Шут Саймон, прошептал Хари.
Пульсирующая боль нарастала у него в голове, между висками. Шутом Саймоном звали придуманного революционера из одного романа двадцатого века, теперь запрещенного. Хари хранил у себя дома немало запрещенных книг, и, пока они с Шанной были женаты, он пристрастил ее к тайному чтению романов бывших, людей вроде Хайнлайна. И не зря, видать, их книги запретили, черт, а вдруг именно Хайнлайн с его пропагандой свободы толкнул Шанну на ее противовластную эскападу? Может, если бы он, Хари, не подсунул в свое время жене «Луну требовательную любовницу», ей бы и в голову не пришло выступать против Имперского правительства?
«Брось, мысленно приказал он себе. Все и так плохо, незачем взваливать на себя еще и эту вину».
Хари прижал костяшки пальцев к пульсирующим болью вискам и сказал:
Итак, мы ничего не знаем. И вы ничего не можете мне сказать.
Отчего же, могу, сказал Кольберг, останавливаясь над ним. Если хочешь что-то узнать, если хочешь помочь жене и вообще, если ты хочешь попасть в Анхану, подпиши контракт на устранение МаэлКота.
С чего вы взяли, что у меня получится, Администратор? Команда спецназа с автоматами не справилась, а что я-то могу? отчаянно взмолился Хари.
Я полностью полагаюсь на твою гм изобретательность.
Но это совсем не то, что отрезать голову Тоа-Фелатону. Вы хотя бы видели этот кубик? Могущество, которым обладает МаэлКот а я только и умею, что драться. Что я противопоставлю такой мощной магии?
Но у тебя тоже есть магия, вкрадчиво ответил Кольберг. Ты же звезда.
Послушать его, так он и впрямь верит, что принадлежность к Списку Десяти дает Кейну беспредельную власть.
Администратор Хари помешкал, подыскивая слова, которые не покажутся слишком дерзкими этому поборнику кастовых законов, и тон, который его не оскорбит. Почему? Почему я не могу подписать контракт на спасение Паллас Рил и Ламорака? Почему я не могу вернуться за МаэлКотом потом, когда они уже будут на Земле?
Хари едва не стошнило от жалобных умоляющих интонаций собственного голоса, но выбора у него не было.
Прежде всего потому, ответил Кольберг спокойно, что ты вряд ли согласишься вернуться туда, когда твоя жена окажется в безопасности. Но дело не только в этом. Ты что, правда не понимаешь, от какой истории отказываешься? Ты не представляешь, сколько людей будут на тебя смотреть, если ты отправишься в Анхану ради спасения любимой, не зная, жива она или умерла, но поклявшись или жестоко отомстить за нее убийцам, или сложить голову? Тебе, видимо, не хватает романтичности, чтобы увидеть, как это будет продаваться?
Любимой, говорите? Хари покачал головой. Администратор, вы не следите в Сети за подробностями моей личной жизни.
Да какое это имеет значение?
Пузырьки пены надувались и опадали в уголках губ Председателя, толстые пальцы царапали воздух, точно вырывая из него слова, его голос вибрировал, чего Хари никогда раньше не слышал.
Ты, видимо, не знаешь, как видят тебя люди. Для них ты пацан из семьи Тружеников, который вырос на улице, в трущобах Фриско, и сделал головокружительную карьеру на Студии Закоренелый убийца, злодей, чье безжалостное сердце смягчилось под влиянием дебютантки из семьи Торговцев девушки утонченной, но несгибаемой. Это же идеальная любовная история, я сам не мог бы выдумать лучше. Для зрителей любые ваши проблемы это лишь препятствия на пути к хеппи-энду, которые вам надо преодолеть, и совместное «долго и счастливо» вам гарантировано.
Если она еще жива, буркнул Хари и сам удивился той легкости, с которой он повернул словесный кинжал в своей душевной ране.
А если нет, то ваш сюжет станет Кольберг поджал губы, подбирая точное слово, трагедией. Но и это его не испортит. Господи, Хари, да это будет история посильнее «Отступления из Бодекена» любовь, убийство, политика и Берн. Администратор склонился к Хари и почти благоговейно прошептал: Хари, это Приключение имеет все шансы переплюнуть даже «Битву при Церано»
Актер заглянул в выпученные, увлажненные глаза Администратора и понял, что ему остается лишь одно воззвать к его чувству приличия.
