У меня против воли вырывается удивленный смешок. Вопреки моим сомнениям и опасениям, к Кегу очень легко проникнуться симпатией.
Подношу ко рту чашу, грубый металл царапает губы, когда я опрокидываю содержимое в рот. Глотаю все до последней капли, не распробовав на вкус, что, наверное, к лучшему, судя по жалобам мужчин.
Это варево с консистенцией водянистой каши и небольшим количеством комочков, но оно горячее и съедобное, поэтому я только рада этому угощению. Доев, я поворачиваюсь и ставлю пустую чашу на землю рядом с остальными.
Кег, ухмыляясь, бренчит ложкой по миске и глядит на меня.
Ха! Видите, как быстро она все съела? И не могла остановиться. Вам всем стоило бы у нее поучиться.
Наложница может лишь научить раздвигать ноги.
Я застываю, и вся моя прежняя легкость испаряется, когда несколько солдат разражаются смехом.
Вызываюсь добровольцем на этот урок! кричит другой. Смех становится еще громче.
Ба, ну и я тогда тоже. Давайте на это посмотрим!
Я резко выпрямляюсь. Кег хмурится.
А потом с другой стороны костра раздается зловещий и опасный голос:
Что именно ты хотел бы увидеть?
Глава 10
Аурен
Сердце подскакивает к горлу. Солдаты замирают, шутливый настрой за секунду сменяется тревогой.
Резко переведя взгляд на фигуру по другую сторону от костра, я вижу того, кто говорит. Там стоит командир Рип, руки его висят по бокам, из середины предплечий торчат шипы, напоминая изогнутые клыки в волчьей пасти.
Невзирая на его расслабленный, непринужденный настрой, от него паром валит угроза.
Он выглядит совсем иначе, чем когда я ушла от него сегодня утром. Того разомлевшего, доброго выражения лица, пока он спал, как не бывало. Сейчас это воспоминание настолько чуждо, настолько неуместно, что я начинаю сомневаться, а выглядел ли он так на самом деле. И как только я, пусть даже всего на секунду, осмелилась подумать, что он не такой жуткий, каким кажется?
В сером свете намечающегося рассвета Рип выглядит устрашающе. К его волосам цвета воронова крыла, бездонным глазам прильнули последние остатки ночи, а скулы окрасили потусторонние тени.
Его внешний вид нацелен пугать, стращать. От одного взгляда на него хочется бежать в другую сторону, и я не единственная, кто так считает, потому как солдаты замирают, словно собираются удрать.
На нем та же экипировка из черной кожи, на поясе висит знакомый меч с рукоятью в виде изогнутой ветки. Простая солдатская одежда, которая ничуть не помогает сделать скрывающуюся под ней угрозу менее очевидной. Над всеми довлеет тишина, смолкает даже Кег.
Я так сосредоточена на Рипе, что замечаю стоящего с ним солдата, только когда они оба начинают двигаться к нам. Мужчина на фут выше командира, у него мощная грудь, злые глаза, проколотая губа и длинные каштановые волосы. Именно этот солдат подходил ко мне, когда я шныряла между повозками.
Прекрасно.
Неудивительно, что он такой зоркий подонок. Похоже, он правая рука Рипа.
Они останавливаются перед шеренгой солдат и нацеливаются исключительно на двоих из них.
Озрик, грубым голосом говорит командир Рип. Думаю, эти мужчины высказали пожелание получить урок.
Я тоже это слышал, командир, отвечает Озрик, его губы трогает коварная ухмылка.
Эти два солдата переминаются с ноги на ногу. Один, похоже, сейчас рухнет наземь.
Рип безучастно смотрит на них. Взгляд у него такой колкий, что им можно резать стекло.
Вот и преподайте им этот урок, капитан Озрик.
В улыбке Озрика нет ничего приятного.
С радостью.
Солдаты бледнеют, один из них с шумом сглатывает.
За мной. Озрик поворачивается, и солдаты бредут за ним, а все остальные, включая меня, смотрят им вслед.
Ну все, кроме
Пойдем, Аурен.
Я вздрагиваю от испуга: командир Рип внезапно оказался возле меня.
Куда? настороженно спрашиваю я.
К карете, отвечает он. Не знаю, что меня удивляет сильнее: место назначения или же то, что он мне и правда ответил.
Эй, командир, хотите чашечку каши? спрашивает Кег, помешав нашим с Рипом «гляделкам», о которых я даже не подозревала.
