Добровольно. Стану шлюхой!
И даже понимание, что после всего я смогу не только дать Лене возможность жить, танцевать, но и обеспечить себе вполне сносное существование, не помогло мне решиться
Даже подумать о согласии на, по сути, работу проститутки.
После такого жить не хочется.
В прошлый раз мне не хотелось.
И если бы не внезапная беременность матери, я бы так и сделала. Просто прыгнула бы в темноту ночи, когда весь город осудил меня, заклеймив отверженной. Они слишком любили Алешу Маслова и были крайне возмущены, когда вместо того, чтобы выйти за него замуж, я подала заявление в полицию.
Глава 4
Там я красках описала все то, что сделал со мной этот ублюдок. Его посадили. На девять лет.
Одно то, что Таня ковырнула старые раны, вызывает жгучую болезненную ненависть.
Но сейчас я в светлой палате со шторками в цветочек, а не под садистом. До отбоя еще далеко, и можно расслабиться и просто слушать лепет Лены о пройденном учебном материале.
Кроме того, проверяю капельницу и тут слышу шум в коридоре.
В дверь с сияющей улыбкой заглядывает Варя и, сделав круглые глаза, зовет меня. Я закатываю свои, видя ее возбуждение, и выглядываю за дверь.
Вот это да. Сама чета Сладеньких уже второй раз на неделе пожаловала в нашу скромную обитель.
Лучший хирург города Роман Алексеевич и его супруга Анна, самая известная балерина России и директор балетной студии. Они частые гости в нашей больнице, и Варя просто сходит по ним с ума, как и Лена.
Какая красивая пара. Прямо как из кино.
Успокойся, усмехаюсь я и тут замечаю, как Ленок высунула свой курносый носик за дверь. Вот уж кто точно поклонник Анны Сладенькой. Она ее кумир. А то они заявят на тебя за домогательство.
Отстань.
Варя отмахивается, как от назойливой мухи, и делает очередную фотографию на смартфон, продолжая пялиться на общавшуюся с заведующим, Алексеем Романовичем, пару.
Да уж, вот, что называется встретить Богов на грешной земле. Они всегда держались приветливо, носы не задирали, но, казалось, кроме друг друга ничего и никого не замечали.
Когда-то я верила, что и у меня так будет. Что я буду любима и полюблю в ответ.
Но я не достойна счастья. Клеймо жертвы наложило слишком сильный отпечаток на мою душу, не позволяя заводить тесных отношений ни с кем. Варя просто навязалась, с некоторых пор став неотъемлемой частью моей жизни. И хоть я нередко замечаю на себе мужские взоры, мне скорее хочется от них отмыться, чем ответить взаимностью.
Парни это понимают и не навязываются. Да и кому навязываться, когда последним лучшим поклонником был пятилетний кавалер Михаил, решивший, что я подхожу на роль его супруги.
Майя, а можно я автограф попрошу? вдруг дергает меня за халат Лена, вытягивая из омута раздумий, и делает умоляющие глаза. И вот как ей откажешь, хоть навязываться таким людям неприлично?
Только быстро, снимаю я ей капельницу. И надень кофту. Нехорошо давить на жалость.
Она тут же, просияв, кидается из палаты и выбегает оттуда, одеваясь на ходу, стремглав помчавшись в сторону красивой пары. Почти в них врезается и протягивает альбом с фотографиями главных ролей Сладенькой Анны.
Темноволосая женщина мягко улыбается, и от этой улыбки тянет ответить тем же. Она просит ручку у мужа, расписывается на первой странице и целует щечку сестры, делая ее сегодняшний день наверняка самым счастливым в жизни.
Жалко будет, если она так и не станет балериной, слышу печальный голос Вари и смахиваю тут же набежавшие слезы. В груди дыра стремительно растет, и собственная вина, что не могу помочь единственному близкому человеку, разъедает душу. Очень давно. Почти превратив ее в тряпку.
Жалко
Тебе бы волшебника, ну или любовника, вдруг смеется Варя от моего острого взгляда, который я в нее метнула, резко успокаивается. Я пошутила. Чего ты?
Не шути так! огрызаюсь и ловлю бегущую ко мне Лену. Подхватываю и несу в палату, чтобы снова поставить капельницу и дать отдохнуть возбужденному организму.
