Хотя термин «фтизис» оставался общеупотребительным и в девятнадцатом веке, он все больше вытеснялся словом «чахотка» (англ.: consumption потребление, поглощение), которое начиная примерно с 1660 года использовалось для обозначения фтизической деградации тела[19]. Этот термин указывал на тот факт, что болезнь, казалось, съедала свою жертву изнутри, оставляя высохшую оболочку, изможденное, опустошенное тело. Хотя этот термин весьма наглядный, он не был ни точным, ни исключительным, поскольку его употребляли для описания множества состояний, характеризуемых истощением. В 1847 году врач Генри Дешон пожаловался на беспорядочное использование этого ярлыка: «Термин чахотка, как правило, применяемый для обозначения болезни легочного происхождения, используется слишком расплывчато и без разбора Легочная чахотка, или phthisis pulmonalis, более правильно относить к общему ухудшению здоровья, обусловленному образованием узелка туберкула»[20]. Такое курьезное смешение терминов и их по существу взаимозаменяемое употребление свидетельствовало о непреходящей путанице в процессе выявления и количественной оценки заболевания; однако в дальнейшем роль туберкула будет приобретать все большую важность в обсуждении болезни. (См. во вклейке ил. 3.)
Первое употребление термина «туберкулез» в печатном издании относится к 1839 году, когда цюрихский профессор медицины Иоганн Лукас Шёнлейн предложил использовать его как родовое обозначение всех проявлений заболевания. В то время, по общему мнению, этимон «туберкул» был основной структурной единицей патологии. Термин происходил от латинского слова tuberculum «комок»[21]. Термин отражает растущее влияние патологической анатомии, поскольку врачи-исследователи пытались точно определить роль, которую туберкул играл в возникновении, течении и последствиях заболевания. В 1852 году лондонский хирург Генри Анселл обозначил надлежащее употребление всех связанных с туберкулезом понятий.
Учитывая, что термин «туберкулез» используется для обозначения конституционального происхождения всех местных проявлений чахотки и золотухи, а «туберкул» для обозначения особого патологического элемента, слово «туберкулярный» обычно используется в случаях, когда предполагается наличие туберкула, а слово «туберкулезный» в тех, когда его нет; но из-за нечеткого использования этих терминов предыдущими авторами оказалось невозможным строго придерживаться какого-либо правила[22].
Тем не менее вплоть до начала двадцатого века термин «туберкулез» не смог вытеснить «чахотку» и даже «фтизис»[23]. Открытие Робертом Кохом туберкулезной палочки, Mycobacterium tuberculosis bacillus, в 1882 году стало решающим шагом в принятии микробной теории инфекции и в конечном итоге способствовало распространению термина «туберкулез».
Научное конструирование туберкулеза
Вовлеченность ученых в борьбу с туберкулезом как таковая является отражением конкретных социальных и культурных проблем, в частности проблем, связанных с классовым делением общества, бедностью и ролью государства. Таким образом, в то время как ученые давно интересовались изучением «белой чумы», они в первую очередь старались найти объяснение снижению смертности или анализировали, как проводились кампании по смягчению последствий заболевания в различных странах[24]. В 1980-х годах туберкулез, будучи угрозой общественному здравоохранению с его тенденцией коинфицировать носителей вируса иммунодефицита человека (ВИЧ), испытал возрождение интереса, и в 1990-х годах было опубликовано несколько работ по туберкулезу в американском обществе[25].
Угроза не исчезла: напротив, туберкулез вновь стал огромной глобальной проблемой общественного здравоохранения. В 2007 году было зарегистрировано около 1,7 миллиона случаев смерти от туберкулеза и 9,27 миллиона новых случаев заболевания. Еще больше шокирует тот факт, что туберкулезной палочкой заражена треть населения Земли[26]. Международные усилия по борьбе с туберкулезом (ТБ) осложняются растущими показателями МЛУ-ТБ (ТБ с множественной лекарственной устойчивостью), появлением ШЛУ-ТБ (ТБ с широкой лекарственной устойчивостью)[27] и применением лекарственных препаратов, существующих уже несколько десятилетий[28]. Эта комбинация факторов «грозит вернуть нас в эпоху, предшествующую изобретению антибиотиков, когда 50 % пациентов с туберкулезом умирали»[29]. Современные методы лечения МЛУ-ТБ включают использование комбинации от восьми до десяти различных препаратов и курс лечения длительностью в среднем от 18 до 24 месяцев. Несмотря на такую агрессивную тактику, лечение оказывается неэффективным почти в 30 % случаев ШЛУ-ТБ[30].