Командир качает головой.
Не сейчас. Он снова переводит на меня черные глаза и поднимает руку, показывая дорогу.
Я иду вперед, и Рип подстраивается под мой темп. Он не ведет меня, а идет слева, не ускоряя и не замедляя шаг. Я слишком хорошо помню о его острых шипах на руках и стараюсь не приближаться. С каждым взмахом его руки прижимаю свою к телу.
Рип замечает это и приподнимает черную бровь.
Нервничаешь?
Осторожничаю, поправляю я, смотря прямо перед собой.
По пути я подмечаю, что лагерь уже проснулся, почти все палатки разобраны, лошади накормлены и запряжены, армия готова вернуться в строй и снова отправиться в долгий путь.
Другие солдаты, независимо от их возраста или комплекции, разбегаются прочь, завидев приближающегося Рипа. Все до одного уважительно склоняют перед ним головы.
Я поглядываю на него краем глаза.
Как вы с Озриком с ними поступите?
С кем?
С теми двумя солдатами.
Он передергивает плечом.
Не волнуйся за них.
Я легонько скрежещу зубами.
Их комментарии касались меня, поэтому, естественно, я волнуюсь. К тому же ты сам сказал, что безоговорочно доверяешь своим солдатам.
Да, доверяю.
Вздохнув от бессилия, я качаю головой.
Нельзя заявлять, что доверяешь своим солдатам, а потом менять мнение, наказывать их или убивать из-за парочки примитивных гнусностей, брошенных пленнице.
Рип резко останавливается, вынуждая остановиться и меня. Мы одновременно поворачиваемся друг к другу лицом посреди оживленного лагеря. Снег хлюпает под ногами, в воздухе висит запах только что потушенных костров, а в легкие проникает влажный, густой холод.
Командир внимательно изучает меня, выражение лица у него непроницаемое.
Ты их защищаешь?
От его тона начинаю злиться. Мне не по душе это недоверие, что он считает меня такой ограниченной.
Я не оправдываю их грубые высказывания. Но ты, а не я, провозгласил себя монстром. Я не хочу, чтобы их наказание было на моей совести, говорю я, потому что мне и без того хватает на руках крови. Больше не нужно. Если тебе необходимо проявить власть или доказать мне свою правоту относительно раннего заявления о «безоговорочном доверии», то не впутывай меня в свои дела. Вряд ли можно винить твоих солдат в том, что они плохо обо мне отзывались. Я враг. Твоя пленница, напоминаю ему я.
Мне ни за что не понять, зачем я напоминаю ему об этом. Если честно, затея дурная. И все же что-то в этом мужчине подпитывает мой гнев.
Я слишком долго держала язык за зубами. Подавляла эмоции, стараясь перехватить их в надежде, что не окажусь под ними погребенной. Так что даже меня удивляют эти реакции, эти разнузданные реплики. Понятия не имею, откуда они взялись, но оттого чувствую волнение.
Позволь, я кое-что проясню, говорит Рип, помешав ходу моих мыслей. Я не собираюсь наказывать этих солдат и уж тем более не стану их убивать. Озрик сделает именно то, что ему было наказано: преподаст им урок.
И что же включает в себя этот урок?
Главным образом чистку отхожего места. Пока они не вспомнят, как положено вести себя королевскому солдату, служащему в армии короля Ревингера.
Я с удивлением смотрю на него.
О. Вот уж не этого я ожидала.
Нашей короткой беседе никто не мешает, но незаметной она не остается. Все бредущие мимо солдаты расступаются, но я чувствую, как они бросают на нас взгляды, вот только приблизиться никто не осмеливается. Мы стоим в неприкосновенном круге, будто в одном из старых колец фейри, которые когда-то давно были разбросаны по всей Орее.
Позволь я проясню еще кое-что, говорит Рип и шагает ко мне. Я уже давно подметила эту его тактику. Ей он пытается выбить меня из колеи, припугнуть своей близостью. Я хочу отойти назад, но вместе с тем не желаю доставлять ему такого удовольствия. Поэтому расставляю ноги пошире и упрямо вскидываю голову.
Те солдаты вели себя грубо и неуместно, но это вовсе не означает, что я им не доверяю. То, что я сказал до этого, правда. Они и волоска на твоей голове не коснутся, если только я им не прикажу. Тебе не угрожает здесь ни один солдат. Он замирает, убедившись, что я его слушаю. К сожалению, сюда не входят правила приличия. К счастью, Озрик знает толк в том, как выправить неподобающее поведение.