Хорошо, медленно заговорил он, я соглашусь выступить против МаэлКота, но лишь при одном условии: Студия, точнее, вы лично обязуетесь наводнить Анхану Актерами. Вы задействуете все доступные вам ресурсы, чтобы найти и вытащить оттуда Шанну. Я прошу вас, Администратор, дайте такое обещание.
Кольберг, казалось, задумался. Оттянув уголки рта вниз, он двумя пальцами смахнул пот с верхней губы и покачал головой:
Нет. Мне это не нравится. История только выиграет, если ее исход будет зависеть от тебя одного.
Администратор
Нет. Это мое последнее слово. Подписывай или отправляйся домой. Выбор за тобой.
Кровь прилила к вискам Хари, в глазах помутилось. Дрожащей рукой он поднес перо к экрану. «Какой же это выбор?» Отказаться он не мог при всем желании: голос Паллас по-прежнему звенел у него в ушах: «Ему безразлично, что со мной происходит».
Неужели она правда так думает? Неужели? Он вспомнил, как Ламорак поклялся железом и кровью защищать тот проход в стене, и понадеялся, что, случись ему оказаться на его месте, он справился бы не хуже, а то и лучше спас бы Паллас, не пожертвовав при этом своей жизнью. Правда, маловероятно, что он бы вообще оказался в такой ситуации: подвергать риску свою жизнь и жизнь Шанны ради какого-то малозначительного местного семейства, о котором он знать ничего не знал? Нет уж, увольте.
Кейн не моргнув глазом швырнул бы Конноса Котам на растерзание.
«А ведь если я подпишу сейчас этот контракт, то окажусь именно в положении Ламорака».
Убить МаэлКота или погибнуть третьего не дано. Никакого тебе проиграть, но выжить или не лезть вон из кожи все это будет сочтено нарушением условий контракта и приведет к таким последствиям, о которых Хари не хотелось и думать.
«Ладно. Любишь яблочки полезай на яблоньку, подумал он, и еще: Интересно, будет ли она горевать обо мне так же сильно, как о нем?»
И он написал свое имя в мигающей строке и приложил палец к ДНК-сканеру.
Вот и хорошо, произнес Кольберг с глубоким удовлетворением. Сетевые релизы уже подготовлены, в вечернем «Обновленном приключении» ты пойдешь главной новостью. Будешь выходить отсюда, зайди в медийный отдел и возьми у них подборку вопросов для интервью; мы ставим тебя в «Драконьи вести» с ЛеШаун Киннисон, так что подготовься. Трансфер состоится утром, в восемь ноль-ноль.
Завтра? Но ведь
«Это же через восемнадцать часов, подумал он. Целых восемнадцать часов из драгоценного резерва времени Шанны. Почти сутки псу под хвост».
Разумеется, завтра, отрезал Кольберг. Студия запланировала настоящий медийный блиц, а для этого нужны ресурсы. Времени едва хватит, чтобы привлечь достаточно зрителей для покрытия расходов. Да, и еще ты должен появиться на балу для подписчиков. Приходить к началу не обязательно: пусть подождут, потомятся в предвкушении. Скажем, в двадцать один тридцать, ясно? Жду тебя в Бриллиантовом зале.
Хари с трудом сдерживал клокочущую ярость.
«Если я потеряю ее если я потеряю ее из-за этого, из-за тебя, ты попадешь в мой короткий список.
Очень короткий. Сразу за Берном».
Вслух он спокойно сказал:
Да, Администратор. Я приду.
6
Стоны и всхлипы, которые неслись из-за двустворчатых дверей, с неумолимой регулярностью приливов и отливов сменялись воплями непереносимой боли.
Его высочество Досточтимый Тоа-Ситель, имперский Герцог Общественного порядка, примостился на краешке мягкого кресла в передней, откуда, уткнув локти в колени и сплетя пальцы, с нескрываемым презрением наблюдал за новоиспеченным Графом Берном. Герцог старался не обращать внимания на крики в соседнем помещении; не найди он вовремя козла отпущения, мог бы и сам сейчас там орать.
