Затем школа. Там то же самое, но с другими тарифами. современная школа это следующий уровень моральных унижений. вряд ли они найдут такую, где бы работали не озлобленные нищенскими зарплатами учителя.
Потом вуз.
Где в Казахстане остался такой вуз, в котором не разводят экзамены и зачеты? может быть, есть такой? Я лично не знаю. можно, конечно, не мучиться и сразу купить диплом. но чего в действительности стоит диплом, за которым нет реальных знаний?
И вот этот малообразованный полуспециалист, прошедший азы Казахстанской школы выживания, ни на секунду не расстающийся со своим айфоном, где записана вся эта «звездная муть», идет на работу. Допустим, в медицину И долго тычет там иглой в поисках вены.
Или же в силовики. Бороться с преступностью в среде преступников.
В школу учить других детей тому, в чем сам мало что соображает.
Словом, он делает шаг во взрослую жизнь.
Но на этом уровне возникает новая цепь вопросов.
Сколько надо дать, чтобы устроиться на работу? в каждой сфере давно уже действует свой тариф. А надо ведь еще попасть в нужную команду. у нас ведь клановый стиль существования. По другому не выживешь. не будешь в команде, не будешь нигде. Просто хороший специалист не нужен. Хотя, как правило, работу всего отдела тащит именно такой фанатичный головастик. один. Это как во времена большевиков.
Характеризуя нынешнюю российскую действительность, известный российский психиатр Александр Бурхановский выделил две проблемы: деградация и дебилизация. Полагаю, все
это применимо и к нам.
Чтобы не гробить всю налаженную систему сразу, старых спецов до поры до времени оставляли на работе.
Что все это значит?
Это значит, что мы еще не вышли из дворового возраста, когда прав сильный. А кто у нас нынче сильный? Тот, кто у власти. А кто нынче у власти? Богатый. А кто нынче богатый? мы их знаем. как они стали богатыми? об этом мы тоже догадываемся. Лишь считаные из них заработали свои состояния по честному. на остальных денежки свалились в результате мутных движняков.
Что пришлось преодолеть всем этим хозяевам жизни на пути к своему богатству? много чего. они действительно упертые люди. они прошли все: унижения, оскорбления, уничтожения и прочие страдания морально-нравственного и даже физического порядка. как итог: они уже привыкли жить и здравствовать в определенной позе.
Что в них воспиталось за все это время на пути к вершине пищевой пирамиды? Злоба, цинизм и спесь. как будет вести себя злобный, циничный, спесивый и богатый человек в той или иной ситуации? Правильно по ситуации. Тем более что ситуацию эту они создали сами. Потом они быстренько в ней мимикрировали и прекрасно себя ощущают в новой среде. новая среда это наше государство. И здесь не важен масштаб. важен принцип существования.
Недавно я где-то прочел: более тридцати процентов Казахстанской молодежи хотят покинуть Казахстан. Что означают эти тридцать процентов в широком смысле?
Те, кто в силах уехать, в большинстве своем ребята активные, способные, как правило, из состоятельных семей. Это не значит, что те, кто остается, плебс. нет. Просто это уже не лидеры. Это люди другого качественного порядка. А это значит, что у нашей страны тяжелые перспективы. Те детки, что являются ровесниками нашей независимости, начали уже свои служебные карьеры. с каким багажом знаний они их начали я уже сказал. С чем они столкнулись при трудоустройстве тоже.
А кто будет управлять тогда этой страной? Те, кто нынче носит портфели за своими боссами. Что это за люди? в какой среде они обитают и что они видят? какие понятия формируют их взгляды на жизнь?
Я не нагнетаю. И не расшатываю лодку. Дело в том, что у этой лодки давно пробито днище, и мы медленно идем ко дну. мы, собственно, уже там. Просто мы так боимся его пугающей темноты, что боимся лишний раз туда заглядывать.
Некоторые говорят: «Подождем, когда он уйдет».