Но слова Вари не выходят из головы. Два в одном. И волшебник. И любовник. У меня это может быть. Хреновая сказка, которую не хочется читать и тем более в ней принимать участие.
Я могу помочь сестре, полностью разрушив при этом себя. Но я ведь могу! Я могу достать денег на операцию, которую проведет сам Роман Алексеевич, но мне придется продать свое тело. Тело, давно мне не принадлежавшее. Могу стать сабой для доминанта и потерять себя. Играть послушную овцу целый месяц и получить заветные документы на квартиру.
Всего месяц потерпеть то, что с таким трудом вытерпела одну ночь.
Злюсь сама на себя, что не похожа на тех женщин, которые получают удовольствие от насилия. Я при мысли о сексе хочу спрятаться в самый дальний угол. Само слово «секс» повергает меня в пучину темного отчаяния и ужасов прошлого, туда, где романтичный акт любви превратился в многочасовую экзекуцию.
Обещаю Лене скоро пойти домой и почти не глядя выхожу в коридор, посмотрев на лампы на потолке.
Одну бы заменить. Уже мигает.
И в этом мигающем свете замечаю посетителя, проходящего ровно мимо меня, скользнувшего по мне пустым взглядом.
Сердце замирает от страха и чего-то непонятного, словно брызнувшего на горячую кожу прохладной водой.
Я застываю как каменное изваяние. Давид. Тот самый Давид Грановски здесь? Здесь?!
Глава 5
В нашей не слишком современной больнице? В своем дорогущем костюме, со строго уложенной прической. Педант.
От него веет такой волной мужества, богатства и власти, что меня прибивает, как к скале. Словно жертва почуяла опасность от притаившегося хищника и делает все, чтобы ее не заметили, буквально сливается с окружающим пространством.
Я не могу оторвать взгляда от ровной походки, от широкого разворота плеч, на которых накинутый халат смотрится откровенно нелепо и смешно. На руки с длинными, сильными пальцами. Пальцами, способными причинить страшную боль, а то и вовсе переломить шею одним движением.
На вид ему не дашь больше тридцати пяти, но аура силы, его окружавшая, на все шестьдесят.
Я делаю вдох, выдох. Спокойно. Он здесь не из-за меня.
Мир светлеет, я моргаю и дыхание снова ровное. Я как загипнотизированная иду в ту же сторону. На вопрос «зачем?» отвечать смысла нет.
Возможно, я просто как тот мотылек лечу на пламя?
Или прячусь от хищника в самом надежном месте. Рядом. За его спиной.
И это мужественное пламя догоняет Сладенькую пару и жмет руку Роману Алексеевичу.
А потом вдруг улыбается. Во весь свой львиный оскал.
От его улыбки коленки вдруг подгибаются, а дыхание перехватает. Боже! Красота Леши по сравнению с этим мужчиной, как сорняк рядом с розой. Да, тоже растение, но между ними ничего общего.
И это садист?
Может быть, Таня обманула меня? Или ошиблась.
Солодова. Солодова, ты где летаешь? сам Сладенький, откуда-то знающий мою фамилию, подзывает меня к себе, почти не прерывая разговора с Давидом Марковичем и протягивает мне медицинскую карту. Будь добра, отнеси к Романычу. Пусть в график мой вставит.
Конечно, киваю я и соглашаюсь шепотом. Потом лишь мазнув взглядом по твердым губам миллионера, поворачиваюсь и хочу сделать шаг.
Вы уронили, этот голос. Он способен руководить целыми армиями. Он может пугать. Он может приказывать мне.
Густой баритон, от которого кровь стынет в жилах.
Я смотрю вниз и с ужасом вижу карточку, что впихнула мне Таня. Она вся измятая из-за частой попытки ее порвать.
Алая надпись на черном фоне привлекает внимание, и Давид пытается наклониться, но я его опережаю.
Я сама, бросаюсь почти ему в ноги и хватаю заветную карточку, молясь всем богам, чтобы он, с высоты своего роста, не смог прочитать: клуб «Куртизанка».