Тоа-Ситель внимательно оглядел Берна с головы до ног, точнее, от копны платиново-белых волос до заляпанных кровью кожаных сапог, голенища которых наполовину прикрывали графские икры, и попытался представить, о чем тот думает, пока они оба ждут решения МаэлКота перед закрытой дверью Железной комнаты. Граф Берн, стоя у красивого окна, целиком занимавшего одну стену передней, грыз ноготь большого пальца и глядел сквозь огромное стекло на простертую перед ним Анхану.
Герцог обладал чрезвычайно живым, склонным к детализации воображением, но только особого сорта оно показывало ему лишь то, что существует на самом деле; фантазировать о том, чего нет, он отучил себя давным-давно. Вот почему теперь он без труда представил себе картину, которую Берн созерцал в окно.
Отсюда, с высоты Сумеречной башни дворца Колхари, финансовый район западной оконечности острова, известной как Старый город, выглядит крохотным, но удивительно подробным, словно одна из тех моделей, которые так любит МаэлКот, причудливо изукрашенная, тревожно подсвеченная багряным пламенем заходящего солнца. Перед наступлением сумерек светило превращает неспешное течение Большого Чамбайджена в огненный поток, в котором словно сгорают сор и нечистоты Анханы, золотит противокорабельные сети из массивных цепей, натянутые над двумя рукавами реки между крепостями на северо-западе и юго-западе и одной башней на западной оконечности острова. После заката, если ночь выдастся ясной, на берегу Простолюдинов южнее города Чужих будут гореть костры, подмигивая в темноте, словно звезды, притягивая к себе толпы Рабочих недолюдей и полулюдей, нищих и уличных торговцев. Вечерний звон изгоняет их на тот берег, где они толпятся у костров, чтобы на рассвете вернуться в город по мосту Рыцарей. После захода солнца вход в город разрешен лишь Чистокровным.
Тоа-Ситель подозревал, что мысли Графа Берна устремлены на восток, туда, где такая же толпа течет через мост Дураков на улицу Мошенников, зажатую между Крольчатниками и Промышленным парком. Там толпа разделится на два русла: те, у кого есть деньги, повернут налево, к своим обиталищам мрачным строениям, примостившимся в тени мануфактур; безденежные повернут направо, искать временное пристанище в Крольчатниках.
Именно там Шут Саймон снова утек у них меж пальцев, и они до сих пор не поймут как.
Уголки губ Берна напряглись, и он так вцепился в ножны, что казалось, кожа на костяшках пальцев вот-вот лопнет. Тоа-Ситель заметил новый меч Берна. Он был шире и длиннее тех, которые Граф предпочитал обычно, так что носить его приходилось за спиной, с торчащей из-за левого плеча рукоятью. Герцог также заметил, что Берна оставила его обычная плавность движений: он был напряжен, а значит, напуган. Впрочем, это как раз не удивляло Тоа-Сителя, как не внушало ему и чувства превосходства над Графом. Сейчас им обоим было чего бояться.
Берн даже не переоделся, идя к Императору: на нем был все тот же пропыленный костюм в пятнах крови, который он не снимал весь длинный день, наполненный изнурительными поисками и погонями, которые не принесли результата. Свежая кровь, засохшая на передней части костюма, принадлежала в основном ублюдку-гладиатору, чью шею Берн перерубил в той квартирке, хотя к ней примешивались и капли, пролитые его людьми, Серыми Котами.
Но ни капли его собственной, вот жалость.
Терпеть не могу, когда на меня пялятся.
Берн все еще стоял лицом к окну, а в его по-обычному раздражительном и нетерпеливом голосе звучали угрожающие нотки.
Тоа-Ситель пожал плечами.
Извини, сказал он без всякого выражения.
Отверни буркалы, а то недосчитаешься обоих.
Тоа-Ситель язвительно улыбнулся:
Я ведь уже извинился.
Берн отошел от окна; его светлые глаза пылали.
Как я погляжу, ты слишком легко извиняешься, пидор бесхребетный.
Ты забываешься, буркнул Тоа-Ситель. Не сводя глаз с Берна, он незаметно коснулся рукоятки отравленного стилета в ножнах, который носил на запястье под длинным рукавом. Не исключаю, что решение МаэлКота будет не в мою пользу и он отдаст меня в твои руки. Но до тех пор думай, что говоришь, катамит.
