Порой только его и вижу.
Прижав ладонь к отражению изуродованной щеки, тихо говорю:
Ты Ло.
2011
Глория.
Глория латинское имя; «Слава».
Когда Ло начала лопотать, Би безумно хотелось, чтобы первым словом сестренки было ее имя. «Слова мама и папа не считаются», упорствовала она. Склонившись над посапывающей в кроватке сестрой, Би всячески пыталась поспособствовать этому. Как только она не изощрялась: за заунывно долгим повторением имени Би, Би, Би следовала цепочка столь же повторяющихся вопросов: «Кто я? Как меня зовут? Назовешь мое имя, Ло?»
Ло произнесла имя Би в тот же день, когда Би сдалась, приняв тот факт, что этого не случится. Стоял прекрасный солнечный день. Папа, растянувшись на траве с Ло в руках, подремывал на солнышке. Би качалась на качелях с целью достать ногами до неба. Ей давно хотелось это сделать, но родители запрещали раскачиваться сильно, поскольку качели висели на очень старом дереве. Может, дерево и старое, но Би знала сердцем: оно сильное.
Она начала с осторожного и неторопливого ритма, чтобы не привлечь внимания к своей тайной цели, а потом стала набирать скорость, качаясь все быстрее и быстрее, взмывая все выше и выше выше, чем когда-либо за всю свою жизнь.
Пониже, Жужжа, сказал папа прежде, чем она успела поцеловать облака, и это привлекло внимание Ло.
Головка малышки повернулась в сторону Би, глаза расширились и вдруг
Би!
Беатрис латинское и итальянское имя; «Благословенная».
Би никогда не забудет, как Ло произнесла ее имя. Не приветствием, не восклицанием мольбой, словно Ло почувствовала желание Би улететь и отчаянно испугалась быть покинутой.
Их не воспитывали с верой в Бога. И недостаток веры никак не мешал Би жить. Просто так было, и все. Вера была бездоказательна, Бог невидим, и религия представлялась Би чем-то вроде магического шоу, успех которого полностью зависит от желания аудитории верить в то, что за обычными фокусами стоит нечто большее. И так было до той минуты, когда она стояла в изножье больничной кровати Ло, вытирая с глаз слезы после ухода врача. Его слова эхом отдавались в голове.
«Чудо. Не что иное, как чудо».
Сестра дышала, находясь по эту сторону жизни.
Благодаря ему.
Лев еврейское и русское имя; «Сердце», «Лев».
* * *
Би дрожит.
На ферме Гарреттов холодно, к тому же так далеко от больницы она не уезжала с самой аварии. Ло, столько времени находящаяся без сознания, напичканная лекарствами и не знающая о своих травмах, вот-вот очнется. Би хочет быть рядом, когда сестра откроет глаза, но Льву она нужна здесь: чтобы она увидела, что он видит, узнала, что он знает. В первый раз Би отказалась ехать сюда. Мысль о том, чтобы быть где-то еще, кроме как у постели сестры, была невыносима и причиняла почти физическую боль. Лев сказал, что понимает ее, но также сказал: «Это единственное, о чем я тебя прошу». Би тогда затопил нестерпимый стыд. Как она могла отказывать ему после всего, что он для нее сделал?
В следующий раз она не отказала.
Теперь Би немилосердно тянет к Ло, и она всеми силами пытается этого не показывать. Ее отдали под начало Кейси, которая, видимо, очень дорога Льву. Когда-нибудь в будущем Би постарается держаться так же, как Кейси уверенно и грациозно, пока же она чувствует себя маленькой и неловкой рядом с ней и нервничает под ее пристальным взглядом.
Они останавливаются у ворот, ограждающих территорию, и наблюдают за членами Проекта, которые таскают в сарай скамьи. Через несколько часов здесь, по словам Льва, будет проходить «семейное собрание». Он попросил Би приехать пораньше, хочет познакомить ее с семьей. Би упивается этой мыслью. Ночи вне больницы она проводит в пустом доме, где ее собственной семьи нет и никогда не будет.
Что тебе известно о Льве? спрашивает Кейси. Помимо того, что он совершил для тебя?
