Когда мешки оказались порядком наполнены, Золтан методично связал их и перекинул через плечо.
Пошли?
Нет, покачала я головой. Лучше нам уходить поодиночке. Ступай, а я выйду минут через пять.
Брат покинул квартиру, а я, вспомнив о золотых часах на толстой цепочке, которые Гитц держал в кармане жилета, вернулась в спальню. Связанный аукционщик лежал на полу ничком, продолжая крепко спать, слегка посапывая. Я быстро сняла с него часы и огляделась. Следовало привести все в порядок, чтобы не оставлять следов. Через носовой платок я прикрыла дверцу сейфа, задвинула на место картину. Я понятия не имела, как действует это снотворное. Может, очнувшийся аукционщик не сразу вспомнит, что открывал передо мной сейф? Потом я взяла свой бокал и ополоснула его под краном на кухне.
Еще раз оглядевшись в спальне, на всякий случай протерев платком дверные ручки, я осторожно выскользнула из квартиры и быстро пошла по ночной улице в сторону своего дома.
Хорошо, что я живу так далеко. Полиции вряд ли придет в голову искать преступников в другом конце города.
***
Действительно, вышли на меня только спустя некоторое время. Гитц, придя в себя, не сразу очухался, к тому же, ему частично отшибло память, и первоначальные показания от него были весьма скудными. Но главное, моё лицо, он запомнил, и хотя вскоре от нервного перенапряжения он умер, у следствия на руках появились мои приметы (рисованный портрет), а также известие о том пресловутом обществе. Я ведь не от балды про него рассказала такое действительно существовало. К несчастью, там состояли некоторые мои товарки по профессии. Расспросы, в итоге, вывели полицию на некую Аниту из Залаэгерсега. Имя было вымышленное, но зацепка с городом, в итоге, стоила мне свободы. Мои приметы отослали в родной город, и инспектор Йодль узнал лицо на портрете. С его слов, женщина на нём «как будто похожа» на Тимею Баллак (урождённую Фенчи), но её подозревать нет никаких оснований женщина приличная, честная, к тому же редко куда выезжала за последние два года. А вот если её сестра, то есть я
С тех пор мой арест стал лишь вопросом времени. Полиция быстро поняла, что Анита из Залаэгерсега и Николетт Фенчи одно и то же лицо. Как ни странно, я была готова к подобному развитию событий. Но я никого не выдала, мало того, я не сказала никому из братьев о драгоценных камнях, опасаясь, что они могут меня выдать. Я молчала, и ни на следствии, ни на суде, так и не призналась в том, куда же я спрятала всё краденое. Я будто смирилась со своей судьбой. В конце концов, я ради семьи на всё это пошла. Я считала своим долгом спасти прозябающих в нищете братьев. А ведь я вполне искренне верила, что Виктор забросит карточные игры, а Барнабас начнёт учиться Наивно, конечно, так думать, но хотя бы они не будут знать нужды ближайшие несколько лет. Я обязательно расскажу, где тайник, но только не сейчас слишком ещё свежи в памяти те адские дни, особенно то, как Тимея плакала и умоляла меня сознаться во всём.
Теперь всё позади. Даже не верится, что я пережила всё это. Моё нынешнее положение уже не выглядит таким отчаянным.
Но вот, утро. По этажу ходит конвойный и будит всех заключённых.
Сегодня первый день из моих десяти лет, что я должна провести здесь, на каторге.
Глава 4. Письмо
Подъём!
Голос дежурного унтер-офицера вырвал меня из сна. Вот гад! За окном едва светало. Этот первый момент, когда видишь зарешеченное окно самый тяжелый, потому что только во сне я забываю, где нахожусь. Кажется, уже целая вечность, как я здесь, а ведь прошло всего три месяца из тех десяти лет, что я должна провести на каторге Если бы нам давали побольше поспать, было бы значительно легче, и время пролетало бы быстрее.
С большим трудом я оторвалась от скомканного тюфяка и спустила ноги на пол. Спину нещадно ломило от тяжелой работы, которой нас ежедневно заставляли заниматься.