Мне удивительно. ну и что? Что вам с того? Что изменится? Проблема то уже не в нем, а в нас. Система уже выстроена. она называется монархическая клептократия, если по умному. Чтобы ее изменить, нужен Ли куан Ю. Или Ганди. И не один Ганди, а несколько. один не справится. Его съедят свои же. нужна команда единомышленников с чистыми руками и прозрачной совестью. Для появления таковых никаких предпосылок я не вижу. Поэтому, как реалист, я не могу утверждать, что дальше будет хуже. но лучше вряд ли. Посадив репей, ты не можешь надеяться, что вырастет роза.
А кто будет управлять тогда этой страной? Те, кто нынче носит портфели за своими боссами. Что это за люди?
В какой среде они обитают и что они видят? Какие понятия формируют их взгляды на жизнь?
За нынешними агашками партшкола. А за партшколой опыт и реальное умение действовать. они и действовали. никто из них не сидел сложа руки. они сделали все, что смогли: обеспечили детей кое-каким барахлом, продали все, что можно было продать, и купили все, что можно было купить. Следующее поколение управленцев затюканные ущербные рвачи, подпорченные вирусом каннибализма. не все, конечно. не все. но в подавляющем своем большинстве. А большинство, как известно, это ржавчина. Плесень. А плесень непобедима. Из этого мы выходим на следующий разговор о несовершенстве власти.
Вы знаете, у всякой власти есть свои несовершенства. власть в принципе не может быть по своей природе совершенной. но из всех властей я бы лично предпочел несовершенство европейской власти.
Однако тут есть одно «но». одно должно соответствовать другому. наше население, я сознательно не употребляю слово «народ», не может претендовать на европейскую власть. нет для этого никаких оснований, товарищи. казахская интеллигенция, читай элита, аристократия, в основе своей до сих пор живет с фольклорным сознанием: когда прав бай или байский сынок. к тому же сознание это отягощено пост колониальным синдромом.
Некоторые говорят: «По дождем, когда он уйдет». Мне удивительно.
Ну и что? Что вам с того? Что изменится? Проблема то уже не в нем, а в нас. Система уже вы строена. Она называется монархическая клептократия, если по умному. Что бы ее изменить, нужен Ли Куан Ю. Или Ганди. И не один Ганди, а несколько.
Все остальные, скажем так, пассажиры нижней палубы, проблемами высшего порядка не интересуются. Это значит, что ни те ни другие никогда не сунутся с претензиями к пассажирам первого класса. они будут кушать свой бешбармак, ходить на свои тои и горланить свои песни. Это значит, что они будут цепляться за свой хрупкий мир, полагая, что в этом относительном спокойствии и кроется истинное счастье. Это значит, что рабами можно оставаться и в свободной стране. можно даже любить свои оковы, покрыв их медным налетом. оттого на концертах кайратнуртаса полный аншлаг. Это как раз таки не феномен, как считают некоторые. И не явление. Это диагноз.
Помнится, как-то Бибигуль Ахметовна Тулегенова неосторожно высказалась, что не считает этого орла певцом, так на нее накинулись всей стаей фанаты «звезды» и чуть не заклевали. Это я к чему?
Когда умерла Жанна Фриске, вой, который подняли российские СМИ, тут же подхватили местные и на все лады оплакивали средненькую, в общем-то, певицу. когда умер Герольд Бельгер, последний честный человек в этой стране, воя не было, а были скромные похороны. на второй день о нем все уже забыли. Это тоже диагноз.
Что в итоге?
В итоге о Блоке.
Неожиданно, да? А я сейчас часто думаю о нем.
Мы потеряли начало начал. Мы потеряли нравственные ориентиры. Мы потеряли понятия о чести и совести.
Мы забыли, как выглядит правда. Мы забыли, чем она вообще отличается от правдоподобия.
Когда революция, которую Блок очень ждал, победила, в стране наступили тяжелые времена. Голод. Разруха и т. п. Чтобы как-то прожить, Блок читал лекции о западном искусстве матросам и красноармейцам. Ему платили булкой хлеба и куском рыбы. он почитал так некоторое время свои лекции в махорочном дыму, среди харчков и матросского мата, а потом вдруг заболел. неизвестной болезнью. врачи никак не могли установить причину. Так и умер. Пришел домой, лег на кровать и уже не смог подняться.
