Проходя мимо школьного забора, черного и массивного, из кованного железа, ОН не мог оторвать взгляд от родной школы. Двухэтажное здание, построенное буквой «Н» с мраморными парадными ступенями и уютным холлом ничуть не переменилось. И даже дети, как и много лет назад, сидя на диванах у входа, размахивали мешками для сменной обуви, ухватившись за шнурок, и пытались угодить соседу по лбу. Старые липы в школьном парке стали выше; их соцветия еще не распустились, но уже скоро деревья оденутся в белые прозрачные шали, и вездесущий пчелиный гул смешается с детским смехом и шумом далекого прибоя.
На него нахлынули школьные воспоминания. ОН припомнил ежегодный сбор макулатуры Олимпийские игры его юности: сколько азарта, сколько сил и находчивости требовалось, чтобы отыскать горы ненужной бумаги; с какими жалобными глазами они выпрашивали старые книги и журналы, обходя квартиры, и с каким остервенением исследовали ближайшие помойки и все лишь для того, чтобы класс стал первым. Чего только не сделаешь ради победы!
А сбор металлолома?!.. Какими чумазыми они с друзьями приходили домой, какие неподъемные железные бочки были стасканы со всего города в их кучу на школьном дворе, и скольких нужных и полезных механизмов недосчитались легкомысленные соседи, оставляя их без присмотра возле своих гаражей, ведь каждый килограмм металла для пионера «на вес золота»! И все во имя успеха! Ах, как же победа сладка!
От школы дорога извивалась, сверкала в полуденных лучах черно-серыми камнями, затем вырывалась на пляж и исчезала в песке, чтобы вынырнуть сразу за чередой волн и, искрясь слепящими точками, исчезнуть за горизонтом.
На ходу снимая с себя одежду, не в силах сдержаться, словно влюбленный после долгой разлуки, ОН побежал по каменному молу, оттолкнулся от края и полетел, раскинув руки для объятий. Море зашипело в барабанных перепонках, словно откупорило бутылку шампанского вина, и приветствовало старинного знакомого; мелкие рыбы метнулись в сторону, но сразу же остановились, будто тоже признали своего, и продолжили насущные дела. Только теперь, в это мгновение, ОН ощутил, что наконец вернулся домой.
ОН уселся на горячий бетон, свесив ноги вниз; набегающие волны терли белой пеной его пятки, и казалось время замерло. «Как часто мы представляем, что для счастья нужно очень много: какие-то неслыханные богатства, карьерные победы, дома, машины подумалось ему. А ведь я сейчас в полной мере счастлив, не потратив при этом ни гроша! Бог справедлив, и всем раздал радости поровну, не обращая внимания на кошелек, ступеньку на социальной лестнице и табличку на двери, будь та поблескивающая золотом с перечислением титулов и заслуг или нарисованная краской на старой жестянке с указанием номера дома».
ОН возвращался другим человеком: не чувствовалась ни усталость дальней дороги, ни зной летнего дня, ни груз прошедших экзаменов лишь легкость, физическое и душевное возрождение и желание идти дальше.
Городок был маленьким и, пожалуй, ОН мог назвать каждого по имени или, уж по меньшей мере, знал в лицо. Подходя к кирпичной арке, за которой начинался тенистый двор дома, брюнетка в белом сарафане и слезой, катящейся по щеке, невольно преградила ему путь. ОН никогда ее не встречал прежде, но эти синие глаза будто смотрели на него с самого детства
Как и когда эта темноволосая девчонка, что жила по соседству, успела превратиться в пленительную женщину, остается необъяснимой загадкой, но это случилось. Невзрачный кокон, с такой же бесформенной и неуклюжей гусеницей, пребывал в неподвижности и был спрятан до поры до времени под зеленым листом; и только внутри, за шелковым пологом, кипела волшебная работа всесильного мага: содержимое растворялось, перемешивалось и выливалось в новую форму, пока кокон в положенный час не разорвался; из него появилась изящная головка и, осушив на солнце мокрые крылья, в свет выпорхнуло удивительное создание, ослепляющее все живое своим великолепием, и с красотой которого сможет сравнится лишь другое такое же создание.
