Потиту будем крестить.
Потита. Невероятно, но мистер и в самом деле звал незаконную дочь картошкой.
Брайс спустилась во двор, где ждала крытая повозка. Отчего-то в нее запрягли не смирную рыжую лошадь, небольшую и коренастую, которую обычно брал мистер, а непослушную черную. Недавно она сбросила управляющего, пожелавшего ее опробовать, а до того раз пять и это только на глазах Брайс молодого конюха. И сейчас не стояла тихо: пятилась, пыхтела.
Ох, и худая затея у барина, говорил теперь тот сброшенный конюх старику-Лешему, пытаясь поправить упряжь. Не объезжена она толком.
Да что ж ты каркаешь все, Ванек? До деревни рукой подать, что выйти может?
К повозке подошли мистер Орлов и кормилица с ребенком на руках.
А куда подевался наш крестный? осмотрелся мистер.
Егорий Ильич-то? В деревню подался, ответил старый конюх.
Вот как, шевельнул бровями Орлов, садясь в повозку.
Кормилица полезла следом. Повозка накренилась, а затем покатилась назад кобыле на месте не стоялось. Брайс все меньше хотелось отправляться в эту поездку, но что делать? Она шагнула в повозку, предвкушая рывок лошади и свое позорное падение на глазах мистера и прислуги. Но на этот раз кобыла не шелохнулась. Конюх забрался вперед на облучок, как здесь говорили.
Нооо! Пошла, Ночка!
Повозка тронулась и покатилась. Кормилица глядела на младенца, завернутого в белую простыню с кружевами, а мистер Орлов в окно. Брайс, севшая напротив, недостаточно быстро поймала себя на том, что открыто рассматривает его. Пусть этого никто и не заметил, а все же негоже забывать о приличиях. И Брайс тоже стала смотреть в окно, теперь бросая взгляды украдкой.
А за окном буйство до непристойности ярких красок. Красный листвы, желтый полей, синий глубокого низкого неба, серо-голубой ручья, ставшего спутником на развилке, и вдали зелень лесных елей. От видов здешней природы так и тянуло взять мольберт. Но способности у Брайс скромные. А если бы, несмотря на это, она все же решила поддаться порыву, то нет ни бумаги, ни кистей, ни красок, и в деревне их не купить. В конце месяца, когда миссис Орлов даст Брайс выходной, она посетит ближний город, и там
Повозка резко подскочила так, что Брайс ударилась затылком о обитый тканью потолок, накренилась и полетела куда-то вниз.
Мистера, кормилицу и Брайс швыряло из стороны в сторону. Экономка больно ушибла локоть, и прямо на лицо ей упал выпавший из-под сидения саквояж. Она попыталась столкнуть и его, и сверток, который следом камнем упал на грудь. И в этот миг дверь раскрылась. Брайс уже не перебрасывало внутри повозки она катилась вниз. А потом ее еще раз подкинуло и бросило.
Острая боль в спине. Как вокруг мокро. И на груди тяжело. Что-то влажное коснулось щеки, защекотало и, всхрапнув, исчезло.
Брайс лежала в ручье, так и не выпустив прижатый к себе сверток. В паре шагов мирно пила вороная кобыла, а шагах в десяти грудой выглядывали из воды остатки разбитой коляски.
Глава 8. Чудо в обломках
Люди, жив барин! крикнули над головой.
Очевидно, от удара Орлов лишился сознания. Вздохнув поглубже отчего так больно, так тяжело дышать? он открыл глаза. И встретился ими с глазами конюха. Тот смотрел на Орлова сверху если бы повозка была цела, там бы находилась ее задняя часть, а теперь зияла дыра.
Давай руку, батюшка, подыму тебя, конюх протянул ладонь.
Орлов шевельнулся и застонал: вся правая сторона отдавала болью. Понятно, почему тяжело дышать придавили обломки. Плотно сжав губы, он двигал плечами, чтобы высвободить руки. Снаружи начали помогать, вынимали куски, до которых возможно было дотянуться, и Орлов смог вздохнуть. Но, увидев свою освобожденную руку, едва снова не лишился чувств из залитого кровью рукава ниже локтя выглядывал осколок кости.
За левую сторону тяните! зажмурившись, попросил Орлов.
Но тащили за все, что придется. Орлов прошептал молитву: и за спасение благодаря, и чтобы от криков боли сдержаться.
Но он-то жив, а малютка?
Что с девочкой?
Потерпи малость, батюшка. Ванек, чуть ниже хватай!
Где младенец?
В воде.
Сердце екнуло. Расшиблась или утонула?
Вылезать не хочет, добавил конюх.
И это трехмесячный-то младенец? Как бы не был ошарашен Орлов случившимся, а возмутился:
Что ты несешь?
Так уперлась же, фряжская ведьма! На берег загнать не могут.
А ну живее тащите! прикрикнул Орлов и сморщился от боли, когда приказ поспешили исполнить.