Обеспокоенность проблемой туберкулеза отражена в ряде новых научных работ на эту тему, а также в новых историях болезни[31]. Однако сохраняется нехватка работ о туберкулезе, в центре внимания которых была бы Великобритания, а те, что соответствуют этому критерию, как, например, книга Линды Брайдер «У подножия волшебной горы: социальная история туберкулеза в Великобритании в двадцатом веке» (1988), фокусируются на конце девятнадцатого или двадцатом веке. В целом труды, посвященные туберкулезу в девятнадцатом веке, либо рассматривали связанные с болезнью концепции начала столетия, сосредоточив внимание исключительно на рабочем классе, либо оценивали эпидемиологию заболевания второй половины столетия. Работы такого рода часто признают существование романтического мифа в литературе, но эта тема не была должным образом исследована до публикации книги Кларка Лоулора «Чахотка и литература: сотворение романтической болезни» (2006). Лоулор обращается к несоответствию между биологической реальностью и литературным толкованием, и его работа остается единственным исследованием, углубляющимся в «эстетику» чахотки. Тем не менее его в первую очередь интересует литература, и ему не удалось глубоко исследовать бытовые приложения этой риторики или ее соответствие современным идеалам красоты. Даже самые новые работы на эту тему, например «Туберкулез и литературное воображение Викторианской эпохи» (2011) Кэтрин Бирн и «Кашель с кровью: история туберкулеза» (2012) Хелен Бинум, упоминают эстетику болезни лишь вскользь.
I.1. Слева: Рентгенография грудной клетки, демонстрирующая туберкулез. Справа: Фотография легких пациента после смерти от туберкулеза (1903)
Без сомнения, между женскими гендерными ролями, модой и красотой существовала взаимосвязь, которая как иллюстрировала, так и способствовала формированию меняющегося взгляда общества на туберкулез. Предметом нашего исследования является характер воздействия чахотки на женщин из высшего и среднего классов, как индивидуумов, так и как части социального тела, в конце восемнадцатого и первой половине девятнадцатого века. В тот период существовала влиятельная идея, что в среднем и высшем классах чахотка у женщин представляла собой болезнь, которая не только сопровождала природную красоту, но и придавала больной дополнительную прелесть. Таким образом, туберкулез осмыслялся как комплиментарный для женщин недуг, которому подражали идеалы красоты и мода. Тем не менее существовало и противоречие, так как считалось, что мода и образ жизни высшего общества «возбуждают» эту болезнь у женщин привилегированных сословий, обладавших предрасположенностью к чахотке, и что свойственная им женственность делает их более восприимчивыми к реализации этой предрасположенности. Позитивные ассоциации, связанные с чахоткой и тем, как она «выглядит», обеспечили всеобщее пренебрежение наставлениями против одежды и модных практик, которые, как считалось, служили причиной заболевания. Туберкулез, несмотря на доказательства обратного, изображался как легкий или красивый способ умереть. Как эти сентиментальные представления о чахотке сочетались с его ужасающей реальностью? Более того, почему болезнь воспринималась эстетически не только как признак сильных чувств, таких как любовь и страсть, или как знак гениальности и высокой духовности, но также и как показатель физической красоты?
