Лейдениц не являлся в полной мере городом, хотя и церкви в нем имелись, и ратуша, но не было стен. Да и сам мал был. Стоял он на реке Марте, и на пристанях его ютились несколько барж да дюжина лодок. Река тут значительно сужалась: всего тридцать шагов мальчишка камнем перекинет. А за рекой лежал его Эшбахт. Да, Волков уже привык считать Эшбахт своим, ехал он туда как домой. Скорее всего, через несколько месяцев ему придется оттуда бежать, возвращаться сюда, в этот убогий Лейдениц, но кавалер пока об этом не думал.
Прежде чем начать грузить на баржу телеги, Волков пошел купить еще пороха. Людишки расстреливали порох с неимоверной быстротой. Пули тоже. По глупости он не приобрел всего этого в Эвельрате, вот и пришлось платить тут втридорога. А пуль для мушкетов в Лейденице и вовсе не нашлось. Купил свинца два пуда и опять переплатил.
Переправились на свой берег. Там Волков расплатился с хозяином баржи и с лодочниками. Деньги уходили как вода сквозь пальцы. До Эшбахта всего ничего, но это если есть дорога, а дороги тут не было никакой, поэтому дома они достигли уже после полудни.
Эшбахт изменился, кавалеру это сейчас в глаза бросилось. Мальчишка гнал коз на выпас, во дворах мычали коровы, женщины гнулись в огородах, солдат из людей Рене вез целый воз рубленого куста, девки бежали по делам. Суета, жизнь кругом. Не было и намека на то уныние, что царило, когда Волков только сюда приехал. Роха, Хилли, Вилли и людишки, что шли с ними, смотрели на все это с интересом. Они все жители города, для многих деревня оказалась в диковинку.
На пороге дома стояла Брунхильда, роскошная красавица. Платье новое, синее, яркое. Кружева белые, все ей к лицу. На голове высокая шляпа с фатой по моде последней. Знала, что ли, что кавалер едет, или все время так по дому ходила? Улыбалась ему, вся румяная, видно, ждала. Захотелось спрыгнуть с лошади, побежать к ней, обнимать и целовать. Но нельзя. Люди кругом. Да и не мог он побежать, мог только жалко прихромать к ней. Кавалер ждал, пока Максимилиан подойдет и придержит стремя, поможет слезть с коня. А на заборе были прибиты две шкуры волчьи. Одна из них огромная, гайская.
Бертье добыл? спросил кавалер у брата Ипполита, который тоже вышел навстречу и кланялся ему.
Да, господин Бертье большое проворство в ловле зверей имеет. Каждый день с добычей приходит: либо с волком, либо с кабаном.
Волков подошел к Брунхильде, обнял и поцеловал два раза в щеки. По-братски. А то все смотрят вокруг.
Господи, да как вы долго! Я жду-жду, а вас все нет, граф уже письмо прислал, напоминает, что турнир начнется через три дня, а вас нет. А я и не знаю, куда писать вам! щебетала красавица.
Она за руку привела его к столу, усадила и стала ему тарелки ставить. Сама украдкой его по волосам погладит или подойдет, сядет рядом, руку ему поцелует, тут же вскочит и за другой тарелкой отправился. И болтает, и болтает:
А я танцы разучила, господин Пануччи все танцы знает, ах, какие это удивительные танцы! Я так хочу потанцевать. Вот, к примеру, павана, ах, какой благородный танец! Кавалер даму даже за руку не возьмет за весь танец, только к рукаву платья может прикасаться, а дама так даже и не поглядит на кавалера. Только под конец они могут чуть-чуть пальцами прикоснуться. Не то что в деревнях, где парни так и норовят девицу за зад схватить, а некоторые охальники так и за передок щипают, и такое бывает. Их с танцев старики взашей гонят.
Волков молчит, смотрит на нее, хоть и голоден, хоть и устал с дороги, а деревенских парней прекрасно понимает. Он бы сейчас и сам эту роскошную девицу за ее твердый зад схватил бы двумя руками, да так, что ягодицы разошлись бы, так, что от пальцев бы синяки остались, и за передок ущипнул бы с удовольствием. Он едва сдерживался.
А вот в сюите бранлей там полная фривольность, так кавалер может держать даму за руку и даже пожимать ее, продолжала Брунхильда, ставя перед ним поднос с нарезанным хлебом и благоухая при этом, разнося вокруг себя с каждым движением удивительный терпкий запах молодой и сильной женщины.
Волков бы, наверное, не выдержал, да тут как раз Роха пришел, встал у двери, ожидая приглашения.
Зови сюда Хилли и Вилли, велел ему Волков, не отрывая взгляда от рук и грудей Брунхильды, которая так и порхала вокруг него.
Юноши пришли, кланялись Брунхильде, принимая ее за госпожу, робко садились за стол. Брунхильда ставила приборы для них. Оба никогда не сидели за столом, на котором стояли стаканы цветного стекла, красивая посуда, а перед хозяином так и вовсе красовался кубок из серебра. Девка разлила мужчинам вино. Что-то шкворчало на огне, очень хорошо пахло дорогой едой.
Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом, сказал Волков, пробуя вино из кубка.
