Светлая сторона? Я хотя бы жива. Хотя бы ускользнула от Красных бандитов. Я не подвергнусь мучениям, которые наверняка для меня уготовил Квотер, узнав о пропаже своего капитана. Квотер не тот человек, в плену которого вы хотели бы очутиться.
Хотя мои новые сопровождающие далеки от идеала, я по крайней мере направляюсь к Мидасу, пусть даже не зная, что меня ждет, как только мы туда доберемся.
Выглянув из окна кареты, я вижу, как на снегу остаются следы от темных копыт, а всадники горделиво сидят в седлах и уверенно движутся вперед.
Теперь я должна быть сильной.
Я пленница армии Четвертого королевства и потому не допущу слабости. Не знаю, такие же золотые у меня кости, как и все остальные части моего тела, но ради собственного же блага надеюсь, что да. Надеюсь, что позвоночник тоже из чистого золота, потому что мне нужна крепкая опора, если я хочу выжить.
Закрыв глаза, я поднимаю руки и прижимаю кончики пальцев к векам, пытаясь прогнать жжение. Я устала, но заснуть не могу. Я не спокойна. Не могу, когда вокруг меня марширует войско, а над головой нависают те жуткие воспоминания.
Неужели еще вчера утром Сэйл был жив? А Дигби грубо раздавал приказы своим людям? Кажется, что прошли недели, месяцы, годы.
Время меняется вместе с мучениями. Оно тянется, удлиняя секунды, продлевая минуты. Я познала на опыте, что страх и боль имеют свойство растягиваться. И словно жестокости в этом мало, наш разум снова и снова заставляет проживать заново эти мгновения даже после того, как они прошли.
Какое гадкое это время.
Я знаю, что оставила частичку себя на том пиратском судне. Я пережила довольно много ужасных минут, чтобы познать это непрестанно болезненное ощущение.
Каждое горе, что я пережила, каждая мучительная боль вырывала из меня по частичке. Я ощущала каждый оторванный кусочек, видела каждый осколок, падающий за спиной на путь моего прошлого. Они оседали, как хлебные крошки, только для того, чтобы их схватили злобные хищные птицы.
В Хайбелле люди порой неделями проделывали путь, чтобы просто взглянуть на меня. Мидас разрешал мне стоять рядом с ним в тронном зале, пока они глазели.
Но сколь бы долго я ни стояла там с ним, на пьедестале, никто так и не увидел меня настоящую. Если бы они только взглянули повнимательнее, то заметили бы, что я всего-навсего истерзанная, изрешеченная девушка, а моя золотистая кожа скрывает разбитое сердце.
Глаза щиплет, подсказывая, что я бы снова заплакала, останься у меня хоть сколько-нибудь слез, но, думаю, и они во мне тоже иссякли.
Я ведать не ведаю, где сейчас другие наложницы и стражники, и понятия не имею, что намеревается со мной сделать командир, но я не дура. Король Рот отправил силы своего войска в Пятое королевство, чтобы вступить в бой с Мидасом, и я боюсь за своего царя так же сильно, как боюсь за себя.
Я вздрагиваю, когда последний лучик солнца наконец падает на землю и прячется за горизонтом. День подошел к концу, и вместе с этим я вынуждаю себя запереть и свои чувства.
Теперь, когда сумерки предвещают скорое наступление ночи, карета резко останавливается. В этом конце Ореи ночь опускается быстро и свирепо, поэтому неудивительно, что армия Четвертого королевства начинает разбивать лагерь.
Я остаюсь в неподвижной карете и прислушиваюсь к солдатам. Из окон мало что видно из-за стоящих по обе стороны лошадей; затененные фигуры, принявшись за работу, двигаются быстро.
Прождав примерно половину часа, я начинаю ерзать: нужда облегчиться становится назойливой. Тело бунтует, голод и жажда не ослабевают, усталость захлестывает, как бурлящее море, которое жаждет утащить меня под воду.
Я просто хочу поспать. Уснуть и не просыпаться, пока боль не стихнет и физическая, и душевная.
Еще рано, напоминаю себе я. Отдыхать еще рано.
