Медсестра, ехавшая вместе с Лео, обратила внимание на синяки на его лице, но никак их не прокомментировала. «В конце концов, мы в больнице»
Он не без труда прокладывал себе путь между каталками, посетителями, озабоченными врачами. Один санитар его правое ухо напоминало растрепанный кочан цветной капусты багрового цвета (типично боксерская травма) бросил на него подозрительный взгляд, и Лео ускорил шаг, постучал в открытую дверь нужной ему палаты и вошел.
Рядом с Лоррен сидел мужчина лет пятидесяти, квадратный коротышка с крепкой челюстью и густой курчавой рыжей шевелюрой. Одежда тесный пиджак из синтетики и сбившийся набок галстук выдавала в нем легавого. Он обернулся и «просканировал» вновь прибывшего, задержав взгляд на синяках, и в его глазах вспыхнул огонек острого интереса.
Что вам угодно?
Это он! воскликнула Лоррен. Она сидела, опираясь на спинку кровати, и смотрела на Лео. Он пришел мне на помощь. Здравствуйте! Она расплылась в очаровательной улыбке а-ля Джулия Робертс.
Здравствуйте, ответил он.
Вот как, гм-гм-гм Полицейский сверился с записями. Лео Ван Неггерен, так? Художник
Меегерен, поправил Лео.
Накануне вечером он сообщил инспекторше свои данные, но, конечно же, не сказал, что только что вышел из тюрьмы.
Ну а вы кто такой?
Рыжий сыщик усмехнулся, как кот-хитрюга, и показал Лео свое удостоверение.
Детектив Доминик Финк, департамент полиции Нью-Йорка.
Как у вас дела, Лео? спросила Лоррен, впервые назвав его по имени. Наверное, решила дать понять, что ее гостя не следует зачислять в подозреваемые.
Это я должен интересоваться вашим самочувствием.
Сами видите, они оставили меня на ночь, хотели понаблюдать лезвие ножа прошло слишком близко от чего-то там важного. Не спрашивайте, от чего именно, я забыла, то ли селезенки, то ли поджелудочной. А может, желчного пузыря. Так мне кажется Но сегодня я выйду на свободу. Спасибо, что навестили.
Хотел узнать новости, спокойно ответил Лео, подумал, что застану вас здесь.
Он все еще стоял в дверях, но их глаза смеющиеся карие Лоррен, задумчивые серые Лео не отрывались друг от друга, и детектив Финк ощутил себя исключенным, забытым, выброшенным в туманные выси «Я ничто», сказал он себе и вспомнил жену, пилившую его днем и ночью, и дочь, не уступавшую матери в сварливости. Он отыгрывался на коллегах, подозреваемых и всех, кто попадался под горячую руку.
Гм Финк решился прервать молчание.
Лео и Лоррен посмотрели на него. И не увидели. Он не существовал.
Я не знал, что обидчик мадемуазель Демарсан навредил и вам Финк нахмурился. Агент Грэнтам не отразила этого в протоколе опроса.
Он этого не делал.
Недоверчивость вторая натура всех полицейских мира, в том числе нью-йоркских. Финк сдвинул рыжие брови. Его лицо в этот момент выражало недоумение. Вот так же, наверное, Христофор Колумб смотрел на Америку, открыв ее вместо Восточной Индии.
Я упал, пояснил Лео.
Он посмотрел на Лоррен, не спускавшую с него глаз и продолжавшую улыбаться. Казалось, она задает себе тысячи вопросов, как и Финк, тот, впрочем, оставался серьезным.
Что, если мы оставим мисс Демарсан отдыхать и продолжим разговор в коридоре, господин Ван Меегерен?
Думаю, это будет мудрое решение, ответил Лео.
Благодарю за понимание.
Финк сунул в рот жвачку, прищурился и спросил, уставясь на следы побоев на лице Лео:
Как это случилось?
Повторяю, я упал.
М-да И случайно оказались в том самом месте, где напали на мисс Демарсан?
Вовсе нет. Лео покачал головой, наблюдая за броуновским движением в коридоре. Я шел следом.
?..
Доминик Финк то ли и впрямь искренне удивился, то ли был несравненным лицедеем.