Еще недавно Лев и «Единство» были для Би чем-то абстрактным, существовавшим где-то вдалеке и не затрагивавшим ее. Би та, кем она являлась была довольно далека от осмысления его миссии. Она лишь помнила девушку, пытавшуюся летом покончить с собой на мосту, и разворачивавшуюся на экране телевизора сцену, перед тем как стыдно признаться переключила канал. Теперь Би известно гораздо больше, и она жаждет узнать, вошел ли Лев Уоррен еще в чью-то жизнь так же драматично, как и в ее, и сколько принес с собой чудес. Би размышляет, стоит ли ей заговаривать о найденной в журнале «Вайс» статье. Не потому что верит написанному нет, не верит, а потому, что упоминание о ней кажется невежливым и некрасивым. Би же хочется понравиться Кейси.
Она бросает на Кейси взгляд, и та ободряюще улыбается, словно знает, о чем Би думает.
И она, конечно же, знает.
Статья в «Вайс» показала, произносит Кейси, что людям настолько комфортно в тюрьмах, в которые они сами себя заточили, что они инстинктивно отвергают возможность освобождения. Журналисты, изучавшие Проект «Единство», не смогли увидеть сути. Ты согласна?
Би кивает.
Тогда давай я расскажу тебе о Льве так, как доˆлжно.
И Би впервые слышит его историю здесь, на ферме Гарреттов.
* * *
1980, Индиана. Родился мальчик.
Мама не любит его. Она показывает это кулаками.
Ему больно. Он зол и одинок. Он жаждет быть увиденным.
Забредя в церковь в семнадцать, он ощущает тягу к Богу, сам еще не понимая своих чувств. Это место полно тепла. И любви. Когда он присоединяется к прихожанам в молитве, случается чудо: злость уходит. Он больше не одинок. Жизнь мальчика наполняется смыслом. Приходит осознание: он божий инструмент.
Бог призывает следовать за Ним, и он подчиняется.
Кейси и Би идут вдвоем по дорожке к сараю. Их пальцы переплетены.
Мальчик становится мужчиной. Судьба приводит его в семинарию, где он готов всю жизнь посвятить служению Богу, но вскоре он осознает, что в церкви нет Бога, есть лишь люди, скрывающие за ее стенами свои грехи. Мужчина чувствует ее гниль, чувствует, как та душит Божью благодать, поэтому он поворачивается лицом к миру и находит в нем еще больше гнили: войны ради получения прибыли; неимущих, чьи карманы опустошил экономический кризис; протянутые за помощью руки и руки, не протянутые в ответ. Мужчина не на том пути, по которому стремился идти. И он уже не знает, где тот самый путь. Он возвращается домой, к своей матери, которая ненавидит его, туда, где она унижала его, убивая в нем личность, и опускается на колени. Он молится. Молится тридцать часов. Без отдыха, сна и еды.
Они останавливаются у дверей сарая. Внутри стоит Лев, в центре людского круга вокруг него собралась семья.
И все они, осознает вдруг Би, ждут ее.
На тридцатый час, говорит Кейси, Бог послал Льву видеˆние. И Лев хочет поделиться им с тобой. Он выбрал тебя.
Кейси отпускает ее руку и отходит к остальным, теряясь на общем фоне. Лев идет к Би, не сводя с нее глаз, и останавливается совсем рядом. Прикасается к ее лицу ладонью, теплой и любящей.
Готова прозреть? спрашивает он.
* * *
Би стоит в одиночестве на поле, по ее лицу струятся слезы, вокруг сердца возводятся стены храма. Она не чувствует печали. Она не боится. Она прозрела. Все видится теперь по-иному. Би смотрит на солнце, в голове тихонько звенят колокола. Потом она осознает, что это звонит ее телефон. Пришли сообщения от Пэтти.
«Ло очнулась», говорится в первом.
А во втором: «Ло очнулась и зовет тебя».
Октябрь, 2017
На дороге между городами Чапмэн и Остер есть участок, когда-то залитый кровью моих родителей. Их выкинуло прямо на шоссе, где они и перестали дышать. Люди, ездящие здесь, не считают эту дорогу священной. Она для них лишь отрезок пути, соединяющий два места: то, откуда они уехали, с тем, где хотят оказаться. Теперь я сама стою там, где стоял Джереми. Пассажиры спешат к своим платформам, не ведая о произошедшем здесь месяц назад. А если и есть те, кто ведает, то они быстро забыли о случившемся и спокойно живут себе дальше.
