Но возникшее в той же моей системе волнение от проосознания моей оплошности в смысле манкирования заповедью Молла Наср-Эддина в данный момент всего меня не только не на шутку беспокоит, но начавшийся в обоих моих, недавно обретенных душах, очень странный процесс, выражающийся в форме необычной чесотки, сразу после того, как я это понял, стал прогрессивно увеличиваться до того, что уже теперь отзывается и производит почти нестерпимую боль в области немного ниже правой половины моего и без того перефункционировавшегося «плексус-солярис».
Подождите, подождите Кажется этот процесс тоже прекращается и уже во всех дебрях моего сознания и даже, скажем, пока еще «подсознания» начинает возникать все требуемое для полного уверования в то, что он совсем прекратится, потому что я вспомнил про другую житейскую мудрость, смысл которой навел мое мышление на то соображение, что если я и поступил вопреки совета досточтимого Молла Наср-Эддина, зато я без преднамерения поступил согласно принципа в высокой степени симпатичного и, хотя и не сделавшегося всюду на Земле известным, но никогда не забываемого тем, кто хоть раз встретился с ним, милого самородка Тифлисского Карапета.
Ничего не поделаешь, раз эта моя вступительная глава вышла такой длинной, то не будет большой беды, если удлиним ее еще немного рассказом и про обер-симпатичного Тифлисского Карапета.
Прежде всего надо сказать, что лет тридцать или тридцать пять тому назад при тифлисском железнодорожном депо имелся «паровой-гудок».
Каждое утро он гудел для того, чтобы будить железнодорожных рабочих и мастеров депо, а так как тифлисский вокзал стоит на возвышенном месте, то этот гудок был слышен почти по всему городу, и он будил не только железнодорожных служащих, но и прочих обывателей города Тифлиса.
Мне кажется, по этому поводу тифлисское городское самоуправление даже имело какую-то переписку с железнодорожным начальством относительно беспокойства утреннего сна мирных горожан.
Пускать пар по утрам в этот гудок как раз и лежало на обязанности этого самого Карапета, служившего тогда в этом депо.
И вот, когда он, приходя утром в депо, подходил к веревке, посредством которой пускался пар в гудок, он, прежде чем взяться за веревку и тянуть ее, размахивал руками во все стороны и пресерьезно, на подобие магометанского муллы с минарета, громко кричал:
Мать ваша такая, отец ваш такой-то, дед ваш перетакой-то; чтобы ваши глаза, уши, нос, селезенка, печенка, мозоли и так далее, и так далее, словом он произносил на разный лад все ругательные слова, какие только он знал, и уже тогда только тянул веревку.
Когда я узнал про этого Карапета и про его обыкновение, я как-то раз навестил его после, как тогда говорили, «вечернего-шабаша» с небольшим бурдюком кахетинского вина и после выполнения тамошнего, неизбежно требуемого, торжественного «тостового-ритуала», спросил, конечно в соответствующей форме согласно местным, сложным, установленным при взаимном сношении «любезностям», почему он это так делает.
Он, допив залпом свой стакан и пропев один раз знаменитую, тоже неизбежную при выпивке, грузинскую песню «Мало-жрали-мы», не торопясь начал говорить так:
Так как вы вино пьете не по-современному, то есть не только для видимости, а на самом деле честно, то это уже по-моему показывает, что вам про это мое обыкновение хочется знать не из любопытства, как нашим инженерам и техникам, а действительно из-за своей любознательности, и поэтому я хочу и даже считаю своим долгом признаться вам откровенно относительно точной причины и о тех моих внутренних так сказать «мнительных-соображениях», которые привели меня к этому и постепенно внедрили во мне такую привычку.
И он рассказал следующее:
Раньше я работал в этом же депо по ночам в качестве чернорабочего по промывке паровозных котлов, а когда завели здесь такой паровой гудок, начальник депо, приняв очевидно во внимание мой возраст и мою непригодность для такой тяжелой работы, велел мне заниматься только тем, чтобы приходить точно в определенное время утром и вечером и пускать пар в гудок.
Уже на первой неделе такой моей новой службы я как-то заметил, что после выполнения этой утренней моей обязанности во мне в течение одного-двух часов происходит какая-то странная неловкость.
Когда же, увеличиваясь с каждым днем, эта странная неловкость в конце концов превратилась в определенное инстинктивное беспокойство и от этого исчез у меня аппетит даже на «махохи», то я с тех пор начал почти всегда думать и раздумывать, чтобы отгадать причину этого.
Особенно напряженно думалось об этом почему-то во время моего прихода на службу и ухода домой. Так продолжалось в течение почти шести месяцев, и за все это время как я ни старался решительно не мог ничего даже приблизительно себе выяснить.
Наконец, когда у меня мозоли на ладонях от веревки парового гудка окончательно затвердели, я вдруг совершенно случайно понял, почему это во мне происходит.