Грубыми рывками его вынули из обломков, проволокли и аккуратно усадили на землю. Но еще не достигнув ее, Орлов шарил взглядом и по воде, и по берегу, и телесной боли вторила иная, глухая, где-то внутри.
В ручье, на мелководье, сидела англичанка, и прижимала сверток к груди. Сердце Орлова екнуло, но тут показалась ручонка.
Живая! Боже, какое чудо! Второй раз спасена от чудовищной смерти. Он даже не пытался вытереть слезы, текущие по щекам.
Вот так и сидит. Говорю на берег иди, не студись, а она шипит что-то и знай себе в воде торчит, объяснил конюх.
Спасибо, Боже, от души сказал Орлов. Он поднял было руку для крестного знамения и опустил, искривившись.
К мельнику бы тебе, да только тот с утра на базар уехал, сказал один из крестьян.
Как видно, они работали на ближнем поле по другую сторону ручья. Увидели крушение и поспешили на выручку.
Орлов попытался встать. Вышло. Ноги держали.
А ты-то как, Иван? спросил он конюха.
Да ничего. Бок вот чутка зашиб.
Деревенские продолжали возиться в обломках, а Орлов поковылял назад в воду.
Анна!
Англичанка не шелохнулась. Это шок.
Вы меня слышите?
Она подняла лицо. Исцарапанное, лоб рассечен, по скуле расползся синяк.
Вы целы?
Похоже, не понимала. А цела ли малышка? Вроде не поцарапаны ни ручки, ни личико. Малютка посмотрела на Орлова и заагукала. Так странно: не плакала, не кричала.
А ведь выходит англичанка спасла ее. Она ведь сразу, близко к сердцу поступок Ольги приняв, к девочке тяготела. Как в живых впервые увидела, глаз не спускала, постоянно рядом была, и даже с кормилицей, кажется, оставлять наедине не хотела. И вот теперь спасла.
Она, как повозка в ручей падала, прыгнула. И младенца держала. И вот, сидит, уточнил Иван.
Спасибо, Анна, не сдержав порыва, Орлов погладил англичанку по плечу.
А батюшке-то чего сказать? Не будет крещения? крикнула с пригорка, крутого спуска к ручью, откуда и упала коляска, какая-то баба.
Какое уж тут крещение!
Не будет, ответил он.
Эх, до чего нехорошо вышло. Настолько худые знаки Орловское станет обсуждать месяцами. Здесь все и сразу: и несостоявшееся крещение, и выброшенный из повозки младенец, и второе его чудное спасение. И уцелевшая «фрязь»: прямо сейчас на пригорке кто-то громко сказал, что иноземная ведьма кобылу попортила.
Зашиблась! Зашиблась насмерть! воскликнули от обломков.
Посмотрев туда, Орлов увидел, как мокрое и пестрое с усилием вытянули на берег.
Анфиса померла!
Кормилица. Стыдно, но в суете Орлов и не подумал о ней. Хотя он ее и сгубил, забрав из деревни и взяв в эту поездку. А ведь у нее остался младенец.
Орлов побрел к обломкам.
Эх, барин-барин! А говорил я: на кой брать Ночку? сокрушался конюх.
А всего-то ведь и хотелось, что чинно, торжественно, празднично ввести в мир новую жизнь и слегка еще щеголем по деревне проехаться. Все рабочие лошади в поле, тихий мерил захворал, и стояли в конюшне только Рыжая да эта Ночка. Еще ни разу пользы не приносила, а пора бы. Давно куплена и наверняка пообвыклась вот и решил Орлов, что дворовые преувеличивают ее дурной нрав.
А вот сама Ночка: щиплет траву на пригорке. Спокойная. Узнала Орлова и потянулась к нему. Погладить или же пристрелить?
Денег на похороны дам. И семье, обещал Орлов толпе.
Деревенские отвечали неодобрительным гулом, напоминая, что совсем недавно барин уже говорил те же слова. Обещал помочь семье плотника в тот самый день, когда нанял Анфису.
Глава 9. Неигранная колода
Ведьмы, живущие за окраиной, не иначе как пробрались к ней на огород и засыпали его дьявольским семенем, навели проклятье. И теперь никогда не знать ей покою.
Что это значит, Пелагея? собрав силы, мысленно кричала Алена. Что не так с твоим огородом?
Пелагея злилась, ухала, стучала в висках, металась. А потом пропала. И Алена именно она, а не барыня оказалась в своей горнице на кровати.
Но как это произошло? Надо вспомнить, надо понять. Так После полудня на двор вывели черную кобылу Ночку. Красивую, статную, но с норовом. Алена раньше ее заприметила, и пару раз заходила на конюшню поглядеть и побаловать яблоком да куском сахару. Сначала кобыла фыркала и била копытом не обманулась обличием хозяйки, чуяла чужачку. Но потом присмирела, ржание стало приветственным. Может быть, поняла, что приглянулась Алене. И вот на этой кобыле барин с ключницей и кормилицей собрались, как сказала кухарка, крестить младенца в деревню.
