В начале же произведения, движимого исключительно персонажами, мы, наоборот, ощущаем, что будущее зависит от противоречивых сил, которые борются в душе сложных героев, делающих мучительный выбор и предпринимающих разные действия, чтобы добиться желаемого.
В частности, главный персонаж романа Эрнана Диаса «На расстоянии» Хакан всеми мыслимыми и немыслимыми способами всю жизнь ищет своего пропавшего брата. Добравшись до развязки истории и оглянувшись в начало, мы точно так же ощущаем неотвратимость, но в этом случае она обусловлена сражением противоборствующих сил в душе героя. В его выборе в напряженных поворотных моментах отражена его внутренняя суть, а судьба не выглядит такой уж предопределенной и неотвратимой. Повествование могло пойти сотней разных путей, поскольку на каждой развилке Хакан волен выбирать дорогу сам.
Будет ли читатель/зритель ощущать происходящее как предначертанное судьбой или как результат свободного выбора, зависит в истории от того, в какой точке находится воспринимающий. На этапе завязки мы настроены на множество вероятных путей развития, в развязке мы ощущаем неизбежность в той или иной степени. На самом же деле никаких планов на нас ни у кого нет у судьбы нет ни богинь, ни рук. Это просто иллюзия, мираж, возникающий, когда мы оглядываемся в прошлое и на все случившееся смотрим сквозь время.
Сплав сюжета и персонажа
Эти два подхода к судьбе и свободе являют собой два противоположных полюса историй, движимых сюжетом и движимых персонажами. Однако течением жизни управляет целый комплекс разных причин. Поэтому искусные рассказчики редко выбирают один-единственный источник причинной обусловленности вместо остальных.
Баланс причин
Большинство авторов ищут баланс, при котором мотивированный выбор будет уравновешен немотивированными случайностями. Они смешивают события, подвластные и неподвластные персонажам, поскольку независимо от того, чем вызвано происходящее, когда что-то меняется, персонажам приходится на эти перемены реагировать. И происшествие, ворвавшись в жизнь, немедленно становится проверкой на прочность для тех, кто уцелел.
В основе каждой из пьес Шекспира лежит история, движимая сюжетом. Он отталкивался либо от преданий, записанных английскими, греческими или скандинавскими хронистами Холиншедом, Плутархом, Саксоном Грамматиком, либо от вымышленных фабул, придуманных другими драматургами, в большинстве случаев итальянскими. Поэтому в числе его излюбленных мотивов сражения на шпагах и самоубийства, привидения и ведьмы, кораблекрушения и войны, а также коллизии в духе «юноша встречает девушку, переодетую юношей». А потом он переделывал эти истории под собственную уникальную структуру событий, придумывая для их воплощения непревзойденных главных героев и остальной ансамбль.
То же самое можно сказать, например, и о Джозефе Конраде, создававшем величайшие движимые сюжетом приключенческие романы «Изгнанник», «Сердце тьмы», «Лорд Джим», «Ностромо», «Тайный агент», которые, однако, на финальных страницах, как и шекспировские пьесы, воспринимаются уже как движимые персонажами.
В своем романе «Годы учения Вильгельма Мейстера» Иоганн Вольфганг Гёте предупреждает собратьев по перу, что произвольные внешние силы не менее важны для творца, чем рождаемые мыслью конфликты, обуревающие разум персонажа. Он призывал к равновесию в причинной обусловленности, надеясь смягчить свойственную немецкому движению «Буря и натиск» склонность сводить все повествование к эмоциональным крайностям психологических отклонений[17].
Рассмотрим проблему баланса причинной обусловленности в военной истории жанре, сильнее всего движимом сюжетом. В прародительнице всех батальных эпосов, «Илиаде» Гомера, этот баланс смещен в сторону грандиозных военных и физических сил, повинующихся прихоти ссорящихся богов, тогда как в классике произведений о Второй мировой романе Николаса Монсаррата «Жестокое море» мы наблюдаем уклон в противоположную сторону, психологическую. На корабле, вынужденном одновременно выдерживать натиск противника и штормов Северной Атлантики, капитан и команда сражаются со страхом и должны каждый миг выбирать, как реагировать и как действовать перед лицом смерти. Ближе к нашему времени Карл Марлантес в своем романе «Маттерхорн» о войне во Вьетнаме все же найдет жуткое равновесие между помрачающей разум кровавой резней в джунглях и способностью сильного духом героя отбиться, выжить и сохранить при этом рассудок.