Думаю, Лоррен рассказала, как провела вечер: я был на аукционе, видел, как она вышла от Lauries, и заметил типа, сидевшего в парке на скамейке, который вскочил сразу, как только она
Финк снова сдвинул брови, не переставая жевать, так что мышцы квадратной челюсти напоминали пучки шнуров.
Получается, тот тип ждал мисс Демарсан на выходе из зала?
Так мне показалось.
Ну и дела! Вы рассмотрели его лицо?
Нет.
Почему?
Он был в капюшоне.
А вы не из болтливых, да, Ван Меегерен? Значит, вы шли за мисс Демарсан и тем типом через парк и не вмешивались, пока он не напал, я все правильно понял?
Да.
И он сбежал, как только вы появились?
Точно так.
Потом вы упали и заработали вот это?.. Финк показал пальцем на лицо Лео.
Все верно.
Лео прекрасно понимал, что его история, рассказанная подобным образом, должна вызвать подозрение даже у самого «доверчивого» копа, а уж Финк совсем непрост. Ох как непрост с этим его «мятым» лицом Подобные ему пройдохи прокалывают вам шину и сами же помогают менять колесо, отвлекая разговорами, а подельник в это время шарит у вас по карманам. Финк отлепился от стены, вынул изо рта жвачку, осмотрел комочек, как улику, спрятал ее в носовой платок, свернул его и сунул в карман. Несколько секунд он созерцал коридор, где было по-прежнему многолюдно, потом перевел взгляд на Лео:
Можно сказать, мисс Лоррен повезло, что вы оказались там, где оказались, и решили последовать за ней
Пожалуй.
Рыжий сыщик энергично покивал, но выглядело это ненатурально, и Лео мгновенно насторожился.
Вот уж удача так удача, ничего не скажешь! Нью-Йорк жестокий город, здесь можно подыхать на улице от сердечного приступа, и никто не проявит участия. Подобное случалось тысячу тысяч раз
Финк смерил Лео долгим взглядом:
А вы появились в нужном месте в нужный час и спасли прекрасную даму Воистину как добрый самаритянин. Вы, кажется, живете в Сохо?
Да.
Там роскошно. Видно, у вас есть денежки Вы ведь вроде бы художник? Ваши картины хорошо продаются?
К чему вы клоните, Финк?
Доминик Финк покачал головой, сделал вид, что задумался, и заговорил как будто нехотя, нарочито растягивая фразы:
Ладно, давайте представим только представим, что вы с тем типом знакомы. Допустим даже, что вы, как бы выразиться поточнее сообщники. Вы заметили или вычислили, уж не знаю как красивую, молодую и очень богатую женщину. Ваш подельник кидается на нее с ножом, и тут появляетесь вы в роли спасителя. Понимаете, куда я клоню? Нет? Предположим снова только предположим, что после этого вы просите у нее денег Разве она сможет отказать спасителю, тем более что бабок у нее предостаточно, она только что выложила за картину четыре миллиона долларов. Вообразим, что вы идете еще дальше и соблазняете ее. Да, я заметил, как она на вас смотрела. Вы красивый парень, артистичный тип, такие популярны в наше время. Итак, продолжим, господин художник и герой. Вы кадрите даму и тянете из нее бабки все больше и больше которыми делитесь с дружком-приятелем.
Инспектор почесал затылок.
Вообще-то, марионеткой можете быть вы, а кукловодом он. Судя по лицу, вас могли принудить
Довольный своими выкладками, он бросил на Лео хитрый взгляд:
Что скажете?
Скажу, что это бред свинячий, не более того.
Полицейский кивнул с раздумчивым выражением на лице:
Не исключено Возможно, бред. Возможно, свинячий. А может, и нет В данный момент никто, кроме вас, ничего не знает наверняка.
Доминик Финк смотрел на Лео без улыбки.
Слушайте внимательно, Ван Меегерен: я не знаю, кто вы, но с вами что-то не так. Ваша история хромает Хотите совет? Оставьте даму в покое. А теперь валите отсюда.
10
The Strokes, «New York City Cops»[47]Нью-йоркские копы,Нью-йоркские копы,Они не слишком умныОни не так уж умны
Лео бежал вверх по лестнице с привычным чувством опаски (это было одно из многих действий, запрещенных в Райкерс, потому-то он так и поступал теперь пора отвыкать от тюремных привычек!) и открыл дверь лофта, мучимый дурными предчувствиями. Все оказалось в полном порядке. Все, кроме одного: «сторож» спал без задних лап, и его не разбудил щелчок замка. В довершение всех безобразий пес отдыхал на кровати.