Поднявшись с нар и потянувшись, чтобы размять кости, я прошаркала в угол камеры, плеснула в лицо водой из кружки, утерлась и начала причесываться.
Ради кого стараешься, Ники? раздался хриплый смешок Анны. Думаешь, здесь можно подцепить богатого кавалера? Хоть умывайся, хоть причесывайся, все равно ты стала бледная и тощая. А скоро превратишься в такую же «красавицу», как я. Вот увидишь, года не пройдет, и тебе станет плевать, как ты выглядишь.
Мне не хотелось ей верить. Все-таки между нами большая разница. Анна волчица-одиночка, на воле ее никто не ждет, никто о ней не заботится. А меня поддерживает семья: как бы там ни было, мы, Фенчи, всегда держимся друг за друга.
Брат Виктор живет как раз в Дебрецене. Раз в месяц я получаю от него передачи, и в каждой посылке обязательно имеется записочка с приветами от сестры и братьев. Я сразу узнавала по почерку, кто именно писал. Каллиграфический, выхолощенный почерк принадлежал Эрику, немного корявый и растягистый Тимее, беличий Виктору, с уклоном вверх Золтану, а дёрганый и обтёсанный принадлежал Барнабашу. Для меня это как глоток свежего воздуха, ведь, в конце концов, то, что сделала я сделала ради их будущего благополучия. А еще я надеюсь, что продукты, сменное белье, мыло и прочие нужные мелочи, которые присылает Виктор, помогут мне не отощать окончательно и не опуститься, как Анна.
Изменилась я и впрямь разительно ногти расслоились, сама я стала сутулиться. С меня всё будто слезло лицо стало бледно-серым, а руки какими-то костлявыми.
Все-таки хорошо иметь семью. Оставшись без родителей, мы бы не выжили в нищете, но старшая, Тимея, заботилась о нас, как мать. Теперь Виктор помогает мне продержаться в тюрьме.
Странная штука природа. Вот взять Виктора с Эриком: они близнецы, но ни внешностью, ни характером они не схожи. Эрик, как говорится, «пороха не выдумает», а Виктор, наоборот, парень изобретательный, хваткий. Ещё мальчишкой он наловчился играть в карты, а когда вырос, это стало его профессией. Но шулеры часто попадают в лапы полиции, и Виктор сообразил, что можно добывать деньги «на колесах». Обычно в поезде люди скучают, кое-кто не прочь скоротать время за игрой в карты. Этим и решил воспользоваться мой братец. Когда в вагон входит скромный на вид прилично одетый молодой человек, никому в голову не приходит, что перед ними опытный шулер. К тому же Виктор не дурак, сперва он обязательно проигрывает по мелочи, при этом очень артистично изображая отчаяние новичка. А когда партнеры расслабятся, он начинает постепенно выигрывать, и под конец игры ему удается основательно облегчить их карманы. Он говорит, что главное в его деле успеть сойти с поезда прежде, чем люди сообразят, что связались с профессионалом. До сих пор брату сопутствовало счастье: он ни разу не прокололся. Но кто знает, возможно, кто-то из облапошенных им заявил в полицию, и там уже имеются приметы Виктора? Вот почему он сам опасается появляться поблизости от тюрьмы, посылки мне передает его знакомый.
Каждый раз, когда я разбираю полученную посылку, Анна, будто коршун кружит вокруг меня, заглядывает через плечо завидущими глазами. Продолжая немного опасаться ее и пытаясь задобрить, я делюсь своими продуктами: кто знает, что взбредет в голову сумасшедшей?
Несколько лет не видевшая ничего, кроме тюремного пайка, поджигательница с жадностью набрасывалась на крендельки, колбасу и сыр. Я заметила, что после угощения Анна заметно добреет, пускается в длинные разговоры, расспрашивает меня о семье.
Она поднялась с нар после меня, но ни умываться, не причесываться не стала, просто перевязала косынку, спрятав под нее спутанные космы. Волоча свои огромные башмаки, Анна, поеживаясь расхаживала по камере, и вдруг спросила:
Когда ты ожидаешь следующую посылку от брата?