Как отправились, Алена собрала узел с барыниными украшениями и ловко спрятала под отошедшей половицей у входа. Удобнее будет вынимать перед тем, как вынести из имения и перепрятать, а пока пусть полежит до ночи. А после Алена решила раскинуть карты, благо, у кухарки нашлась неигранная колода. Она спрашивала о будущем, но ответ и озадачил, и не порадовал: козни, обман, страстная любовь, потеря но это все ерунда, потому что потом карты сказали о смерти. И выходило, что мертва сама Алена. Причем не в будущем, а уже.
Врете вы сегодня! Не мои, вот и врете, она со страхом швырнула карты.
Желала бы так легко отбросить и их прогноз, но он из головы все не шел. Алена задумалась о смерти: что там за порогом? Вспомнила о крестьянке в амбаре, а потом случилось как-то само собой не понадобились ни зеркало, ни травы, ни заклятья. Пелагея, к сумеркам помянутая, сама пришла к Алене с рассказом про огород. А после раз, и Алена лежит в своей горнице. Глаза открыла, но шевельнуться не может.
А уже после, не успели порадоваться спасению, узнаем: кормилица наша насмерть разбилась, мерещится или и вправду голос барина?
Встать бы, выглянуть но тело не слушается, лишь глазами Алена может ворочать.
Анна, возьмите ребенка, пожалуйста, и снова барин?
Любопытство разбирало сверх мочи. Но, сделав над собой огромное усилие, Алена смогла только дунуть. И привлекла внимание большого серого кота, которого, когда он только родился, упросила не топить и назвала Дымом.
Муркнув, он прыгнул ей на грудь и стал топтаться, выгибая подушечки лап месил тесто.
Брысь! попыталась сказать Алена, но лишь шевельнула губой.
Дым как будто услышал: прыгнул на сундук у кровати и свалил тяжелый подсвечник.
Что это? спросил барин.
Ничего. Домишко ветхий, половицы скрипят.
Упавшая свеча подпалила пеструю занавеску, но на помощь никак не позвать.
Файер! непонятно воскликнула ключница.
Что? О, мы горим!
Миг и вода из кувшина потушила огонь.
Ветер сбросил свечу, сказала Таисия.
А что у вас там? занавеска приоткрылась.
Да, слух не обманул и правда барин. В грязи, истерзан, исцарапан, правая рука обмотана тряпками и висит на перевязи.
Сестрица наша хворает, тонкие пальцы Таисии хотели вернуть занавеску на место, но барин не позволил. Белело в проеме его лицо, рядом ключницыно, и ниже младенца в свертке.
Ммммм, внезапно губы Алены ожили.
Бредит, объяснила Марфа. Лихорадку схватила Аленушка, уже неделю лежит.
Младшенькая, уточнила Таисия.
Барин зашел в горницу, следом ключница, словно боясь потерять его из виду.
Худо ей, отметил он. Вся в поту.
Алена и сама ощущала на лбу, щеках и груди холодные капли.
За лекарем хоть бы послали. За настоящим.
Марфа вздохнула.
Конюха-то моего погляди, сказал барин, выходя.
А Таисия, наклонившись, прошипела в самое ухо:
Как ты это сделала? Мы тебя не звали!
«Не знаю», хотела ответить Алена. Но получилось только: Мммм
Вот же чертова девка! тетка рисовала в воздухе перевернутый крест. Нечестивый господин, услышь мой призыв
И Алена вновь в роскошной барыниной спальне. Но не в барыне. Она под потолком, как паутина без тела, скопление тени. А барыня та внизу. Стоит на стуле и вешает на крюк люстры веревку. Ее лицо так близко бледное, сосредоточенное. Отчего-то оно другое, не то, что Алена еще сегодня видела в зеркале. То, что внутри, делает его старше и наполняет страданием.
«Нет!» хочет крикнуть Алена, но теперь и крикнуть-то нечем.
А барыня, подвернув ловчее рукав, крутит узел. Спускается, достает из ящика стола у окна бумагу, перо и что-то пишет. Можно спуститься пониже и посмотреть на влажные от чернил строки. «Дорогой Сережа, прости. Я не могу объяснить, что со мной происходит, но поверь, сейчас я в здравом уме»
Не надо! мысленно протестует Алена.
А барыня снова встает на стул, кладет голову в петлю. Но та не успела затянуться: заглянувший в спальню управляющий бросился на подмогу. Ухватив барыню, он что есть мочи кричит:
Фрося! Неси топор!
Кухарка спешит. Острием перерублена веревка. Падает стул, затем барыня, а вместе с ней управляющий.
Тело барынино, но как же больно! Алена снова в нем. Села. Морщась, потерла зашибленную поясницу, ощупала саднящую шею. На ее глазах еще не высохли барынины слезы.
Глава 10. Дом за деревней
Визит к тем женщинам, живущим в лесу за пределами деревни, вышел куда менее впечатляющим, чем ожидала Брайс. По разговорам в дороге она поняла, что это и есть те ведьмы, о которых тут так часто говорят, и, нащупав в кармане уцелевшие в дневном происшествии четки, сжала их покрепче.