Толчком для правильного моего соображения, в результате вылившегося относительно этого в непоколебимое убеждение, послужило одно восклицание, случайно услышанное мной при следующих довольно оригинальных обстоятельствах.
Раз утром я, не выспавшись, вследствие того, что первую половину ночи засиделся у соседа по случаю крестин его девятой дочери, а во вторую половину зачитался попавшейся мне случайно очень интересной редкой книгой под названием «Сновидения и колдовство», торопливо шел пускать пар и вдруг вижу на углу знакомого фельдшера, служившего при Городской Управе, который делал мне знаки остановиться.
Обязанность этого моего знакомого фельдшера заключалась в том, что он должен был в определенное время ходить по городу в сопровождении одного помощника со специально устроенной повозкой, ловить попадавшихся ему бродячих собак, не имевших на ошейниках металлических блях, выдаваемых Городской Управой об уплате налога, и доставлять таких собак на городскую бойню, где их в течение двух недель держали на городском иждивении, питая отбросами с бойни, а по истечении этого срока, если за это время не объявляются их хозяева и не уплачивают установленного налога, то таких собак с известной торжественностью загоняли в один проход, который вел прямехонько в имевшуюся там специальную печь, а немного погодя с другой стороны этой благотворной знаменательной печи с упоительным журчанием в пользу отцов нашего города вытекало прозрачное и до идеала чистое, определенное количество сала для выделки мыла, и еще может быть для чего-либо другого и сыпалось с не менее упоительным для слуха шелестом не малое количество очень полезных веществ для удобрения.
Ловля таких собак моим приятелем-фельдшером производится следующим, очень простым и ловким до восхищения, приемом.
У него имеется где-то им добытая обыкновенная старая большая сеть для ловли рыбы, которую он во время таких своих для общечеловеческого блага экскурсий по трущобам нашего города носит уже соответственным образом сложенную на своем могучем плече, и, когда попадается в сферу его всевидящего и страшного для всего собачьего рода ока, такая «беспаспортная» собака, он, не торопясь, с мягкостью пантеры подкрадывается ближе к ней, и улучив момент заинтересованности или увлеченности чем-нибудь примеченного им одного из таких своих подданных, набрасывает на него свою сеть и ловко ею опутывает, а потом, подкатив ближе повозку, «распутывает» с таким расчетом, чтобы собака очутилась как раз в самой клетке, приделанной к повозке.
Когда этот мой знакомый фельдшер остановил меня, он как раз прицеливался на свою очередную жертву в ожидании подходящего момента набросить на нее сеть в то время, как она стояла и, виляя хвостом, смотрела на другую собаку-самку.
Только что он хотел это сделать, как вдруг раздался звон колокола соседней церкви, призывающий обывателей к первой утренней молитве.
От такого неожиданно раздавшегося в утренней тишине звука, собака, испугавшись, раньше шарахнулась в сторону, а потом как бешеная бросилась бежать во всю свою собачью прыть вдоль пустой улицы.
Вот тогда-то именно фельдшер, рассерженный всем этим до самых подмышечных волос, швырнул свою сеть на тротуар и, плюнув через свое левое плечо, громко воскликнул: «Эх черти! Нашли время когда звонить!».
Как только это восклицание фельдшера дошло до моего соображающего аппарата, в нем закопошились разные такие мысли, которые в конце концов и привели к правильному на мой взгляд пониманию, почему именно происходит во мне сказанное инстинктивное беспокойство.
После того, как я это уразумел, во мне в первый момент даже возникло чувство обиды за себя, что в мою голову до этого не могла прийти такая простая и ясная мысль.
Я ощутил всем своим существом, что такое мое воздействие на общественную жизнь не могло не производить на меня иного результата, как то самое ощущение, которое происходило за все это время в моем общем наличии.
И действительно, ведь всякий человек, разбуженный производимым мною шумом парового гудка, нарушающим его подутренний сладкий сон, без всякого сомнения должен ругать меня «на-чем-свет-стоит», именно меня, причину этой происходящей адской какофонии и, без всякого сомнения, благодаря этому со всех сторон к моей особе должны были притекать вибрации всякого рода неприязненных пожеланий.
В то знаменательное утро я, когда после выполнения своей обязанности сидел в обычном за последнее время своем состоянии в соседнем духане и ел «хаши» с чесноком, продолжая раздумывать, пришел к решению, что, если я буду ругать заранее всех, которым может казаться это мое служение для блага некоторых из их среды возмутительным действием, то тогда, согласно объяснениям прочитанной мною книги «Сновидения и колдовство», сколько бы меня не ругали все такие, как их можно назвать, «находящиеся-в-сфере-идиотизма», то есть между сном и подремливанием, это на меня не будет иметь никакого влияния.
И на самом деле, с тех пор как я начал так поступать, во мне не стало ощущаться сказанного инстинктивного беспокойства.
Ну теперь, мой терпеливый читатель, пожалуй, действительно надо на этом кончить эту вступительную главу. Следует только подписать ее.