«Ага, злорадно подумала я, колбаски захотелось!»
А вслух ответила, что не знаю, когда у Виктора появится такая возможность. Может, его сейчас и в Дебрецене нет.
Ах да, он ведь у тебя картежник-гастролёр! хмыкнула Анна и вроде как задумалась. А скажи, твой Виктор по всей Австро-Венгрии катается?
Как придется.
До Вены ездит? Или хотя бы до Инсбрука?
Я пожала плечами. Виктор мне о своих маршрутах не докладывал.
Это ведь надо немецкий знать, чтоб австрийцев облапошить, а, Ники? Твой брат по-немецки говорит? Вообще кто-нибудь из Фенчи знает немецкий язык? продолжала допытываться Анна.
Она так уставилась на меня своими провалившимися водянистыми глазками, что в голову невольно пришло: неспроста такие странные вопросы. Что задумала эта волчица? Не исключено, что она просто испытывает меня. А может, собирается попросить о какой-то услуге?
Я уже хотела ответить, вернее, спросить, при чем тут немецкий язык, как загремели засовы железной двери, она распахнулась, и из коридора послышался окрик:
На выход!
Нас поставили строем и отправили во двор, откуда после переклички мы и отправились работать. Я проделывала этот маршрут раз за разом, он проходил через город, и всякий раз с тоской смотрела на верхушки домов и ратуш Дебрецена. Так желанная свобода была близка, но недостижима.
На работе я вела себя тихо не пререкалась и не отлынивала, потому кандалов я не носила. У меня до сих пор стоят перед глазами эти ужасные рубцы на ногах Анны. Она слыла буйной, оттого и работала закованной. Сегодня я долго думала, зачем она спросила меня про семью, вернее о том, кто из нас хорошо знает немецкий? Неужели она устроила мне «проверку на вшивость»? Зачем ей знать это? Должно быть, она решила кому-то из нас писать письма. Не факт, что братья обрадуются, узнав, кто им пишет. Но тогда тонкая ниточка доверия между мной и Анной может оборваться раз и навсегда. Я помнила, как буквально оживала эта ходячая мумия, когда я читала письма.
Я успела уже изучить местных обитательниц. Зигель не слишком-то и преувеличивала, говоря, что здесь много убийц. С некоторыми из них мне даже довелось пообщаться. Совсем уж блёкло на фоне своих соседок по камере выглядела Каталин Таллаш, убившая собственного ребёнка, зато Агнеш Гара из Трансильвании стоила всех своих соседок вместе взятых. Из того, что рассказала мне сама Агнеш, и по секрету поведали другие, я узнала много интересного. Когда-то в Трансильвании орудовала жестокая банда, промышлявшая разбоями, кражами и похищениями людей. Замешаны в преступлениях были целые семьи. Работал этот подряд, как часы, и сама Агнеш со своим мужем вовсе не были заблудшими овечками и помогали своим главарям, коими являлись братья Бела и Беньямин Рац, совершенно осознанно.
Оба брата получили прозвище «мясники», и надо полагать, не за красивые глаза. Во всю шайку входило полтора десятка человек, в их числе были и женщины, в основном, в роли наводчиц. Однако в убийстве квартирных хозяев Агнеш приняла самое прямое участие. Это был единственный раз, когда братья Рац не участвовали в преступлении. Тем не менее, это не спасло шайку от ареста, а Беньямина Раца от виселицы. Он был единственный, кого приговорили к смертной казни, остальные же отделались длительными сроками заключения.
Однако сама Агнеш уверяла всех и вся, что принимала участие лишь в одном убийстве, да и то всё вышло практически случайно, а виной всему следователь, который обещал сперва проверить алиби самой Агнеш и её мужа, а тут вдруг взял и обманул. Получалось, Агнеш и вовсе оказалась не в то время, не в том месте. Однако вряд ли человек, оказавшийся «не там и не тогда» будет считаться самым опасным обитателем тюрьмы после Анны Зигель, рядом с которой меркнут все здешние убийцы.