Первым побуждением Лео было как следует наподдать нарушителю порядка, но он вспомнил стеклянные приютские клетки и передумал. Кокер слегка похрапывал и видел сны, длинные уши то и дело нервно вздрагивали.
Лео улыбнулся, вспомнив, что в тюрьме, где моменты покоя, когда человек принадлежит только себе, очень редки, сон величайшая ценность. Снова пошел снег, редкие пухлые снежинки медленно планировали на холоде, летели через дорогу, гонимые порывами ветра. Он сходил в ближайший магазин самообслуживания и отоварился чистящими средствами, зубной пастой и щеткой, шампунем и мылом, потом заглянул в «Гараж гурманов» на Брум-стрит, 489, и накупил продуктов: яиц, спагетти, кофе в зернах, оливкового масла, стейков, жареного калифорнийского цыпленка с ямсом, взял меч-рыбу и красный итальянский радиккьо[48] из Тревизо.
Вернувшись на «камбуз» с тяжелыми пакетами, он застал собаку в той же позиции. Спящей. Невероятно! И это, по-вашему, сторожевой пес?
Чуть больше тридцати часов назад ребята Ройса Партриджа III нанесли Лео визит и передали требование босса вернуть два миллиона долларов. Лео даже приблизительно не представлял, где он за две недели достанет такие деньги. Слишком мало времени Даже если немедленно вернуться к работе, подходящий «клиент-простак» вряд ли найдется. Мысленно произнесенное слово «писать» пробудило жгучее желание встать к мольберту и успокоить прятавшуюся в дальнем углу мозга ностальгию.
Он наслаждался сочной ножкой цыпленка (никакого сравнения с дрянью, которую в Райкерс называют едой!) и голосом Леонарда Коэна, наплывавшим на него из двух колонок. Певец напоминал, что краплены карты и не с чего ходить[49], и тут в дверь постучали. Лео выключил музыку, услышал: «Это Финк», открыл и оказался лицом к лицу с рыжим копом-коротышкой. В руке хитрован держал стаканчик дымящегося кофе.
Можно войти?
Прозвучало не как вопрос. Финк вбежал в квартиру, как боксер на ринг, сделал несколько шагов и воскликнул:
Ух ты, как здесь просторно! Не то что моя берлога в Куинсе! Ваша или снимаете?
Он резко повернулся, так что заиграли мускулы под слишком узкой курткой.
Не похоже на Райкерс, да, приятель?
Финк допил кофе, кинул в рот пластинку жвачки и уставился на Лео:
Вы не сказали, что только что вышли из тюрьмы
В воздухе повисла пауза. Лео молчал, коп жевал. Молчание длилось и длилось, но тут проснулся кокер, тявкнул, весело завертел хвостом и спрыгнул с кровати, решив поприветствовать гостя. Финк аккуратно погладил пальцем черный собачий нос.
Не знаю, что и думать задумчиво произнес он. Бывший подделыватель картин якобы случайно оказывается на аукционе, где молодая женщина покупает один из лотов за четыре миллиона долларов. Она идет через парк, на нее нападает негодяй, легко ранит, а рецидивист приходит жертве на помощь. Кстати, мне почему-то кажется, что вот эти украшения Финк кивнул на синяки на лице Лео, вы получили гораздо раньше Странная складывается картина, вам так не кажется? Вроде обманки. Граница между жизнью и искусством стерта мошенник вмешался в псевдопокушение Чистый хеппенинг, можно даже сказать перформанс Называйте как хотите, автор вы.
Лео не знал, насколько соответствует истине песня The Strokes «New York City Cops» и действительно ли нью-йоркские полицейские не такие уж умные ребята. Возможно, это еще одно тупое клише для богатеньких. «Экземпляр», который нанес визит в лофт, выглядел прожженным типом.
Ну что, я прав? Это была инсценировка?
Я только что с нар.
Отвечайте на вопрос, не увиливайте.
Нет. Вы не правы.
Где учат подделывать картины?
Лео улыбнулся, не скрывая сарказма.
Сделаете так еще раз, проворчал Финк, получите в зубы.
Лео промолчал, но улыбаться не перестал.