Глава 1. Подходы к изучению заболевания
Статистика смертности от туберкулеза
В течение девятнадцатого века чахотка вытеснила в общественном сознании масштабные эпидемии (такие, например, как чума или оспа). В Англии начиная с середины семнадцатого века стали осознавать нараставшее присутствие этой болезни, и факт ее широкого распространения был быстро признан медицинским сообществом. В издании 1674 года «Morbus Anglicus, или Анатомия чахотки» Гидеон Харви подробно описывал людей, наиболее подверженных этому недугу: «С большой вероятностью при английском климате раньше всех в могиле окажутся жертвы чахотки, прямой дороги к смерти для наиболее усердных школяров, богословов, врачей, философов, страстно влюбленных, фанатиков в религии и т. д.»[32] Название, данное Харви своему опусу, было данью распространенности этой болезни в Англии: латинская его часть переводится как «Болезнь англичан»[33]. Этот нарождающийся «бич общества» сопровождался появлением новых образов в культуре.
В целом все инфекционные заболевания следуют эпидемической динамике распространения. Первоначально число заражений увеличивается очень быстро; затем, достигнув определенного уровня, интенсивность и заболеваемость этими болезнями постепенно снижается. Несмотря на то что развитие и течение туберкулеза менее яркие, чем у других инфекционных болезней, он все же следует типичному эпидемическому циклу инфекции, хотя зачастую прогресс необычайно медленный и на него уходят десятилетия, а не недели или месяцы. В Европе эпидемическая кривая туберкулеза началась во второй половине семнадцатого века и достигла своего пика в середине девятнадцатого века. К концу девятнадцатого века он по-прежнему уносил жизни одной седьмой населения мира, и даже в 1940 году туберкулез был причиной большей гибели людей, чем любое другое инфекционное заболевание[34]. В Великобритании за двести лет, предшествовавших 1840 году, туберкулез был главным эндемическим заболеванием, поражающим почти столько же людей, сколько все остальные болезни вместе взятые[35]. Какими бы ни были реальные цифры, в восемнадцатом веке, несомненно, наблюдалось увеличение смертности от чахотки. Широко признавалось, что эта болезнь была повсеместно распространенной и смертельной. Например, Уильям Блэк, написавший несколько работ, связанных с медицинской статистикой, в 1788 году заявлял: «В среднем от одной пятой до одной шестой всей смертности в Лондоне приходится на чахотку, что почти вдвое больше, чем смертность от оспы», а также что «фтизис, фтизис, фтизис, возвышающийся гигантской массой» безраздельно царил в лондонских похоронных каталогах[36].
1.1. Гидеон Харви. А. Хертокс, б/д
Его влияние возрастало, по-видимому, из-за того, что он уносил жизни своих жертв совершенно без разбора, поражая как жителей особняков, так и обитателей трущоб. Быстрее всего заболевание распространялось в городских центрах, но не ограничивалось городской чертой и никак не соотносилось ни с полом, ни со статусом, ни с возрастом или профессией. В 1818 году Джон Мэнсфорд утверждал, что чахотка была на пике:
Наиболее важной особенностью чахотки является ее возрастающее распространение. Ее справедливо назвали гигантской болезнью страны; и она обрушивается на нас своей страшной великанской поступью Кажется вероятным что за последнее столетие число смертей от чахотки в Великобритании увеличилось на треть; и что теперь они достигли огромного количества в пятьдесят пять тысяч в год[37].
Несмотря на всеобщую убежденность в том, что смертность от туберкулеза возросла, выявление конкретных случаев чахотки представляло трудность из-за отсутствия точных данных о смертности, что еще больше осложнялось неточностью диагностических методов того времени. Медленный, «крадущийся» характер развития чахотки означал, что она часто оставалась незамеченной до последних стадий, а ее номенклатура еще более усложняет оценку смертности. Термины «фтизис» и «легочная чахотка» использовались практически без разбора для обозначения ряда не связанных заболеваний[38]. Обозначение «чахотка» было особенно проблематичным, поскольку его часто применяли к любому заболеванию, сопровождавшемуся потерей веса.