Мало кто из каторжниц признавался, что сознательно шёл на преступления, каждая из них обязательно сочиняла душераздирающую легенду о своих мотивах, а потом, возможно, сама же искренне и начинала в неё верить. Однако не мне судить, кто из них есть кто, особенно учитывая, что сама здесь нахожусь.
Мелкий что, так и не хочет учиться? спрашивала Анна, когда очередь доходила до письма Барнабаша.
Мой младший брат и впрямь учился из-под палки. На уроках он считал ворон и еле-еле выезжал на тройки. Однажды он уже был второгодником, а ведь мы добрую половину нашего скромного семейного бюджета тратили именно на оплату обучения Барнабаша. В школе он слыл хулиганом и прогульщиком, часто пропускал уроки и, как следствие, ему многое приходилось пересдавать. Но вся соль в том, что когда-то в этой же школе учился Эрик, один из лучших выпускников последних лет.
Дурная репутация нашей фамилии помешала Эрику стать журналистом, но выход нашёлся довольно быстро наш средний брат на дому занимался корректурой и переводами, знал несколько языков, в том числе, немецкий. Его уровень позволял ему не только свободно разговаривать на этом языке, но и вести переписку, и читать художественную литературу. Мало того, он мог ещё и заниматься гравировкой, и подделать любую подпись. Как-то раз он чуть не прогорел на этом, но пронесло полиция просто доказать ничего не смогла, а слухи не могут служить весомыми доказательствами вины подозреваемого.
Вечером мы вновь оказались в камере. Анна достала припрятанное под тюфяком яблоко и, начав его уплетать, вернулась к теме нашего разговора.
Ну, так что, кто из ваших знает немецкий?
Я надеялась, что за день она забыла об этом, но не тут-то оно было. Похоже, она решила устроить мне проверку. Волчица в человеческом обличье впервые за много дней почувствовала человеческое тепло и, похоже, сама не верила в это. Я действительно относилась к ней хорошо, даже припадки терпела. Теперь у неё появилась отдушина спасение от чувства нарастающего одиночества.
Ну Я, конечно, знаю немецкий, но так, посредственно. Виктор знает он часто в Австрии бывал. Только дома он появляется редко. Зато Эрик всегда там он на дому работает. Занимается ещё и переводами.
То, что нужно! воскликнула Анна, принимаясь за письмо. Мне даже некому было написать. А я ведь тогда сильно простыла. Думала, всё ноги протяну, а меня и забрать некому родители мои погибли, друзей нет, в общем Полная пустота, с горечью вздохнула Зигель, протягивая мне засаленный листок, предназначенный для Эрика. Если никто не ответит, то То оно и понятно кому хочется марать руки об убийцу?
О нет, у Анны, кажется, начинается припадок! До сих пор я стоически переносила подобные состояния соседки, но сейчас, когда я была напряжена до предела, я рисковала не выдержать и сорваться. Сказывалась и усталость после рабочего дня.
Удивительно, но в этот раз Анна вела себя поспокойнее она просто сидела на нарах и, прижавшись спиной к стене, нервно хохотала, причём смех этот был вперемежку с всхлипами. Похоже, она совсем одичала. Я решила всё же подстраховаться и буквально на полях листа сделала краткое предписание Эрику: «ответь на оба письма». Мой брат достаточно сообразителен, чтобы понять, в каком я положении.
Всё хорошо, Анна, неожиданно для себя я приобняла сокамерницу, та не сопротивлялась. Мы люди понимающие, потому тебе обязательно ответят.
Да Да Кому, как не преступникам понимать меня? сглотнула она. Вы ведь там один другого краше. Ну, а если за убийство сижу, так вы, мадьяры, живодёрство впитали с молоком матери. Мои братья по разуму
Анна резко дёрнулась и ударилась головой о стену. Она изо всех сил, стараясь как-то сдержать себя, обхватила себя руками, вцепившись в одежду. Лишь её голова продолжала дёргаться, а сама она издавать какие-то непонятные звуки.