Его бесцветный тон, как и слова, заставил Берна побагроветь. Тоа-Ситель нисколько не сомневался, что прямая атака Графа отправит его к праотцам в считаные секунды; он знал, что до своего возвышения несколько месяцев назад Берн был всего лишь разбойником, но таким, чье искусство обращения с мечом вошло в легенду. И все же Герцог считал, что успеет нанести Берну смертельный укол своим стилетом.
Вероятно, эта уверенность отразилась на его лице, потому что Берн вдруг прервал перепалку, сплюнул на пол из бледного местного песчаника прямо под ноги Герцогу и решительно вернулся к окну.
Тоа-Ситель пожал плечами и продолжал смотреть.
Вопли становились громче.
Тоа-Ситель был человеком обычного роста, обычного телосложения, с правильными, но заурядными чертами лица, которое люди забывали, едва взглянув на него; однако за его непримечательной внешностью скрывался острый, проницательный ум. Двадцать три года он служил в Очах Короля, пройдя путь от помощника тайного агента до главы организации. Он был Простолюдином, при рождении получил имя Ситель; приставку Тоа пожаловал ему принц-регент Тоа-Фелатон, вместе с титулом Герцога. В хаосе гражданской войны, целый год бушевавшей в Империи после убийства принца-регента и королевы-дитя, Тоа-Ситель выжил, сумев стать равно незаменимым для всех враждующих сторон. Он не искал личной власти, но неуклонно собирал ресурсы и людей под эгидой той организации, которой служил.
Тоа-Ситель, единственный из Герцогов Кабинета, не только пережил приход МаэлКота к власти, но и сохранил влияние; новый Император был наслышан о полезности этого человека. Кстати, именно по совету Герцога МаэлКот выбрал себе этот титул: беспокойная и кичливая родовая знать ни за что не потерпит на троне короля, в котором нет и капли королевской крови, а вот Император совсем другое дело. Кто знает, может, Императоры все такие: выскочки, которые сначала захватывают власть, а потом правят, опираясь на преданных им военных? В Анхане не было имперских традиций, да и Империей страна стала совсем недавно, причем благодаря все тому же МаэлКоту и его полководческому дару, который он проявил, служа Тоа-Фелатону.
Именно такую логику следовало внушить представителям наиболее знатных семейств, чтобы те передали ее дальше, своим вассалам. И не важно, поверят они этому сами или нет; их преданность новому монарху обеспечат неусыпные Очи.
Вот так и получилось, что под началом Тоа-Сителя Очи Короля из сборища шпионов и доносчиков превратились в настоящую тайную полицию с почти неограниченной властью и правом самостоятельного принятия решений. Во всей Империи ни Герцог, ни Граф, ни провинциальный Барон не осмеливался шепнуть и слова измены никому, даже своей жене, даже в уединении спальни; люди не зря говорили, что Очи Короля видят сквозь каменные стены.
Но чтобы подавить измену в зародыше, мало знать, что она существует. Знатные роды не зря веками заключали военные союзы, скрепляя их узами крови, это помогало им защитить себя от произвола властителя Дубового трона; затронуть интересы одного из них значило развязать полномасштабную гражданскую войну. И союзы исправно выполняли свое предназначение, пока МаэлКот не придумал блистательную военную хитрость: Актир-токар.
Теперь, стоило какому-нибудь Барону хотя бы намекнуть на свое недовольство действиями верховной власти, он вдруг оказывался в числе подозреваемых Актири. Конечно, все до единого союзники несчастного знали, что все обвинения против него чистая выдумка, но поделать ничего не могли. Охота на Актири скоро затопила всю Империю и подняла такую волну подозрений и страхов, что любой аристократ, осмелившийся поддержать обвиняемого союзника, немедленно сталкивался с горячим возмущением собственных крестьян, вплоть до бунтов, а иногда и с открытым неодобрением родичей и вассалов. Так, один за другим, в тщательно просчитанной последовательности, старые роды рушились, сдавая свои позиции новой знати, и вскоре в окружении МаэлКота остались лишь те, кто поддерживал каждый его шаг. Напуганные судьбой, постигшей их предшественников, они боялись даже косо взглянуть на Императора.