Стеснительная, с двумя косичками, в коричневом школьном платье, с аккуратно завязанным галстуком, синеглазая всегда проходила мимо, бросая украдкой пристальный взгляд, и застенчиво здоровалась. В те далекие годы девчонка была немногим моложе его, впрочем, как и сегодня, но разница в три года для ребенка непреодолимая пропасть! Ну, о чем можно говорить с персоной, которая впервые идет в школу, когда тебе уже десять?! это бездна, что разверзлась между стариком и младенцем; это планеты с разных орбит; это бессмысленный диалог на разных языках; это лекция по высшей математике, блестяще прочитанная академиком на детском утреннике!
Постой! Ты не та отличница из соседней квартиры, что не давала мне из рогатки стрелять по голубям?.. остановил ОН ее. Глазам не верю! Как ты выросла! Где твоя мама научилась варить эликсир красоты?
Девушка вспыхнула румянцем и засияла:
Вместе с папой варила У них это случайно получилось: все, что было в доме, ссыпали в одну кастрюлю и, по-моему, даже забыли посолить!
Смешно! А почему вся в слезах?
Пустое, отмахнулась синеглазая.
Чего уж там, рассказывай! выпытывал ОН.
Ерунда!
Ерунда?
Ерунда нехотя продолжила девушка, наш бывший комсомольский вожак ты его конечно помнишь бойкий малый очень убедительно говорил, но как оказалось не от чистого сердца Теперь занялся какими-то темными делами: что-то покупает, перепродает в общем как многие другие Занял у меня в прошлом году денег, и я никак не могу забрать их обратно Люди помешались на деньгах, на богатствах Странно, как мы раньше о них не думали?! Ведь основополагающим было совесть и стыд Куда это все делось?
Нас заколдовали, но это пройдет! ОН смотрел на нее и почти не слушал, только удивлялся: как поразительно меняет нас время: иногда старит, дорисовывая морщины и опуская веки, а иногда, как сейчас, берет камень серый и неприметный, закрывается в своей мастерской, плотно задергивает шторы и принимается за свое долото. Когда же гардины распахнутся, заглянувший прохожий остановится в изумлении, глядя на тонкие изгибы, мягкие переходы, ямочки, округлости, чувственные линии и одухотворенные черты. Очень возможно, кто-то скажет, что красота определение тонкое, и рулеткой ее не измеришь, но то, что синеглазая светилась изнутри это уж точно.
Где пропадал? В каких краях? спросила синеглазая.
Учился.
На кого?
На оболтуса, отшутился ОН. Каким был, таким и остался.
А где учат на оболтусов? не отрывая взгляда и с серьезным лицом, допытывалась синеглазая.
Да практически в каждом университете есть факультет, продолжал ОН легковесный и ни к чему не обязывающий диалог.
Они обменялись несколькими мимолетными фразами, девушка улыбнулась и, бросив на прощанье все тот же вопрошающий взгляд, убежала домой. Синеглазая была влюблена в него с первого класса.
Не говоря своей соседке ни слова, ОН отправился к молодому человеку упомянутому как «вожатый». Это был здоровенный парень, широкоплечий и высокий, немного постарше его, один из тех, кого хочется слушать и слушаться ввиду объемов, размеров и умения красиво говорить. Такие люди порой напоминают Дождевую лягушку, способную раздуваться до невероятных размеров и при этом пронзительно пищать, распугивая врагов. Признаться, этот прием чрезвычайно действенный, именно поэтому вид у лягушки такой решительный и грозный Правда, иногда приходится и поплатиться за не подпитанную чем-то более существенным самоуверенность. Вот и сейчас, во время их встречи, внушительные нагромождения мышц придали незадачливому должнику и обманщику уверенность, и даже развязность, тона в начале разговора; но только результат во всех подобных объяснениях заканчивается всегда одинаково, и последнее слово, а то и единственное, неизменно остается за тем, кто тверже духом или больше часов провел за натянутыми канатами ринга.