Я щипаю себя за локоть, заставляя держаться настороже. Пытаюсь разобрать хотя бы что-то сквозь какофонию звуков снаружи, но тут тускнеет последний свет, и натиск ночи накрывает меня холодным одеялом.
Прислонившись головой к стене кареты, я на мгновение закрываю глаза. Всего на мгновение, убеждаю себя я. Чтобы просто ослабить жжение в припухших глазах, чтобы просто унять боль во всем теле.
Всего на мгновение
Я вскидываюсь и резко открываю глаза, когда в замок вставляют ключ.
Дверь кареты распахивается внезапно и с той же скоростью, с какой у меня вырывается вздох, и на пороге показывается он, угрожающе стоящий под покровом ночи и смотрящий на меня огромными глазами.
Командир Рип.
Глава 3
Аурен
Настороженная и напряженная, я набираю воздуха в грудь и не моргая смотрю на командира. Я вот-вот познаю на собственном опыте, что такое быть его узницей.
Голова кружится. В мыслях один за другим мелькают разные варианты, и я пытаюсь взять себя в руки.
Он схватит меня за волосы и вытащит из кареты? Примется пугать и издеваться? Вынудит раздеться, чтобы лично удостовериться, действительно ли золотая у меня кожа? Передаст по кругу своим солдатам? Мне придется носить цепи?
Я не осмеливаюсь показать ему, о чем думаю. Я не могу давать подсказок насчет того, какие идеи кружат у меня в голове.
Всю грусть, все волнение я наматываю на катушку, как старую пряжу, и прячу рваные нити. Потому что если покажу ему свой страх, если открою свои слабости этому мужчине, он с радостью ухватится за эти нити и дернет, распутав все мои помыслы.
Подави слабость, и возрастет сила
Эти старые, почти забытые слова появляются из ниоткуда, словно сознание припрятало их, чтобы в самый нужный момент о них напомнить.
Я вдруг вспоминаю, как их напевали, тихонько нашептывали мне на ухо, но с неумолимым оттенком в голосе.
Сейчас они во мне отзываются, и это помогает мне держать плечи прямо, помогает гордо поднять подбородок, чтобы встретиться с командиром лицом к лицу.
Под мышкой он держит шлем, а черные волосы несколько взъерошились от долгих часов его ношения. Я рассматриваю его бледное лицо, ряд коротких и тупых шипов над каждой бровью. Воздух пропитывается его давящей аурой, покрывая мой язык, как сахарная пудра, забивая каждую частичку языка.
Эта аура на вкус отдает властью.
Интересно, как бы отреагировали люди, если бы узнали его истинную сущность? Он не человек, в чьих жилах течет магия, унаследованная от дальних предков из рода фейри. Не тот, чье тело изменил и сгноил своей силой король Рот. Не просто командир армии с кровожадным пылом, любящий отрывать головы у своих врагов.
Нет, он гораздо смертоноснее. Более пугающий. Чистокровный фейри, спрятавшийся у всех на виду.
Знай они правду, то разбежались бы в страхе? Или восстали бы против него, как сделали ореанцы сотни лет назад? Они убили бы его, как убили остальных?
В те темные времена часть фейри пытались отразить атаку, но столкнулись с численным превосходством противника, и им не помогла даже их выдающаяся магия. Некоторые фейри попросту не хотели сражаться. Они не хотели убивать людей, которых считали друзьями, возлюбленными, семьей.
Но бросив всего один взгляд на командира Рипа, я понимаю, что он-то как раз и будет сражаться. Он будет сражаться, и Орея проиграет.
Возможно, минуло несколько сотен лет с тех пор, как разделились Орея и Эннвин царство фейри, но даже я потрясена тем, что никто не знает, никто не видит, что он такое на самом деле, тогда как для меня это было сразу же очевидно.
По напряженному взгляду Рипа я понимаю, что не единственная, у кого голова идет кругом. Мы молча изучаем друг друга, давая оценку, анализируя, обдумывая.
Меня снедает любопытство, как сносит ветер растение без корней. Как же очутился здесь командир Рип, в чем заключается его цель? Неужели он всего лишь наемный сторожевой пес короля Ревингера, которого тот спустил с поводка и разрешил скалить зубы и рычать на врагов? Или же у него иные намерения?