Истории, движимые персонажами, совсем не обязательно драматизируют сложные психологические проблемы, а истории, движимые сюжетом, вполне могут обходиться без штампованных героев и злодеев.
В частности, в фильме «Парни не плачут» (Boys dont Cry) мы видим плоского главного героя в компании отморозков на пикапах, однако история эта определенно относится к движимым персонажем, поскольку, какими бы узколобыми ни были антагонисты, происходящее зависит именно от них. У лорда Джима главного героя одноименного произведения Джозефа Конрада наоборот, психологической сложности хоть отбавляй, однако автор предоставляет не ему, а окружающим социальным силам изводить его замешенной на чувстве вины экзистенциальной тревогой, ограничивать его реакции и в конце концов его одолеть.
Независимо от того, как выстроен баланс, в конечном итоге ответ на все загадки сюжета отыскивается в персонаже. Никогда не задавайтесь открытым вопросом вроде «Что происходит?». Спрашивайте: «Что происходит с моим персонажем? Как это с ним произойдет? Почему с ним, а не с ней? Что изменит его жизнь? Почему именно так? Что с ним случится в дальнейшем?» Предметом всех вопросов должна быть жизнь персонажа. Иначе они бессмысленны[18].
Объединение причин
Каким бы ни был баланс между внутренней и внешней обусловленностью в конкретной истории, идеальный ее исход объединяет в сознании читателя/зрителя сюжет и персонажей. Решение персонажа, что теперь он любит другую, по воздействию может быть сродни (или даже сильнее) предательству солдатом своих товарищей в бою. В обоих случаях событие не только меняет заряд ценности, но и одновременно раскрывает подлинный характер персонажа.
В мастерски написанном произведении независимо от жанра внешние события ведут к внутренним изменениям, которые выявляют и меняют подлинный характер, а внутренние желания обусловливают выбор и поступки, вызывающие внешние события. Таким образом два компонента, персонаж и сюжет, сливаются воедино.
Сноски
1
Forms of Life: Character and Moral Imagination in the Novel, Martin Price, Yale University Press, 1983.
2
Перевод А. Петровой.
3
Character and the Novel, W. J. Harvey, Cornell University Press, 1965.
4
Forms of Life: Character and Moral Imagination in the Novel, Martin Price, Yale University Press, 1983.
5
Aesthetics: A Study of the Fine Arts in Theory and Practice, James K. Feibleman, Humanities Press, 1968; The Aesthetic Object: An Introduction to the Philosophy of Value, Elijah Jordan, Principia Press, 1937.
6
Loves Knowledge: Essays on Philosophy and Literature, Martha C. Nussbaum, Oxford University Press, 1992.
7
The Art of Fiction, Henry James, 1884; repr., Pantianos Classics, 2018.
8
Forms of Life: Character and Moral Imagination in the Novel, Martin Price, Yale University Press, 1983.
9
The Journal of Jules Renard, Jules Renard, Tin House Books, 2017.
10
After Sacred Mystery, the Great Yawn, a review by Roger Scruton of Mario Vargas Llosas Notes on the Death of Culture, TLS, November 4, 2015.
11
Aesthetics: A Study of the Fine Arts in Theory and Practice, James K. Feibleman, Humanities Press, 1968.
12
Character and the Novel, W. J. Harvey, Cornell University Press, 1965.
13
Aesthetics: A Study of the Fine Arts in Theory and Practice, James K. Feibleman, Humanities Press, 1968.
14
Character and the Novel, W. J. Harvey, Cornell University Press, 1965.
15
Джеймс Г. Искусство прозы (пер с англ. Н. Анастасьева) // Писатели США о литературе: в 2 т. / Составитель А. Николюкин. Т. 1. М.: Прогресс, 1982.
16
Герой к/ф «Миссия невыполнима». Прим. ред.
17
Wilhelm Meisters Apprenticeship and Travels, Johann Wolfgang von Goethe, translated by Thomas Carlyle, Ticknor, Reed, and Fields, 1851.
18
Forms of Life: Character and Moral Imagination in the Novel, Martin Price, Yale University Press, 1983.