В отличие от своего оппонента ОН не был атлетически сложен, но за свою недолгую жизнь знал не понаслышке: что такое пот, режущий глаза и тяжелыми каплями капающий с кончика носа; подошвы, стертые до кровавых пузырей; нос, забывший свои мягкие и тонкие черты; воздух, что мгновенно исчезает повсюду, и ты один в замурованном черном склепе задыхаешься в отчаянье от своего бессилия и беспомощности; страх, сковывающий ноги, когда соперник каждый раз на шаг впереди, и ты неспособен приблизиться даже на миллиметр, будто перед тобой призрак; и тяжесть в гудящей голове, смешанная с горечью, когда рефери в конце с силой тянет твою руку к земле, когда ей так хочется взмыть вверх.
Разговор был коротким; и несмотря на крепкое телосложение собеседника, спор исчерпался очень быстро и, как это всегда водится унизительно.
Когда ОН вернул ей деньги сказать, что синеглазая была поражена, было бы не сказать ничего. Ее детские сны вдруг приобрели осязаемую форму: вот ОН стоял перед ней, спокойный, скромный, и сделал поступок и поступок для нее, только для нее. Это был отрывок из романа, еще не написанного, но самого лучшего, самого долгожданного в ее жизни; и это происходило наяву. О большем счастье синеглазая не мечтала! щеки пылали, лицо излучало свет, и впервые девушка почувствовала себя женщиной. А ведь женщина может быть по-настоящему счастлива лишь тогда, когда рядом настоящий мужчина!
На следующий день они встретились как будто случайно.
Ты куда? спросила синеглазая соседка.
К морю, ответил ОН.
Возьми меня с собой. У меня накопились вопросы.
Отчего же не взять, улыбнулся ОН ее обстоятельному тону, с каким девушка обычно говорила, и было непонятно шутит та или это ее привычное отношение ко всему, что происходит вокруг.
Стояло предрассветное утро. Еще было свежо и роса приятной прохладой обжигала босые ноги. Они шли известными ему тропами в далекую бухту, обрамленную полукругом отвесных скал; и только тот, кто знал эти скрытые и невидимые глазу ступени, мог сойти вниз. Здесь всегда было немноголюдно, а в такой ранний час и подавно. Они были одни.
Солнце начинало припекать. Черная галька, рассыпанная между огромных каменных плит, недовольно шипела на притязания зеленых волн и прогоняла их восвояси. Два полотенца, брошенные на уже горячие валуны, и море это было то, чего эта темноволосая девушка ждала так давно!
Никогда здесь не была. Очень красиво!
Пришлось потрудиться! Страшно было спускаться?
Растем мы смелыми, на солнце загорелыми. Ноги наши быстрые. Метки наши выстрелы. Крепки наши мускулы, и глаза не тусклые! засмеялась синеглазая с иронией, воскрешая в памяти одно на двоих детство, проникнутое не самой плохой идеологией. Ты помнишь школу?
Иногда мне кажется, что ничего этого не было. Это был сон. Просто сон добрый и мимолетный.
А я помню все до мельчайших подробностей. «Мы горластые, мы вихрастые, нам не нужен души покой! Мы романтики, мы мечтатели, пионерский отряд боевой!» просияла девушка. Знаешь, через какое-то время, уже повзрослев и пропитавшись этим новым тлетворным всепроникающим запахом серы, что убивает в нас то, чему учили с младенчества я вдруг стала понимать, как важен был весь этот грандиозный спектакль, как важно сплотить всех от мала до велика одной идеей, особенно если это идея добра Может я заблуждаюсь может это звучит абсурдно и дико: социализм это отражение христианства в кривом зеркале той эпохи; несмотря на кровь, страдания и прочее, о чем там говорят
Это очень глубокомысленно. Надо подумать. Социализм христианство для атеистов! Какая околесица!.. Хотя в чем-то, скорее всего, ты и права Мы были атеистами, но нам вбивали христианские истины. Сегодня все надели на шеи кресты, а праведности почему-то поубавилось; и кто лучше поди разбери: коммунист, который делает богоугодные дела, или духоборец, погрязший в грехах ОН ее дразнил и отшучивался. Расскажи лучше о нашем школьном прошлом. Я буду тебя слушать и сразу все вспомню.