Жаль, я не такая, как они.
Я смотрю на флаер в руке.
«Проект Единство приглашает всех на свою ежегодную публичную проповедь на ферме Гарреттов».
Там почти гарантированно будет Би. Если я хочу поговорить с ней, то тоже должна быть там. Прийти без предупреждения, разумеется, поскольку у Би есть одна привычка испаряться, заслышав обо мне.
Я долгое время не пересекалась с «Единством». Последний раз на то и «последний». Я не пыталась общаться с сестрой. И даже не говорила о ней. Если бы мне пришлось делать ставку на то, кто из нас обеих первой нарушит правила, на Би я не поставила бы.
Так почему тогда, спустя все эти годы, она вложила мое имя в уста погибшего парня? И что он просил меня обрести?
Я ухожу с перрона в привокзальное здание, посмотреть на часы. Пятнадцать минут. Без задержек.
Я тоже туда.
Рядом стоит кареглазая женщина. У нее теплый взгляд, коричневая кожа с золотистым оттенком и заплетенные в косички волосы до лопаток. Я бы дала ей около тридцати или тридцать с хвостиком. Она улыбается, глядя на сжатый в моих руках флаер.
Я имею в виду проповедь.
Вы член Проекта?
Да, в голосе слышна немалая толика гордости.
Обвожу взглядом станцию. Сколько таких, как она, вылавливают тут? Я должна была это предвидеть. Члены Проекта бесстыдно используют любую возможность. Я поворачиваюсь к женщине и откидываю волосы с левой стороны лица, открывая шрам. Определенные люди из «Единства» знают меня, а я их. Джереми не был одним из них. Интересно, он исключение из правила или нет?
Лучше узнать это до посадки на поезд.
Однако, в отличие от Джереми, женщине мой шрам ничего не говорит. Едва обратив на него внимание, как делают порядочные люди, она спрашивает, была ли я раньше на проповеди. Я отвечаю, что не была.
Ты чудесно проведешь время, обещает она.
А если нет? Мну флаер и кидаю его в ближайшую урну. Я в сомнениях. Не уверена, что все это для меня.
Тебе есть чем заняться сегодня?
Я морщусь.
Не прими это как давление на тебя. Просто у нас есть время до поезда, и я с удовольствием попью с тобой кофейку, если хочешь поговорить об этом или задать интересующие тебя вопросы.
Я медлю с ответом. Она пожимает плечами.
Не хочешь как хочешь, но должна сказать, что когда-то стояла на том же самом месте, что и ты. Буквально. Стояла тут, решая, ехать на проповедь или нет. Член Проекта увидел меня и помог сделать выбор. Чувствую, что теперь я должна помочь с этим тебе.
Я даже не знаю вас.
Она протягивает мне руку:
Дана.
Мы устраиваемся напротив друг друга за маленьким столиком возле крошечного кафе-киоска. Я обнимаю ладонями пластиковый стаканчик, из которого поднимается пар, и делаю глоток обжигающего кофе. Крепкого, горького и невкусного. Не знаю, с чего начать разговор. Есть вопросы, на которые я жажду получить ответы, но их приходится задвинуть ради тех, которые не вызовут подозрений. И еще любопытно: какие вопросы склоняют сестер отвернуться от сестер, склоняют потерянных мальчиков бросаться под поезд?
Он кажется странным, да? Дана сама заводит разговор. Я о Проекте. На бумаге все выглядит или слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, или
безумно.
Да, безумно. Либо то, либо другое, без золотой середины. Но, полагаю, слышать о «Единстве» и находиться в нем две совершенно разные вещи. Я хотела делать что-то хорошее и сейчас только этим и занимаюсь, поэтому счастлива. Чем тебя заинтересовал Проект?
Теорией Уоррена. Ищу искупления. Это прозвучало слишком насмешливо.
Дана долгое мгновение изучающе смотрит на меня, затем решает выразить свое неодобрение.
Хочешь доказать что-то самой себе? Эта проповедь не развлечение в выходные, над которым в понедельник можно посмеяться с друзьями. Она немало значит для многих людей и заслуживает уважительного отношения.