Тот кого
Стоп! Недоразуменное оформление! С подписью уже шутить нельзя, а то с тобою опять сделают то же самое, что уже раз проделали в одном из государств Центральной Европы, где тебя принудили заплатить за десять лет за дом, который ты занимал всего три месяца, только за то, что ты собственноручно подписал бумагу, что обязуешься каждый год возобновлять контракт о найме этого дома.
Конечно, после этого и еще множества других подобных случаев из моей житейской практики мне требуется в смысле своей собственной подписи быть на всякий случай очень и очень осторожным.
Ну ладно.
Тот, кого в детстве называли «Татах», совсем еще в молодости «Черномазый», позже «Черный-Грек», а в средних летах «Туркестанский-Тигр», а теперь уже называют «не-кем-нибудь-так-себе», а настоящим «Мосье» или «Мистер» Гюрджиев, или племяник «Князя Мухранского», или, наконец, просто «Учитель-Танцев».
Глава 2
Пролог
Почему Вельзевул был в нашей солнечной системе
Это было в 223-м году по объективному времяисчислению после сотворения Мира, или, как бы сказали на «Земле», в 1921-м году по Рождестве Христовом.
По Вселенной летело судно «междупространственного» сообщения Карнак.
Оно летело от пространств «Асупарацата», то есть от пространств «Млечного Пути», с планеты «Каратаз» к солнечной системе «Пандецнох», солнце которой на Земле называется «Полярная звезда».
На упомянутом «междупространственном» судне находился Вельзевул со своими близкими и приближенными.
Он отправлялся на планету «Ревозврадендр», на особое совещание, в котором он согласился принять участие по просьбе своих давнишних приятелей.
Только память старой дружбы заставила его принять это приглашение, так как он уже стар и такой дальний путь и сопряженные с ним неизбежности представляли для его возраста не совсем легкую задачу.
Совсем недавно перед этим самым путешествием Вельзевул вернулся к себе на планету «Каратаз», где он получил свое возникновение и вдали от которой, по независящим лично от его сущности обстоятельствам, он провел многие годы своего существования в несвойственных его природе условиях.
Это долголетнее необычное для него существование и связанные с ним необычные для его натуры восприятия и несвойственные для его сущности переживания не преминули оставить на его общем наличии заметный след.
Кроме того, само время уже должно было состарить его; а сказанные необычные условия существования привели Вельзевула, именно того Вельзевула, который имел когда-то исключительно крепкую, кипучую и красивую молодость, также к необычной старости.
Давно, давно, когда Вельзевул существовал еще у себя на планете «Каратаз», он был, благодаря своей исключительной сообразительности, взят на службу на «Солнце-Абсолют», где имеет основное место своего пребывания наш ГОСПОДЬ ВЛАДЫКА БЕСКОНЕЧНЫЙ, и там ВЕЛЬЗЕВУЛ, в числе других ему подобных, начал состоять приближенным при ЕГО БЕСКОНЕЧНОСТИ.
Вот в это самое время Вельзевул, благодаря своему неоформившемуся еще по молодости его разуму и благодаря молодому, следовательно еще кипучему, своему мышлению с неравномерно текущей ассоциацией, именно мышлению, которое базировалось, как это свойственно существам не ставшим еще окончательно ответственными, на узких понятиях, как-то раз увидел в правлении Миром что-то показавшееся ему «нелогичным» и, найдя поддержку среди своих товарищей, таких же как и он, неоформившихся еще существ, вмешался не в свое дело.
Из-за бурности и силы натуры Вельзевула, вмешательство его вместе с товарищами тогда скоро полонило все разумы, и все это едва не привело центральное царство Мегалокосмоса к революции.
Узнав об этом, ЕГО БЕСКОНЕЧНОСТЬ, несмотря на ЕГО многолюбие и всепрощение, был принужден выслать Вельзевула с его товарищами в одну из дальних трущоб Вселенной, а именно, в солнечную систему «Орс», которую тамошние обитатели называют просто «Солнечной системой», и определить местом для их существования одну из планет этой солнечной системы, а именно планету Марс, с правом существовать и на других планетах, но только этой же солнечной системы.
Тогда в числе таких изгнанных попали, кроме сказанных товарищей Вельзевула, и многие такие, которые просто сочувствовали ему, а также приближенные и подчиненные как Вельзевула, так и его товарищей.
Все они прибыли на эту отдаленную планету со своими чадами и домочадцами и, в течение короткого времени, на планете Марс образовалась целая колония из трехцентровых существ с разных планет центральной части нашей Великой Вселенной.
Все это необычное для этой планеты население понемногу приспособилось к новому месту своего пребывания и многие из них нашли даже кое-какие занятия для коротания долгих годов своего изгнания.
Они нашли занятие, как на этой самой планете Марс, так и на других соседних планетах, именно на планетах почти заброшенных по причине дальности от центра и бедности на них всяких образований.