Он проводит по моему телу оценивающим взглядом, а я сижу в карете и вижу, как он мысленно делает заметки. Мне требуется все самообладание, чтобы не поерзать, не съежиться под его пристальным взором.
Его взгляд цепляется за мою опухшую щеку и разбитую губу, а потом опускается на помятые ленты, разметавшиеся по карете. Мне не нравится его заинтересованность. Каждый раз, как он смотрит на них, мне хочется спрятать ленты. Если бы им не было так больно, я бы обернула их вокруг тела и скрыла от чужих глаз.
Когда он все же заканчивает меня оценивать, то смотрит в глаза своим черным взглядом. Я замираю, готовая к тому, что он вытащит меня из кареты, станет выкрикивать приказы или угрозы, но командир просто продолжает глядеть, словно чего-то ждет.
Если он ожидает, что я сломаюсь, примусь умолять или плакать, то напрасно. Я не сдамся под его пронизывающим взглядом и не рассыплюсь от его режущего слух молчания. Я просижу тут всю ночь, если потребуется.
Как на зло, мой желудок не такой упрямый, как я, потому что он тотчас издает неприемлемо громкое рычание.
Услышав, командир прищуривает глаза, словно это нанесло ему личное оскорбление.
Ты голодна.
Не будь я в таком диком ужасе, закатила бы глаза.
Конечно, голодна. Я просидела в этой карете целый день, да и Красные бандиты в плену нас точно не угощали роскошными блюдами.
Если его и удивляет презрение в моем тоне, то он этого не показывает.
А Золотая пташка-то может и заклевать, бормочет он и опускает взор на перья на рукаве моего пальто.
Услышав прозвище, я в негодовании скрежещу зубами.
Есть в нем что-то. Или, может, после пережитого ужаса что-то изменилось во мне. Какова бы ни была причина, будь то обстоятельства или конфликт двух миров, среди всех эмоций начинает превалировать гнев. Я пытаюсь подавить его, как пружину в мышеловке, но он не хочет оседать.
Я должна оставаться спокойной, непоколебимой. Мне нужно быть камнем посреди стремительного потока. Теперь я в самой гуще событий, более уязвима, чем раньше, и не могу позволить, чтобы меня снесло течением.
Командир наклоняет голову.
Ты останешься в той палатке, говорит он и показывает рукой налево. Тебе принесут еду и воду. Отхожее место находится на западной окраине лагеря.
Я жду еще распоряжений или угроз, или насильственных действий, но напрасно.
И это все? недоверчиво уточняю я.
Он наклоняет голову, этим движением снова напомнив мне истинного фейри, и я мельком замечаю блеск самого высокого шипа между его лопатками.
А ты чего ждала?
Я подозрительно щурюсь.
Ты самый грозный армейский командир во всей Орее. И я не жду, что ты станешь вести себя иначе, противореча своей репутации.
Стоит этим словам вылететь из моего рта, как командир наклоняется, упираясь руками в раму кареты, и выставляет напоказ зловещие шипы на предплечьях. Бледно-серые переливающиеся чешуйки на его скулах сверкают, как блестящее лезвие серебряного клинка, что уже можно счесть предупреждением.
Я задыхаюсь на вдохе, который застревает в груди, словно облепивший горло сироп.
Поскольку тебе уже, похоже, известна репутация человека, под надзором которого ты оказалась, я не стану тратить твое время понапрасну и пускаться в объяснения, говорит Рип низким голосом, в каждом слове сквозит леденящая кровь нотка. Ты кажешься умной женщиной, поэтому не стоит напоминать, что уйти ты не можешь. Ты замерзнешь до смерти, и я все равно тебя найду.
Сердце рвется из груди: его обещание можно счесть и угрозой.
Я тебя найду.
И найдут меня не его солдаты, а он сам. Не сомневаюсь, что он обыщет всю Пустошь и выследит меня, если я попытаюсь сбежать. Он и впрямь бы меня нашел. Ну что за удача!
Царь Мидас убьет тебя за мое похищение, отвечаю я, хотя все мое тело хочет съежиться от его близости, от его невыносимого присутствия, которое проникает в карету.