Мне бы подняться и уже идти выполнять задание хирурга, но я как ведомая незримой силой поднимаю голову и сталкиваюсь с обжигающим черным пламенем в глазах хищника.
Сколько прошло времени? Секунда, минута, целый час.
Но за это мгновение перед глазами ярким пламенем вспыхнули образы Таниных рассказов.
И в главной роли он. А под ним я. И самое противное, что прямо сейчас я не чувствую тошноты, только легкое покалывание внизу живота. Странное тепло в груди и страх, что он может все это заметить.
Извините, сглатываю и тут же, поднявшись, рву когти от запаха одеколона и ментола, от мужчины, который наверняка берет в этой жизни все, никого не спрашивая.
Мне уж точно такого счастья не надо.
Возможно, он уже гонится за мной, чтобы причинить боль, я чувствую его взгляд, разрезающий мне кожу лезвием, вспарывая старые раны и нанося новые, пробираясь глубоко под кожу.
Только чертовым взглядом.
И да, он садист. Я чувствую это, но его улыбка
Оборачиваюсь резко, но за мной никто не бежит, на меня даже никто не смотрит.
Невидимка.
Никому не нужная, вынужденная столкнуться с проблемами, и сама же их решить. Чувствуя, как все еще дрожу только от одной мысли, что этот великан способен сделать с моим телом, и на ослабевших ногах иду к заведующему.
Пара этажей одинаковой зеленой расцветки и я на месте.
В его кабинете как всегда уютно и можно урвать конфетку. Он благодарит меня и вдруг подзывает.
Солодова? Это не твоя сестра?
Где? подбегаю к окну, возле которого стоит Романыч, и вскрикиваю.
Эта маленькая идиотка решила потанцевать во дворе.
Ей же нельзя! У нее же сердце!
Только я это кричу, как Лена, взмахивая руками-крылышками, падает на асфальт и замирает.
Глава 6
Обошлось, но это временно. Очень скоро органы откажут, сердечко встанет, и такой бледной и недвижимой Лена останется навсегда. Навсегда оставит меня в этом мире одну. Покинет. Разорвет единственную нить, что тянется к солнцу. Убьет надежду на светлое будущее.
Майя, тебе бы поспать, заглядывает Варя, уже собранная домой. Ее смена закончилась, а значит, можно покутить.
Я лягу в сестринской, шепчу, словно мой голос может разбудить сестру на аппарате искусственной вентиляции. Теперь ее может разбудить только новое сердце. Спасибо, иди домой.
Если силы есть, загляни в ординаторскую, поздравь Романыча от нас. Мы сегодня так подарок и не подарили, а мне уже бежать надо.
Конечно, а ты опять на свидание?
Ага, улыбается она мечтательно. Я так не умею. Он байкер и покатает меня на своем, она поднимает брови, стальном жеребце.
Смотри потом, чтобы жеребята не бегали, усмехаюсь и, поправляя одеяло сестре, выхожу вслед за Варей.
Сразу беру подарок, на который мы собирали всем сестринским коллективом, и иду в ординаторскую. Она большая, наверное, поэтому там засели те врачи, что на смене.
Иду медленно, вяло, чувствуя, как слипаются глаза. Такое ощущение, что сегодня по мне проехался каток.
Сначала Таня, потом Давид Маркович, еще кома сестры. Потанцевала, называется. И винить некого.
Стучусь и, когда слышу приглашение, открываю. Пытаюсь в небольшой толпе найти взглядом заведующего. И я нашла, вот только
Рядом с седовласым Романычем, расслабленно откинувшись в кресле, сидит он. Опять улыбается, смеется, повергая меня в пучину странной, безумной неопределенности.
Кто он? Почему он может только одним смехом вызвать жгучее желание слышать его снова? И снова.
Солодова? Алексей Романович поднимается, слегка подшофе. Что-то случилось? Ты проходи, присаживайся.
Нет, нет, мягко улыбаюсь ему и извиняюще остальным. Я тут явно не к месту. Врачи с медперсоналом общаются постольку-поскольку. Есть некая служебная иерархия, и никто не выходит за границы дозволенного.
Мы тут с девочками хотели Вас поздравить, да все как-то не собрались.
Протягиваю ему большую коробку с черепом-баром, и он, открывая ее, довольно хохочет. Смешно щелкает зубами.