«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Эти слова, сказанные Блоком на пушкинском вечере незадолго до смерти, быть, может, единственно верным диагнозом его болезни.
В пушкинской своей речи Блок еще говорил: «Покой и воля. они необходимы поэту для освобождения гармонии. но покой и волю тоже отнимают. не внешний покой, а творческий. не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл».
Чуть позднее Андрей Белый в письме в. Ф. Ходасевичу рассказывал: «Дорогой Владислав Фелицианович Блока не стало Умер он в полном сознании. Эта смерть для меня роковой бой часов: чувствую, что часть меня самого ушла вместе с ним. Ведь вот: не видались, почти не говорили, а просто «бытие» Блока на физическом плане было для меня как орган зрения или слуха; это чувствую теперь. орангутангом душа жить не может. И смерть Блока для меня это зов».
В дневнике Корнея Чуковского есть такая запись: «он ничего не делал только пел. Через него непрерывной струей шла какая-то бесконечная песня. И потом он остановился и тотчас же стал умирать. Его песня была его жизнью. кончилась песня, и кончился он».
Мне лично думается, что Блок умер как-то «вообще» оттого, что не мог больше жить. он просто не мог больше дышать. он просто задохнулся. он умер от смерти.
И сегодня, во всей этой кутерьме с девальвациями, инфляциями, громкими судебными процессами и прочими напастями, со всеми этими олимпиадами, универсиадами и ЭксПо, с этим фальшивым насквозь «Хабаром» и тошнотворным кТк, со всем этим грандиозным фарисейством, двадцать пять лет сидя по самые ноздри во лжи и лицемерии, я думаю о том, что мы потеряли нечто большее, чем деньги или образование. Больше, чем память или страх перед лжесвидетельством. Больше, чем шанс стать понастоящему свободными и самодостаточными. мы потеряли начало начал. мы потеряли нравственные ориентиры. мы потеряли понятия о чести и совести. мы забыли, как выглядит правда. мы забыли, чем она вообще отличается от правдоподобия.
Мы не сразу поняли, что есть сахар и есть сахарозаменитель. мы обманулись, прикормились и забыли вкус оригинала. мы утратили чувство меры. Чувство гармонии. мы не можем уже отличить одно от другого, подлинник от пустышки. Мы больше не вглядываемся, мы просматриваем. Мы не смеемся, мы ржем. Мы не вникаем, мы осведомляемся. мы не учимся, мы потребляем информацию. в стране больше нет культуры и ее носителей. вместо нее есть поддельная культурка и ее инфицированные распространители. Мы больше не видим, что все это есть параллельная реальность, но никак не сам предмет. не жизнь сама, а как бы жизнь понарошку. Жизнь как казенное мероприятие. И вот эта жизнь понарошку как-то незаметно вытеснила все живое и установила свои правила.
Выходит, в нашей жизни не осталось ничего настоящего?
Меня не покидает ощущение, что мы давно уже превратились в посмешище. Мне часто бывает стыдно за свою родину. Меня давно покинуло чувство благоговейного восторга от слов и поступков моих дедов и прадедов. Это было слишком давно. А сегодня ничего не остается, как прикрывать свою наготу демонстрацией дешевых понтов. И много пыли. слишком много пыли, господа.
И как-то тяжело стало дышать. Душновато. Грязи много. И чересчур развелось шутов и скоморохов. они уже везде: в политике и экономике, в правительстве и министерствах, в газетах и телевизорах Одетые, обутые, сытые, жутко косноязычные, часто богатые и по случаю надменные.
Может показаться, что я все напутал. свалил все в кучу. нет, дорогие мои. Здесь все взаимосвязано. выступление президента с трибуны ООН напрямую связано с тем, что и как у нас обсуждается в парламенте, рассматривается в судах, идет по телику, пишется в сетях и поется с эстрадных подмостков. одно неотделимо от другого. все это определяет качественный уровень страны и тех, кто в ней проживает. Просто мы живем в соседних колхозах, но все внутри одного большого райцентра.
