory?, in Assmann, Religion and Cultural Memory, 1920.
140
Втор 8:3.
141
Втор 6:1012.
142
Assmann, Cultural Memory, 191193.
143
Иер 36:29.
144
Niditch, 104105.
145
Edwin Bryant, The Quest for the Origins of Vedic Culture: The Indo-Aryan Debate (Oxford, 2001); S. C. Kak, On the Chronology of Ancient India, Indian Journal of History and Science, 22, 3 (1987); Colin Renfrew, Archaeology and Language: The Puzzle of Indo-European Origins (London, 1987).
146
Holdrege, 229230.
147
Klostermaier, Survey of Hinduism, 68.