По ее лицу снова проскользнуло что-то неуловимое и восторженное, будто воспоминания бросили ее сквозь годы, и синеглазая, кувыркаясь и искрясь, вынырнула в белом фартуке и с большим розовым портфелем:
Солнечный день в актовом зале школы. Огромные окна наполняют помещение теплом и радостью. Столы уставлены вазами с пышными букетами цветов. На стене висит плакат «Руки к штурвалу, помыслы к солнцу, нам высота не помеха! Сегодня мечтаем, завтра дерзаем. Ребята двадцатого века!». В воздухе незабываемая атмосфера праздника и торжества. У меня огромный белый бант; такой огромный, что голову приходится держать лишь прямо, иначе та запрокидывается на сторону. Мы стоим в две шеренги во главе с учительницей. Каждый осознает всю важность момента, и ту знаменательную перемену, которая произойдет вот-вот; и мы будем уже другие: мы станем полноправной частью того единого общества, которое смело шагает к победе самой справедливой, самой честолюбивой и самой несбыточной идеи, какая только появлялась в умах людей. Нам девять лет, но мы уже прекрасно понимаем происходящее: мы родились в самой удивительной стране и нам несказанно повезло; где-то далеко люди живут ради собственного обогащения, а мы будем жить, чтобы сделать весь мир счастливым синеглазая поймала в его глазах затаенный смех и тоже рассмеялась, но, быстро вернув многозначительный вид, продолжила: Справа стоят три пионера: один из них с барабаном, второй горнист и третий держит Знамя Пионерии. Все трое изрядно волнуются: барабанщик время от времени вытирает о штаны вспотевшие ладошки, трубач постоянно облизывает иссохшие губы и причмокивает; знаменосец нервно расправляет красный стяг, который, как нарочно, собирается в складки, и именно в том месте, где со знамени в сторону собравшихся смотрит мальчик с ярким пламенем над головой и словами «Будь готов!». Родители стоят с противоположной стороны. Их улыбки выражают несказанное счастья. Сейчас такие блаженные лица можно увидеть только у матерей при одобрении банком кредита на покупку четырех стен с крышей, а на лицах отцов после выплаты последнего взноса, спустя десять лет
ОН вовсю хохотал, но синеглазая не отвлекалась:
Родительский угол поражает своей пестротой наряды самые что ни на есть праздничные. Моя мама в белом гипюровом платье с желтой подкладкой, в туфлях на высокой платформе, на шее ожерелье из огромных искусственных жемчужин, и прическа с завитыми локонами а ля «Бабетта». Твоя мама в легком ситцевом платье в синий горошек, ее волосы высоко начесаны с завитками и прядями у висков укладку еще называли «Кислая капуста», на ногах туфли лодочки. Все кругом пронизано лучезарным светом, играющим на щеках взрослых и детей Раздаются звуки горна и бой барабанных палочек. Звучит лихая речовка, и начинается торжественная часть. Директор школы женщина представительная и строгая в обычные дни сегодня источает материнскую любовь и нежность, отчасти и оттого, что появился повод надеть выходной костюм из умопомрачительного зеленого с золотым орнаментом кримплена, которую, видимо, удалось приобрести через пятые руки у какого-то моряка. Вообще, если ты хочешь знать, праздники придуманы для того, чтобы женщины могли показать свой гардероб, каким бы весомым и ответственным делом они не занимались; жаль только ярлыки не пришивают снаружи Отряд пионеров выстроился в ряд, и среди них стоял ты, в выглаженном галстуке, но с расстегнутой верхней пуговицей на белой рубахе и с лохматой шевелюрой. Я выглянула из шеренги, чтобы пересчитать, какая я стою по счету; затем лихорадочно высчитала каким по счету стоишь ты. И «Боже! Это невероятно! чуть не в слух произнесла я. Это ты ты повяжешь мне красный галстук». Сердце так заколотилось, что я испугалась: не выпрыгнет ли оно из груди. Ты помнишь?