И я даже на миг забываю всю безысходность своей жизни.
Порой, чтобы совсем не чувствовать себя мертвецом, нужна мелочь. Смех прекрасно подходит.
Все смеются, одобрительно улыбаются. Кроме него.
Давид Маркович не участвует в общем веселье, он внимательно рассматривает меня.
Поджилки трясутся, пока он, словно в музее, оглядывает мое тело. Легкое волнение накатывает волнами, застревая в горле, и сонная хмарь с меня мгновенно слетает.
Я стараюсь избежать тоста, но, чтобы не обидеть заведующего, выпиваю четверть бокала шампанского.
И пока я глотаю хмельной напиток, чувствую, как Давид Маркович внимательно следит за моим горлом. За тем, как капелька стекает вниз по подбородку и дальше. А может быть, мне все кажется?
Облизываю сладкие губы, чувствуя приятное покалывание в груди, и смело смотрю в ответ. Слишком смело. Не кажется.
Почему он так смотрит, почему из всех медсестер и присутствующих красивых врачей зацепил взглядом именно меня?
Совокупление взглядов разрывает звонок его телефона. Он тут же поднимается и уходит из ординаторской, приложив последнюю модель айфона к уху.
Надо не забывать, кто он и сколько он тратит на шлюх, чтобы удовлетворить свои низменные, порочные желания.
В голове шумит от пары капель шампанского. А тело наливается тяжелой негой. Надо пойти поспать, пока не рухнула прямо здесь.
Вот будет им веселье тащить мою пьяную тушку.
Спасибо и поздравляю, прощаюсь я со всеми и замираю у двери, чтобы еще раз взглянуть на пустующее место.
Надо его дождаться. Нельзя оставаться с ним наедине, пусть даже в переполненной персоналом больнице.
По спине никак не прекращают отбивать чечетку мурашки, и я понимаю, что стоять здесь вечно нельзя.
Хватит трястись.
Открываю дверь. Выглядываю. Коридор пуст. Только тусклый свет мигающей лампы окрашивает пространство в теплые, оранжевые тона. А кварцевые создают приятное успокаивающее жужжание.
Один этаж, и смогу попасть в постель. Положить голову на подушку и погрузиться в сон без сновидений.
Я очень надеюсь, что он будет таким.
Прохожу на лестничный пролет и замираю.
Давид. Маркович. Боже. Стоит разговаривает по телефону, активно жестикулируя. Язык мне неизвестный. Не английский точно.
Все его крупное тело напряжено, а в голосе слышатся суровые нотки. Все внутренние инстинкты кричат: «опасность, бежать, спрятаться».
Он явно зол, и меньше всего на свете я хочу, чтобы эта злость вылилась на меня.
Пячусь назад, но вдруг оступаюсь и с вскриком падаю на мягкое место. Черт! Вот только почему-то падение оно не смягчило.
Сажусь, тру ноющий копчик и уже хочу подняться, как вижу перед собой широкую ладонь с теми самыми пальцами-убийцами.
Глава 7
Сглатываю и, облизнув в раз пересохшие губы, подсознанием понимаю, что он следит за каждым движением. Медленно веду взгляд вверх по обвитой венами руке, плечу, чуть расстегнутому вороту, где видно темную поросль и, наконец, останавливаю взгляд на тяжелом подбородке.
Его лицо в тени, и выражение нечитаемо, но я чувствую, что он смотрит прямо на меня, вернее, на коленки, которые показались из-под задравшегося халата.
Я стыдливо поджимаю губы, ощущая, как к щекам прилил жар, и одергиваю подол.
А Давид Маркович все ждет. Рука все так же перед моим лицом. Молчит.
Нужно подняться самой. Я могу. Но я очень хочу понять, что же это за человек.
Почему сейчас он протягивает руку помощи, смеется в компании врачей, а в другое время истязает женщин и платит им за это баснословные деньги? Может быть, я ошибаюсь? Может, он нормальный?
Кто вы? Давид Маркович.
Рука вдруг сжимается в кулак, а он резко садится передо мной на корточки, и теперь я вижу его лицо лучше в лунном свете, что любопытно заглядывает в окно.