Вы ведь не успокоитесь? спросил Финк. Снова начнете рисовать фальшивки. Это ведь как наркотик, с него не слезешь. Копировать Пикассо так, что ведутся первоклассные специалисты, все равно что играть в покер с лучшими и брать над ними верх. Между прочим, я обожаю покер. Неплохо играю, замечаю, кто блефует, кто нет, а Пикассо ваш полный отстой.
Лео и глазом не моргнул. Он улыбался.
Думаете, я ни хрена не смыслю в искусстве? Финк подмигнул.
Лео молчал, смотрел сквозь Финка, как в больничной палате Лоррен, где тот чувствовал себя невидимкой, ничтожеством.
Ладно Доминик Финк вздохнул, выплюнул жвачку в картонный стаканчик. Забудьте. Один совет, Ван Меегерен: не пытайтесь меня перехитрить. Мы еще встретимся. Рано или поздно вы снова оступитесь. Это так же точно, как то, что моя мать не ваша Когда придет время, я буду на месте.
Полицейский пошел к двери. Лео улыбался, и улыбка исчезла, только когда он остался один.
Лоррен все еще в больнице Маунт-Синай; она сидит на кровати в своей палате и смотрит на женщину, которая говорит с ней как с десятилеткой. Эта женщина ее мать. В Нью-Йорке 15:13, в Париже 09:13 утра. У них так мало общего, что Лоррен готова усомниться в родстве, иногда она даже сомневается, что их девять месяцев связывала пуповина. С течением лет красота Франсуазы Бальсан утратила блеск, но приобрела подлинность. Черты лица не кажутся суровыми, то, что только угадывалось за прелестной оболочкой, стало очевиднее. Франсуаза жесткая и эгоистичная женщина. Ее тело стало массивным, как старинный буфет.
Ты меня слушаешь или нет? раздраженно спрашивает из планшета мадам Бальсан.
Лоррен смотрит на женщину, сидящую у камина в низком кресле в стиле Людовика XV, между пьемонтским комодом XVIII века и собранием английских и китайских древностей, мастерски расставленных во всех комнатах квартиры на улице Ле-Тасс, в Шестнадцатом округе столицы. Окнами на Трокадеро и Музей Человека.
Да, мама.
Гулять ночью по Центральному парку верх идиотизма, и как тебе только в голову пришло подобное?!
Лоррен не отвечает, она давно поняла, что спорить бессмысленно: последнее слово все равно за матерью. Всегда. Тех, кто не сдается, она доканывает, так зачем терять время?
24 декабря, ей шесть лет, они с матерью катаются на коньках в Рокфеллеровском центре. Внезапно Лоррен подворачивает ногу, падает, морщится от боли, вот-вот заплачет, рядом останавливается мать, смотрит на нее и отдает приказ: «Вставай, на тебя все смотрят. И не ной, как мокрая курица, я не люблю мокрых куриц. Мне за тебя стыдно. Пожалуйста, не позорь мать, поднимайся».
Да ладно тебе, мам, говорит ее младший сын Димитри.
Ему двадцать восемь, и только с ним мать никогда не спорит. В отличие от Лоррен, он не познал гнева матери, не вкусил прелести ее нравоучений, его не унижали, не оттачивали на нем сарказм. Димитри последыш, мамин малыш ростом метр восемьдесят восемь.
Что ты намерена теперь делать? спрашивает он с тревогой в голосе.
Он поразительно красив, у него прекрасная фигура, широкие плечи, светлые глаза смотрят дерзко, с вызовом, волосы вьются, а его животная грация то и дело покоряет сердце очередной подруги Лоррен. Димитри тоже Бальсан, у них общая мать, но разные отцы. Франсуаза носила его под сердцем и уже была в разводе с отцом Лоррен, когда того убили на манхэттенской улице в тридцать восемь лет, но продолжала жить в Нью-Йорке, у них с отцом Лоррен была совместная опека над дочерью. Через некоторое время после убийства Франсуа-Ксавье Демарсана она вернулась во Францию с дочерью и сыном, Лоррен было семь лет, Димитри несколько месяцев.
В Париже мать Лоррен не отказалась от нью-йоркских привычек. Чай, суаре, теннис, вернисажи, поездки в Довиль в хорошую погоду с друзьями, зимой в Куршавель с любовниками. Воспитание детей она препоручила частным школам и нянькам, так Лоррен стала для брата второй матерью.