Заняться стрельбой? робко поинтересовался Вильгельм.
Дурень! покачал головой Роха. Стрельба это само собой.
Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник, велел кавалер.
Будем строить бараки? догадался Игнасио Роха.
Да, потом закажем дерева и построим людям жилье. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.
Начали обсуждать это, а тут Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришел отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришел, и Ёган, и брат Ипполит. И его, и Сыча всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, прибыл и последний из его людей приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, все еще недурна собой, хоть и заметно располнела.
И тут кавалер вдруг понял, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены и теперь сидел, держал ее руку в своей, и Рене, всё улучшавший свой дом и говоривший о стеклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте, да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот был доволен, готовясь уже завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью. Никто не спросил у господина, зачем он привел с собой столько людей. Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро найдется для них дело. И не какие-то сыроварни, стекла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить теперь не хотелось.
И в самого кавалера стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она находилась рядом, и обида за бросовый лен, что пожаловал ему герцог, была уже не так остра. Брунхильда смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Все его боевое настроение таяло. Он, конечно, еще спросил у Брюнхвальда:
Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?
За вас или для вас непременно, коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как прекрасно его жена делает сыр.
Рене, а как ваши люди? спросил Волков.
Очень плохо, отвечал, чуть подумав, ротмистр, рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьет им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят еще им купить. В общем, живут в безденежье.
Обязательно куплю, пообещал Волков. И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?
Так а что же им еще делать? Не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.
Не далее как два дня тому назад люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны, вставил Бертье. Думаю, что они не отказались бы от пары монет.
Но разбегаться не думают, добавил Рене.
Нет, разбегаться не думают, согласился его товарищ. Просто деньги нужны, а так им тут очень нравится.
Волков замолчал и больше не разговаривал за вечер. Пил вино, но был трезв, слушал шутки и почти не смеялся. Он вдруг подумал, что просьба епископа не так уж и важна. Может, не так уж и важна! Может, лучше остаться тут, в этой убогой земле, в этом бедном доме, с этой красивой женщиной, которая когда-то была блудной девкой. Наплевать на архиепископа, на грабежи и деньги, на желание иметь замок. Авось мужики и Ёган его прокормят.
Он вдруг растерялся. Может, и вправду стоит остаться тут жить, жить тихонько. Ведь что ни говори, тут неплохо, и люди все эти, что сидят за его столом, не так плохи. Роха выглядел приличным человеком, говорил с женщинами вежливо и даже галантно, хотя пил за двоих.
Что теперь делать? Отправить Хилли и Вилли в Ланн вместе со всеми набранными людьми? На эти вопросы кавалер ответов не имел.
Он вышел проводить гостей до ворот, все разошлись, в темноте с фонарем стояли только Сыч и Роха.
Вижу, что ты им ничего еще не говорил, заметил Игнасио.
О чем? спросил у него Волков.
О деле, что ты задумал.
Роха хоть и выпил много, а говорил как трезвый.
О деле? О каком еще деле? Кавалер начинал немного раздражаться. Ему не нравилось, что Роха спрашивает о том, о чем он сам еще не принял решения.
Для которого ты нас сюда привел, говорил Скарафаджо, я же слышал, как ты спрашивал ротмистров о готовности их людей. Не просто так спрашивал.
Я просто спросил, отрезал Волков.
Ты никогда и ничего не делал просто, усмехнулся Роха. Дури вон этих простаков ротмистров, а я-то тебя десять лет уже знаю. Еще с южных кампаний.
Все это он говорил еще и при Сыче, который слышал весь разговор.
Прикусил бы ты язык, Скарафаджо, зло бросил кавалер. Болтаешь как баба.
Я нем как могила. Только хотел бы знать, что мне делать?
Я тебе все сказал. Завтра займись постройкой бараков.
Как прикажешь, Яро, как прикажешь.
Господин мой! В свете дверного проема стояла Брунхильда. Господин мой, идите уже домой.
Чего тебе неймется, Яро? Чего ты все ищешь, ведь у тебя все есть для счастья. И холопы, и баба, и деньги. А ты опять что-то затеваешь. Я бы на твоем месте
На моем месте?.. Займись бараками, дурак! зло ответил Волков, повернулся и пошел на свет открытой двери.
Глава 3
Он поздно лег да еще и долго любил Брунхильду, все никак не мог насладиться ею. А она сама еще вставала из кровати и голой ходила за водой, да все при свечах, как тут остановиться? В общем, встал Волков, когда пришел Ёган, сел у очага и стал говорить с Брунхильдой, которая поднялась еще с петухами. Встал, когда услышал, как Ёган жалуется:
Корову задрали волки. За нее деньги плачены, мужик плачет, без молока детей волк оставил.
Дай поспать господину! шипит на него красавица. Чего уж теперь плакать, чего господина будить, корову-то волк не вернет.
У кого волк задрал корову? заинтересовался Волков.
Ну, разбудил, дурень, злилась Брунхильда.
Господин, у мужика вашего, Михеля, принялся объяснять ситуацию Ёган, вчера заблудилась корова, убежала от пастуха, сегодня мужики пошли искать нашли в овраге погрызенную.