Уголок его губ приподнимается так же, как его изогнутые шипы.
С нетерпением жду.
Меня воротит от его надменности, но проблема в том, что я знаю: такая дерзость оправданна. Даже без могущественной древней магии фейри, которая в нем ощущается, он воин до мозга костей. С мускулами, щеголяющими силой, и манерой вести себя, которая свидетельствует о его боевой мощи, он явно не тот, кого я хотела бы видеть вблизи Мидаса.
Похоже, часть моих мыслей проскальзывает сквозь трещинки моей стойкости, потому что командир выпрямляется, и на его лице появляется снисходительное выражение.
О, теперь я понимаю.
Что понимаешь?
Тебе дорог царь-захватчик, он почти выплевывает эти слова, сыпля обвинением таким же острым, как и его клыки.
В недоумении я смотрю на него, на ненависть, стекающую с его губ, как медленный холодный дождь. Если подтвержу его слова, воспользуется ли он ими против меня? Если отрину, поверит ли?
Глядя на мое лицо, он издает насмешливый звук.
Золотой пташке нравится ее клетка. Какая жалость!
В гневе я сжимаю руки. Мне не нужны его суждение, его пренебрежение, его предположение, что он знает меня и мои обстоятельства или имеет право критиковать мои отношения с Мидасом.
Ты не знаешь меня.
Правда? выпаливает он в ответ скрипучим для слуха голосом. В Орее всем известно о фаворитке Мидаса, как и о его способности обращать все в золото.
Я в гневе смотрю на него.
Точно так же всем известно, что король Рот спускает с поводка своего ручного монстра, чтобы тот сделал за него всю грязную работу, отвечаю я и многозначительно смотрю на шипы на его предплечье.
Вокруг Рипа начинает клубиться темная аура, отчего волоски на шее у меня встают дыбом.
О, Золотая пташка, сейчас ты считаешь меня монстром, но ты еще ничего не видела.
Невысказанная угроза проносится, как засушливый ветер, от которого пересыхает во рту.
Нужно быть очень осторожной с этим мужчиной. Нужно всеми силами его избегать, уклоняться от его порочности и постараться выйти из этой передряги невредимой. Но я не могу загадывать наперед, если не знаю, чего ждать.
Как ты со мной поступишь? спрашиваю я, рискнув задать откровенный вопрос в надежде получить мало-мальский намек на то, что меня ожидает.
На его губах появляется злобная и грозная улыбка.
А я еще не говорил? Я верну тебя твоему пленителю, по которому ты так скучаешь. О, какое нас ждет воссоединение!
Без лишних слов командир разворачивается и оставляет меня смотреть ему вслед. Кровь в ушах стучит в такт его шагам.
Не ведаю, что он планирует для моего повелителя, но знаю, что в его намерениях нет ничего доброго. Мидас ждет прибытия своих наложников и фаворитки, а не марширующей к нему вражеской армии.
Я силком принуждаю себя выйти из кареты, мои ленты волочатся за спиной по снегу, меня переполняет обреченность от одного осознания. Я понимаю, что должна сделать. Нужно найти способ предостеречь моего царя.
Остается лишь надеяться, что это не будет стоить мне жизни.
Глава 4
Аурен
Можно подумать, что, пробыв в пути несколько недель, я привыкла справлять нужду в отхожем месте, вырытом в земле. Но нет. Меня тяготит, что нужно задирать юбки и приседать на корточки на снегу.
Я стараюсь управиться как можно быстрее. Светлая сторона: мне удается сделать это, не испачкав сапоги и не шлепнувшись плашмя на снег. Сейчас, в сущности, это уже небольшая победа.
На счастье, я заканчиваю раньше, чем подходит следующий желающий воспользоваться ямой, поэтому волноваться о том, что за мной наблюдают, не приходится. Набрав в ладошки немного пушистого снега, я обмываю им руки, а потом выпрямляюсь и провожу ладонями по мятым юбкам.
Теперь, когда моя самая острая потребность удовлетворена, я обхватываю себя руками, чтобы защититься от холода, который с легкостью проникает даже через шерстяное платье и пальто капитана пиратов.