Несмотря на эти трудности, ясно, что девятнадцатый век можно с уверенностью назвать «эпохой чахотки», независимо от того, подразумеваем ли мы фактическое или предполагаемое воздействие заболевания. Его также можно назвать эпохой медицинской статистики[39]. До девятнадцатого века в Англии не велось регулярных или точных записей о статистике смертности. Это не означает, что попытки вести учет рождений и смертей не предпринимались в учреждениях, таких как больницы, и в некоторых городах. В 1836 году на основании парламентского распоряжения эти усилия были формализованы и привели к созданию общенациональной системы регистрации рождений, смертей и браков. В следующем году статистик и врач Уильям Фарр прекратил свою медицинскую практику и был временно нанят секретарем в Центральное бюро регистрации актов гражданского состояния для оказания помощи в организации и классификации этой информации, и в 1839 году его должность стала постоянной[40]. После публикации Фарром «Первого ежегодного отчета Центрального бюро рождений, смертей и браков» официальные лица в Англии начали систематически отслеживать показатели смертности от различных заболеваний, включая туберкулез.
Эти новые статистические данные свидетельствовали об общенациональном геноциде, вызванном чахоткой, ситуация, которая не скрылась от внимания тех, кто вел хроники болезни. Один из таких исследователей, Генри Гилберт, писал: «Согласно отчету Центрального бюро регистрации, легочная чахотка уничтожила больше человеческих жизней за шесть указанных месяцев [с 1 июля по 31 декабря 1837 года], чем холера, грипп, оспа, корь, малярия, тифозная лихорадка, водобоязнь, апоплексический удар, грыжа, колики, заболевания печени, камни, ревматизм, язва, свищ и гангрена!»[41] Вскоре Гилберт пустил эти статистические данные в дело, заявив: «Не существует столь же общераспространенной и смертельной болезни, как чахотка легких. Согласно самым последним подсчетам медиков, она является причиной четверти всех смертей, повлеченных болезнями в Великобритании и Ирландии»[42]. К 1850 году в «Ежегодных отчетах» внимание публики особо привлекалось к существенным показателям смертности от туберкулеза в крупных городах[43]. Высокая смертность помогла повысить осведомленность общественности и сосредоточила внимание медицинского сообщества на заболевании в течение последней половины девятнадцатого века. В 1882 году о значении чахотки для общества писал Роберт Кох: «Если число жертв, которое уносит эта болезнь, является мерилом ее значимости, то все болезни, особенно наиболее опасные инфекционные заболевания, такие как бубонная чума, азиатская холера и т. д., должны занять место далеко позади туберкулеза. Статистика сообщает нам, что от туберкулеза умирает одна седьмая населения страны и что, если рассматривать только трудоспособные группы среднего возраста, туберкулез уносит треть, а зачастую и больше жизней»[44].
Патологоанатомический подход к болезни
Помимо роста осознания масштабов туберкулеза, отношение к этой болезни в начале девятнадцатого века отражало преобладание патологоанатомического подхода. Восемнадцатый век стал свидетелем развития локальной концепции болезни, которую исследовали и осмысляли с точки зрения патологической анатомии. В 1760-х годах итальянский анатом Г. Б. Морганьи связал чахотку с анатомическими открытиями в трактате «О положениях и причинах болезней» (De sedibus et causis morborum), помогая укрепить идею о том, что врачи-исследователи должны сопоставлять симптомы болезни и повреждения организма посредством вскрытия. Морганьи сыграл важную роль в изменении теоретической идеологии болезни, повысив авторитет патологической анатомии и значение роли, которую играют точные, локализованные поражения. С принятием этой новой точки зрения увеличительное стекло медицинского исследования было сфокусировано на частях, а не на целом[45]. Все чаще симптомы, проявлявшиеся у живых жертв болезни, коррелировали со структурными изменениями, наблюдаемыми после смерти[46]. Окончательно оформить эту точку зрения помог французский патологоанатом-новатор Ксавье Биша, наказавший всем врачам анатомировать и открывать новое[47]. В основании нового подхода лежала идея, что болезнь имеет специфические патологические проявления и что исследование этих особенностей даст ответы на причину заболеваний. Это изменение в интеллектуальном подходе привело к новому способу классифицировать течение болезни; однако в отношении чахотки рост глубины и качества анатомической информации вызывал больше вопросов, чем давал ответов.