За Бертье посылал? поморщился Волков, он пришел и сел за стол босой, только в нижней одежде.
Нет, сначала вам решил доложить.
Вот и дурень, шел бы к Бертье, чего господина всякой ерундой беспокоить, буркнула Брунхильда, ставя на стол перед кавалером таз с теплой водой.
Скажи Максимилиану, чтобы к Бертье ехал, велел Волков. Пусть тот сюда приедет, нужно это дело с волками закончить.
Ёган ушел, а Брунхильда подошла к кавалеру сзади, обняла сильными руками, зашептала в ухо:
Чуть не убили вы меня вчера, едва жива осталась. Так меня трясли, что у меня дух перехватывало. Думала, задохнусь.
Она поцеловала его в щеку, а он поцеловал ей руку.
Пока мылся и завтракал, приехал Бертье, позвал двух своих людей из солдат, что были всегда с ним на охотах, стали готовить собак. Лай стоял на весь двор, собаки взволновались, чуяли дело. Как кавалер закончил, так и поехали.
Господи, хоть отдохнули бы, говорила Брунхильда, стоя на пороге.
Но он ей только улыбался в ответ, даже не прикоснулся. На людях не нужно этого.
Волков, Бертье, Максимилиан и Ёган верхом, псари пешие, Бертье и Максимилиан с арбалетами.
Ехали недолго, за Эшбахтом, на запад и вверх, потянулся длинный овраг, так вдоль него и направились. И получаса не прошло, как Ёган указал рукой на густые заросли барбариса под холмом:
Кажись, там.
Так и было, там два мужика рубили топором то, что волки не догрызли, складывали мясо в мешки. Бертье с псарями сразу взялись за дело. Псари с собаками полезли в кусты да в овраги, Бертье заехал на ближайший холм осмотреться.
Мужики, завидев господина, бросили свое дело, кланялись.
Чья? коротко спросил кавалер.
Моя, господин, сказал тот, что был постарше.
Я тебе корову дал, чтобы ты молоком детей своих подкормил, а ты прозевал ее. Угробил.
Господин, мужик перепугался, даже протянул руку к Ёгану, никак не я, вот и управляющий соврать не даст, я вчерась весь день канаву на болоте капал. Барщину тянул.
Да не он это, подтвердил Ёган. Это пастух-олух корову потерял.
Ты мне Волков обратился к мужику, пальцем на него указывая, вырезку мне домой принеси, если волки ее не сгрызли.
Не сгрызли, господин, вымя да требуху поели, мясо не трогали, говорил мужик, кивая, принесу вам, принесу.
Ёган!
Да, господин.
Коли мужик невиновен, дай ему денег, пусть новую корову себе купит.
Ох, спасибо, господин, ох, спасибо! Оба мужика стали кланяться.
В долг ему дай, произнес кавалер с ухмылкой. То, что на дармовщину дается, не берегут.
Господин, так разве то мы? сразу скисли мужики.
Волков не слушал их, он говорил Ёгану:
Сычу скажи, пусть пастуху плетей даст.
Я и сам ему всыплю с удовольствием, пообещал Ёган. Не спущу дураку ущерба.
Только не злобствуй, десяти плетей хватит.
Ну, не злобствовать так не злобствовать, хотя я бы больше ему дал. Уж больно нерасторопны они тут, больно ленивы, спустя рукава все делают, без боязни.
Не злобствуй, говорю, чтобы не свалился он потом в горячке.
Как пожелаете.
Кавалер! крикнул один из псарей, тот, что залез в самую гущу кустов. Собачки, кажись, след берут.
Так берут или тебе кажется? в ответ кричал ему Бертье.
Берут, берут, отвечал псарь.
Ну, пускай.
Пускаю.
Собаки пошли резво, с задорным лаем, так что псари едва за ними поспевали, да и Волков, Бертье и Максимилиан тоже, хотя были верхом. Псы кидались и в овраги, и в кусты, а люди должны были обходить и объезжать препятствия. От такой езды то в овраг, то из него, когда все время приходилось вставать в стременах у кавалера заныла нога. Но что делать, просить собак бежать помедленнее? Или просить псарей придерживать. Нет, позориться перед более молодым Бертье и совсем юным Максимилианом кавалер не желал, злился и на псарей, и на дурных собак, но терпел и ехал.
А собаки след держали крепко, кое-где петляли, конечно, но не оттого, что теряли след, а оттого, что волки бродили кругами.
И вели собаки на запад, шли южнее большого поля, которое кавалер отдал под пашни солдатам Бертье и Рене, отчего теперь это поле называли солдатским. Они проехали белые мазанки, в которых селились солдаты, и направлялись все дальше на запад. Тут пошли совсем крутые холмы и овраги: в такой заедешь так не выедешь. Еще тяжелее стало Волкову. Уже второй час такой езды пошел, кавалер был чернее тучи. Он был уже готов остановиться, до границ его владений оставалось всего ничего, как вдруг собаки престали лаять. Волков остановил коня и дух перевел, обрадовался, что, наконец, нагнали волков, а Бертье и говорит расстроенно: