Вслед за тем появился синий служитель[70] и громким голосом велел показать фокусы. Этот самый человек, получив такое приказание, сейчас же встал и спросил, какие фокусы надо показывать. В зале переглянулись и обменялись несколькими словами. Сторож спустился к нему и спросил его от имени господ, в чем он наиболее силен. Он отвечал, что может вырастить вещь шиворот-навыворот. Сторож пошел сообщить это господам чиновникам. Через минуту он спустился опять и велел фокуснику стащить персик. Тот громко согласился. Он снял с себя одежду и покрыл ею свой сундучок. Затем сделал недовольную гримасу и сказал:
Ах, господа, господа властители! Вы не знаете, не понимаете! Ведь твердые льды еще не растаяли Откуда ж, скажите, достану я вам персик?.. Однако, если мне его вам не принести, боюсь, рассердится сидящий к югу лицом[71] Ну как мне быть?
Отец, сказал мальчик, раз ты уже дал обещание, как же теперь отказываться?
Фокусник довольно долго стоял в унылом раздумье.
Ну, сказал он наконец, я все это зрело и окончательно обдумал. Теперь еще только начало весны, снега еще лежат кучами. В мире людей где тут искать это самое? А вот в садах Ванму[72] персик во все четыре времени года никогда не вянет и не отходит. Там, вероятно, найдется, а коль найдется, надо будет, значит, его с неба украсть вот и все!
Еще чего! сказал ему сын. По-твоему, на небо по ступеням, что ли, можно взойти?
А вот у меня есть такой способ, сказал фокусник.
И с этими словами он открыл свой сундучок: оттуда вытащил свернутую веревку, примерно на несколько сажен расправил ее конец и бросил его в воздух. И тотчас же веревка встала в воздухе, выпрямившись и словно за что-то зацепившись. Не прошло и нескольких мгновений, как он снова подкинул, и чем больше подкидывал, тем выше уходила веревка. Вот уже она там, где-то в неразличимой выси, ушла в тучи, и в то же время в руках фокусника она уже была вся.
Иди сюда, сынок! крикнул фокусник. Я уже старый и дряхлый человек. Тело стало тяжелое, неповоротливое. Я не могу туда идти. Мне нужно, чтобы сходил ты!
С этими словами он вручил веревку сыну.
На, держи ее, добавил он, и можешь лезть!
Сын взял веревку с крайне нерешительным видом и сказал отцу недовольным тоном:
Папа, какой ты, право, глупый-преглупый! Ты хочешь, чтобы я доверил себя этой веревке-ниточке и полез в высь небес, на десятки тысяч сажен А вдруг да среди дороги она лопнет или разорвется?.. Останутся ли хоть косточки мои?
Отец снова принялся понуждать его, крича и наседая.
Я, твердил он, уже, как говорится, «потерял из уст своих»[73]; каюсь, да не вернешь Потрудись, мальчик мой, сходи Да ты, сыночек, не горюй Украдешь, принесешь нам с тобой пожалуют господа сотенку серебром, и я, уж так и быть, возьму тебе красавицу-жену!
И вот сын ухватился за веревку и, извиваясь по ней, стал лезть вверх. Он перебирал руками, за которыми шли следом ноги, и лез, словно паук по паутине. Лез, лез и понемногу стал уже входить в тучи, в высокое небо, где его стало больше не видать.
Прошло довольно долгое время и вдруг упал персик, величиной с хорошую чашку. Фокусник пришел в восторг, схватил персик и поднес господам в зале. В зале стали друг другу его передавать, рассматривать Прошло опять порядочное время, а господа не могли понять, настоящий это или фальшивый.
Вдруг веревка упала на землю. Фокусник принял испуганный вид.
Погибло все! кричал он. Там наверху кто-то срезал мою веревку. На чем же будет теперь мой сын?
Через несколько минут что-то упало. Фокусник посмотрел оказывается, то была голова его сына. Он схватил ее обеими руками и стал плакать.
Значит, он там крал персик, причитал отец, а надзиратель заметил Сынок, пропал ты!
Прошло еще некоторое время. Упала одна нога. За ней вскоре стали падать вразброд разные члены тела И наконец там больше от него ничего не оставалось.
Фокусник был сильно удручен. Подобрал все, кусок за куском, сложил в сундук и закрыл его.
Только этот один сын у меня и был, причитал он, каждый день мы с ним, бывало, бродили то на юг, то на север А вот теперь, повинуясь господскому строгому повелению, сам того не ожидая, попал он в такую непостижимую беду. Придется тащить его на себе, где-нибудь зарыть
Он поднялся в зал и стал там на колени.
Из-за этого самого персика, начал он, я убил своего сына. Пожалейте ничтожного человека, помогите на похороны Я тогда придумаю, как вас отблагодарить, «свяжу хоть соломы»[74], как говорится, что ли!..
Господа, заседавшие в зале, были крайне поражены, сидели в полном недоумении. Каждый дал фокуснику серебра. Тот принял и спрятал в пояс.
Тогда он хлопнул по сундуку и крикнул:
Бабар, ты что ж не выходишь поблагодарить? Чего там ждешь?
И вдруг какой-то мальчик с взлохмаченной головой приподнял ею крышку сундука и вышел, повернулся на север[75] и поклонился в землю. Это был его сын.
До сих пор все еще помню этот фокус: очень уж он был необыкновенный!
Потом мне довелось слышать, что эти штуки умеют проделывать Белые Лотосы[76] Так что уж не их ли отпрыск был этот человек?
Оскорбленный Ху
В Чжили[77] жила богатая семья, в которой хотели нанять учителя. Вдруг является некий сюцай[78], входит в ворота и рекомендуется; хозяин приглашает его войти. У сюцая открытая, живая речь, и он хозяину становится дружески приятным.
Сюцай назвал себя Ху. Хозяин вручил ему плату и оставил у себя в доме.
Ху вел уроки с большим усердием и отличался сочным проникновением не чета какому-нибудь начетчику низшего типа. Однако случалось, что он уйдет гулять, а придет лишь поздно ночью. Запоры у дверей явно-явно наложены, а он, не постучав даже, уже сидит у себя в комнате. Все тогда высказали друг другу тревогу, решив, что это лис.
Тем не менее было ясно, что мысли у Ху определенно не злые, и его ублажали, чтили; не нарушали в отношении к нему строгой вежливости из-за того только, что это было странное, неестественное существо.
Ху знал, что у хозяина была дочь. Он стал домогаться брака и неоднократно давал это понять, но хозяин делал вид, что не догадывается.
Однажды Ху отпросился в отпуск и ушел. На следующий день появился какой-то гость, привязавший у ворот черного осла. Хозяин встретил его и ввел в дом. Лет ему было за пятьдесят. Одет он был в свежее, чистенькое платье и такие же туфли. Вид у него был тихого и утонченного человека. Сели. Гость сказал о себе, и хозяин наконец узнал, что он, как говорится, стал для Ху льдом[79].
Хозяин молчал. Прошло довольно много времени.
Ваш покорный слуга, сказал он наконец, с господином Ху уже друзья, и такие, про которых говорят, что между ними нет встречных огорчений. К чему непременно брачиться? Кроме того, скажу вам еще, что моя дочурка уже обещана другому. Позвольте утрудить вас передать господину мои извинения!
Я определенно знаю, сказал гость, что прекрасный предмет вашей любви[80] еще лишь ждет помолвки Зачем вы так усердно отказываете?
Повторил это дважды, трижды, но хозяин все твердил: нельзя. Гостю было, видимо, стыдно.
Мы, Ху, сказал он, тоже, как говорится, родовитая семья[81] Разве уж так мы ниже вас, сударь?
Хозяин тогда заявил определенно:
Сказать по правде, у меня нет никаких прочих соображений, кроме только одного: я ненавижу его породу!
Гость, услыша это, разгневался. Рассердился и хозяин, и они стали нападать друг на друга все резче и резче. Гость вскочил и вцепился ногтями в хозяина. Хозяин велел слугам взять палку и прогнать его. Гость убежал, оставив своего осла.
Посмотрели на осла. Видят шерсть у него черного цвета, придавленные уши, длинный хвост Тварь огромная. Взяли его за узду, потянули не двигается. Стали бить, а он под ударами так и упал: жж-жж запело в траве насекомое.
Хозяин понимал, что, судя по его гневным речам, гость непременно явится отомстить, велел быть настороже. На следующий день и в самом деле огромной толпой явилось лисье войско, кто верхом, кто пеший, кто с копьем, кто с луком; лошади ржали, люди кипели: звуки, жесты все смешалось в дикий-дикий хаос.
Хозяин не решился выйти из дому. Лис во всеуслышание сказал, чтобы подожгли дом. Хозяин пугался все сильнее и сильнее. Один из наиболее крепких повел за собой домашних слуг и с громким криком выбежал из дому. Залетали камни, дошли до стрел с обеих сторон так и били, поражая и раня друг друга.
Лисы стали понемногу слабеть. Их увели беспорядочной толпой. На земле был брошен нож, блестевший ярко, словно иней или снег. Подошли, чтобы подобрать. Оказалось это лист гаоляна[82]. Публика засмеялась.
Ах, значит, вся их сноровка только в этом! говорилось вокруг.
Однако из опасения, что они появятся снова, караулили еще строже.
На следующий день сидели и разговаривали, как вдруг с неба сошел какой-то великан, ростом в сажень с лишком и в несколько аршин поперек себя. Размахивая огромным ножом, величиной с дверное полотнище, стал убивать одного человека за другим. Тут все схватили в руки стрелы и камни и кто чем стали в него бить. Он свалился и издох. Оказывается соломенный призрак[83].
Публике теперь это казалось все более и более легким, несерьезным. Лисы в течение трех дней более не появились, и публика тоже стала полениваться.
Как-то раз, только что хозяин влез в ретираде на рундук, как вдруг увидел лисье войско, появившееся с натянутыми луками и стрелами под мышкой. Начали в него беспорядочно стрелять. Стрелы вонзились ему в задние места. Хозяин, страшно перепугавшись, что было силы стал кричать, чтоб бежали драться, и лисы ушли. Вытащили стрелы смотрят, а это стебли лопухов.
И в таком роде продолжалось с месяц, а то и больше. Лисы то приходили, то уходили нерегулярно. Особого вреда, положим, они не наносили, но все же ежедневно люди несли строгий караул.
Однажды появился студент Ху[84] во главе своих войск. Хозяин вышел к нему сам. Ху, увидя его, скрылся в толпе. Хозяин окликнул его. Делать нечего пришлось выступать.
Ваш покорный слуга, сказал хозяин, считает, что он ни в чем не ошибся в смысле вежливого внимания к вам, сударь. Зачем же, скажите, вы подняли войска?
Толпы лис хотели стрелять, но Ху остановил их. Хозяин подошел, взял его за руку и пригласил войти в его прежнюю комнату. Тут он поставил вина и стал его угощать, говоря ему тихо и свободно:
Вы, сударь, человек умный и должны меня извинить. При моем к вам чувстве и расположении, неужели я не был бы доволен вступить с вами в брачное родство? Только судите же сами: у вас все и повозки, и лошади, и здания большею частью не те, что у людей. Моей дочери, находящейся в столь нежном возрасте, идти за вас вы должны же это понять невозможно. К тому же, знаете, пословица гласит: «Сорвешь тыкву сырой во рту неприятно». Что вам в ней, сударь?
Ху сильно смутился.
Не беспокойтесь, сказал хозяин, прежняя наша приязнь остается в силе. Если вы не отвергаете еще меня, считая меня мусором, то вот видите, младшему сыну в моем доме уже пятнадцать лет, и я хотел бы дать ему, как говорится в таких случаях, «с распоясанным чревом лежать у кровати»[85]. Не знаю, насколько найдется ему подходящая?
У меня, сказал радостно Ху, есть молоденькая сестренка. Она моложе вашего почтенного сыночка на год и очень даже недурна. Вот ее дать, как говорят, «в услужение по выметальной части»[86], что вы на это скажете?
Хозяин встал и поклонился. Ху сделал ответный поклон. Затем хозяин стал потчевать Ху и был в отличном настроении. Предыдущая ссора целиком была забыта. Он велел поставить вино и другие напитки для угощения тех, что пришли с Ху. И баре и люди веселились и тешились вволю.
Хозяин расспросил подробнее о местожительстве Ху, желая, как водится, поднести гуся[87], но Ху отказался. Свечерело; зажгли, продолжая пир, свечи, и Ху ушел совершенно пьяным. С этих пор все стало спокойно.
Прошел с чем-то год. Ху не появлялся. Кое-кто уже думал, что его сговор одно вранье, но хозяин был тверд и ждал его.