Проблема в том, что мы хотим «казаться», а не «быть». нам хочется, чтобы все сверкало и было чисто. Чтобы хорошо пахло и не ломалось. Чтобы все было якобы ништяк. Якобы
Но мы ничего не делаем в реальности. мы просто начинаем косить под них. Для начала мы завешиваем всю страну бодрыми лозунгами. Затем мы обклеиваем алюкобондом фасады своих домов, не слишком заботясь о том, что коровник на заднем дворе прохудился и жутко воняет. мы переодеваемся в Их одежды и ездим в Их машинах по своим пыльным дорогам. А потом закручиваем лампочку на единственный столб посреди нашего колхоза и строго следим за тем, чтобы ее не спали.
Короче, мы ставим себе задачу «войти в их число», но вороватые наши соседи, краснея и стесняясь своих привычек, косятся на ту самую единственную лампочку, что висит посреди нашего колхоза и жутко действует всем на нервы. особенно по ночам. когда-нибудь ее все-таки спт, и, боюсь, настанет кромешная тьма. Что тогда будем делать?
Проблема в том, что мы хотим «казаться», а не «быть». Нам хочется, чтобы все сверкало и было чисто. Чтобы хорошо пахло и не ломалось. Чтобы все было якобы ништяк. Якобы
Но мы ничего не делаем в реальности. Мы просто начинаем косить под Них.
Кирпич пятнадцатый
По следам Мустафы
«Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих» (Ин. 15:13).
Эпитафия на могиле Мустафы Шокая
Было это сравнительно недавно, лет десять назад.
Нас с сергеем Бодровым попросили «подлечить» сценарий к фильму «мустафа Шокай».
«Подлечить» фактически означало переписать. Поскольку то, что было написано, к профессиональному киносценарию отношения не имело. как говорят киношники, сценарий был неснимабельный. А запуск уже был на носу.
И вот засели мы, значит, в одном из домов отдыха под АлмаАтой «лечить неизлечимый сценарий», и в один из дней к нам неожиданно нагрянуло тогдашнее руководство почти в полном составе. оказалось, на студии снова ЧП. Американцы во главе с Иваном Пассером по каким-то причинам бросили работу над «кочевниками» и уехали. не знаю, почему так случилось, но фильм в любом случае надо заканчивать. Другими словами спасать.
Что ж. у нас такое тоже бывает: сценарии не пишут, а лечат. Фильмы не снимают, а спасают. Дело это не новое, а Сергей человек отзывчивый. ну он и пошел.
А я остался с мустафой.
Полез в архивы смотрю, работа неподъемная. Прежде всего это относилось к масштабу личности. И тогда я решил ничего не выдумывать, а просто пройти его путь. Путь мустафы. от начала и до конца.
Сел в поезд и поехал в кызылорду. Там, в области, была когда-то станция слутобе. неподалеку от нее и ютился аул мустафы. на самом берегу сырдарьи.
Здесь он родился. в семье был пятым. самым младшим. как и многие дети того времени, поначалу обучался у муллы. Тот его
А я остался с Мустафой. Полез в архивы смотрю, работа неподъемная. Прежде всего это относилось к масштабу личности. И тогда я решил ни чего не выдумывать, а просто пройти его путь. Путь Мустафы. От начала и до конца.
Все время поучал: не ходи, мол, в русскую школу, «а то наденут на тебя крест и превратишься в кафыра. Забудешь родной язык и обычаи».
Мустафа не послушался и поступил в ташкентскую гимназию. с отличием ее окончил. Если не ошибаюсь, даже с золотой медалью. Губернатор края генерал самсонов предлагал ему должность в своей канцелярии, но Шокай отказался и уехал в Санкт Петербург учиться на юриста. Там, в университете, по большому счету, и началось его восхождение.
Сейчас уже многие факты его биографии довольно подробно изложены в отечественной историографии. Кому интересно можно посидеть, покопаться. меня же больше интересовало: что же это за человек был такой? откуда взялся и как мог появиться в такой глуши?