Если честно, Дана, я ищу чего-то получше того, что есть у меня, отвечаю я, и она слегка расслабляется. Но, признаюсь, теория Уоррена самая безумная часть проекта.
Для меня она самая прекрасная. Рассказать тебе нечто действительно безумное?
Да.
Я была в армии, начинает она, и когда я никак не реагирую, продолжает: Вот это безумие.
Спасибо за вашу службу. Почему-то мои слова звучат как вопрос.
Пожалуйста. А теперь я скажу тебе, какой она была: я делала, что мне велено, и не задавала вопросы, поскольку так положено. Никаких вопросов и сомнений. Ты в одной цепочке с братьями и сестрами, с которыми идешь в бой. Я отдала бы жизнь за любого из них и не раз чуть не отдала.
Дана медленно выдыхает, и я вижу историю, разворачивающуюся у нее перед глазами. Историю, которой она не хочет делиться. Или не может, судя по искаженному болью лицу.
Я Я так много потеряла. Вернулась и почувствовала себя обманутой. Там, где я была, то, что я видела, вещи, которые делала Я потеряла веру. Понятия не имела, как жить. И никто не давал мне того, в чем я нуждалась. Никто. А потом я пошла на публичную проповедь, Лев Уоррен сел рядом со мной и сказал: «Я не знаю, с чего начать. Не знаю, как вернуть добро в мир, ощущая себя самого частью его жуткой неправильности. Не знаю, как искупить то, что сделал». Он посмотрел на меня и добавил: «Проект Единство уже искупил все сотворенное тобой. Это наш дар. Все, что тебе нужно сделать, принять его». И Дана сглатывает, я приняла. С тех пор Проект заботится обо мне.
«Добро, творимое Единством, искупит грехи человечества и к концу света дарует всем спасение», цитирую я. Вы правда верите в это?
Она наклоняется вперед.
Став членом Проекта, ты примешь свое искупление. Примешь Льва как Божьего искупителя и с ним будешь спасена. Духовное перерождение позволит тебе принимать участие в дарении искупления другим. Если каждый примет дар искупителя и будет помогать нам сделать этот мир лучше, то что, как не это, приведет к спасению наших душ?
Вы всегда верили в Бога?
Да.
А если бы не верили? Что бы делали тогда? Как насчет тех людей, которые хотят творить добро, но которым недостает веры? Вы не задумывались, что, возможно, спасли бы мир быстрее, если бы не приплетали Бога?
По-твоему, чтобы кому-то стало удобнее, Лев должен предать свою веру, отказаться от своей сути и Божьего предназначения? Ты ведь осознаешь, что в любом другом контексте просить кого-то об отрицании основополагающей части его личности довольно странно? К тому же мы потеряли бы доверие к нам как к организации, не будь мы абсолютно честны во всех аспектах своей миссии.
Тогда почему вы ни подтверждаете, ни отрицаете то, что Лев Уоррен видит будущее и воскресил девушку?
О Льве Уоррене ходят слухи. Я нашла их на страницах «Реддита»[6] в комментариях, а еще между строк различных статей. Большинство людей склонны считать Льва хорошим человеком, а просочившееся в Сеть аудио с проповеди 2014 года, на которой он предсказал итоги президентских выборов 2016 года, вообще заставило призадуматься: и правда, уж не святой ли он? Первыми словами проповеди были: «Мне пришло откровение», а дальнейшие проследили путь до нашего жалкого настоящего. Они всплывают каждый раз, как под управлением Трампа случается что-то новое и ужасное. А случается оно теперь каждый день.
«Лев предупредил нас».
Фраза, что он воскрешает мертвых, должно быть, когда-то была гиперболой, но с каждым годом все чаще и чаще передается шепотом между верующими и потенциальными верующими. «Единство» отказывается как-то комментировать эти слухи, окружая Проект ореолом чего-то более значимого. Слухи и так работают на него как реклама.
Мы никак не отвечаем на подобные слухи и спекуляции, говорит Дана, поскольку подобные разговоры отвлекут нас от нашей работы. Откуда ты впервые узнала о Проекте, Глория?
Из статьи в журнале «Вайс». Вас посчитали возможным культом.