Прошло еще полгода, и вдруг Ху пришел. Поговорили о тепле и холоде. Затем Ху сказал:
Сестра моя совсем взрослая. Прошу вас подождать, когда будет счастливый день[88], в который нам послать ее служить свекру и свекрови.
Хозяин был крайне доволен. Тут же уговорились о сроке, и Ху ушел.
С наступлением ночи и в самом деле появились носилки и кони, привезшие молодую жену. Ее приданое было очень богатое, роскошное. Поставили среди комнаты так заняло почти всю комнату. Молодая жена представилась свекрови. Она была мила и красива на редкость. Хозяин был очень доволен.
Приехал проводить сестру Ху и один из младших братьев. Оба они говорили очень тонко и умно. Да и пить умели тоже ловко. Ушли только на рассвете.
Молодая жена, оказывается, умела предсказывать урожайные и плохие годы. Поэтому во всех хозяйственных предприятиях с ней считались.
Братьев Ху с их матерью мог видеть каждый, когда они иногда являлись проведать молодую.
Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци
Студент Чжэнь Юй происходил из Илина в Чу[89]. Он был сын второго кандидата[90], сам вполне владел стилем и отличался прекрасною наружностью. Он пользовался в этом отношении известностью еще с очень нежного возраста.
Когда он был ребенком, один гадатель, посмотрев на его лицо, сказал так:
Впоследствии ему суждено будет взять себе в жены даосскую монахиню[91].
Отец с матерью сочли это за шутку. Стали уже приговаривать ему невесту, но, к их огорчению, все не могли ни на ком остановиться: одна была слишком низка, другая слишком знатна.
Мать студента была урожденная госпожа Цзан. Ее родня жила в Хуангане[92]. Как-то раз по делам студенту пришлось туда идти, чтобы повидать свою вторую бабушку[93]. Ему сказали там слова, ставшие поговоркой[94]:
Дело в том, что в этом уезде был храм Патриарха Люя[96], а в этом храме жили даосские монахини, все прекрасные собой. Отсюда и поговорка[97].
Этот небольшой храм был всего лишь в десяти с чем-то ли от деревни, где жили Цзаны, и наш студент тайком от них направился в храм. Постучался. И в самом деле, там оказались четыре даосские монахини. Они с большим самоуничижением и в то же время с большой охотой бросились его привечать-принимать. Вид у них был очень приличный, чистенький.
Та же из них, что была моложе всех, была так красива, что и во всем просторном мире ничего подобного нельзя было найти. Студенту она пришлась по душе: он устремил на нее весь свой взор. Она же, подперев рукой лицо, смотрела себе куда-то в сторону.
В это время три прочие девы-монахини собирали на стол посуду и кипятили чай. Студент воспользовался удобным случаем, чтобы спросить у младшей, как ее имя и фамилия.
Меня зовут Юнь-ци, отвечала она. А по фамилии Чэнь!
Странно, сказал в шутку студент. А ведь мне, ничтожному студентику, как раз фамилия Пань![98]
Чэнь краска бросилась в щеки. Она опустила голову и молчала. Потом поднялась и ушла.
Тут же сейчас заварили чай и стали подносить гостю отборные фрукты. Разговорились, сказали, как каждую зовут. Одна назвалась Бай Юнь-шэнь[99].
Ей было тридцать с лишком. Другая оказалась Шэн Юнь-мянь. Этой было с чем-то двадцать. Третью звали Лян Юнь-дун. Она была в возрасте двадцати четырех двадцати пяти лет, но считалась тем не менее младшей из всех.
Юнь-ци так и не появлялась. Это привело студента в крайнее уныние, и он спросил о ней.
Эта девчонка[100], отвечала Бай, боится незнакомых людей!
Студент поднялся и стал прощаться. Бай употребляла все усилия, чтобы только его удержать, но он не остался и вышел.
Вот что, сказала Бай на прощанье, коли хотите видеть Юнь-ци, можете снова завтра зайти!
Студент вернулся к своим; весь помысел его был охвачен самой пылкой любовью.
На следующий день он опять появился в храме. Даоски были дома, кроме одной Юнь-ци. Студенту было неудобно торопиться с вопросом, а девы-монашки уже накрыли на стол и оставляли его обедать. Студент усиленно отказывался, но его не слушали. Бай наломала ему хлеба[101], дала в руку палочки[102] и принялась самым усердным и сердечным образом его угощать.