Я вспоминаю оскал этого мужчины и его огромные размеры.
Не сомневаюсь.
Рип пригвождает меня взглядом.
Теперь, когда мы разобрались и твоя совесть чиста, не потрудишься рассказать, почему Озрик доложил утром, что вчера вечером ты вела себя подозрительно?
Вот черт.
Подозрительно я себя не вела, отрицаю я. Я просто гуляла по лагерю. Ты вообще-то сам мне разрешил, учитывая, что при мне не было стражи и меня не посадили на цепь. Мы посреди мерзлой пустоши, вокруг солдаты, а ты обещал меня выследить, если я сглуплю и попытаюсь сбежать.
Хм, произносит он, не сделав замечание по поводу моего ехидного тона. Рип опускает взгляд на мое пальто. А как ребра? Лекарь доложил, что ты не разрешила ему тебя осмотреть.
Я в порядке.
Если ты продолжаешь врать, то делай это хотя бы сносно.
Тут он не прав. Я в порядке, а еще превосходно умею лгать. В конце концов, я много лет себе врала. Красивая ложь скрывает множество омерзительных истин.
С ребрами у меня все нормально, но тебе-то какое вообще до них дело? язвительно спрашиваю я.
Возможно, я говорю с ним в подобном тоне, потому что только так чувствую, что обладаю хотя бы какой-то властью. Мое высокомерие это кирпичная стена, закрывающая осыпающуюся беззащитность.
Поскольку, командир Рип, вам не нравится ложь, давайте говорить откровенно, с бросающей вызов насмешкой ехидничаю я. Я знаю, кто ты такой, а еще знаю, кто я жертва, которую ты удерживаешь ради выкупа. Жертва, которой можно подразнить царя Мидаса.
Верно, холодно отвечает Рип, и я недовольно поджимаю губы. И все же невежливо с моей стороны возвращать Мидасу питомца в плохом состоянии.
Меня передергивает.
Питомец. Наложница. Шлюха. Как же я невыразимо устала от ярлыков, которые навешивают на меня люди.
Я не его питомец. Я его фаворитка.
Командир Рип издевательски хмыкает.
Слово иное, а вот смысл тот же.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Рип поднимает руку.
Мне наскучили разговоры о Мидасе.
Хорошо. Я все равно не хочу с тобой болтать, парирую я.
Он язвительно улыбается, показывая клыки.
Чуется, что очень скоро ты передумаешь, Золотая пташка.
Я застываю на месте. В этих словах кроется угроза, но я ни за что не догадаюсь, о чем он сейчас толкует.
Возвращайся в карету, говорит он. Манера держаться у него жесткая, он без особых усилий входит в роль командира. Мы выдвигаемся в десять и продержим путь до наступления сумерек. Предлагаю тебе перед отъездом посетить отхожее место, иначе день точно предстоит неприятный.
Я хочу увидеть наложниц и стражников, отвечаю я, пропуская его приказ мимо ушей.
Он кладет руку на деревянную рукоять меча и наклоняется к моему лицу так близко, что я чуть не проглатываю язык. Я отодвигаюсь назад, чувствуя себя пойманным за шкирку кроликом.
Если чего-то хочешь, придется заслужить.
Рип разворачивается и уходит, солдаты расступаются перед ним, а я смотрю ему вслед.
Не знаю, что он подразумевал под словом «заслужить», но кажется, мне это придется не по нраву.
Глава 11
Царица Малина
Мои служанки взволнованы.
Я то и дело замечаю, как они переглядываются, но делаю вид, будто меня это не волнует. Одна из них так нервничает, что, кажется, вот-вот упадет наземь. Если бы я не была так хорошо обучена держать лицо, на нем уже появилась бы хитрая улыбка.
Нанятая из города портниха сидит на коленях, между бровями у нее залегла глубокая складка. Оценивающим старческим взглядом окидывает подол моего платья. В подушечку для булавок, вшитую в пояс вокруг ее талии, вставлены острые иглы, отчего кажется, будто у нее из живота растет металлический кактус.
Все готово, Ваше Величество.
Хорошо.
Я спускаюсь с деревянной лестницы, которую она принесла с собой, и подхожу к зеркалу в полный рост, стоящему у стены моей гардеробной. При виде своего отражения меня переполняет некая жажда возмездия та, которая медленно зарождается на поверхности тихих вод.
Я поворачиваюсь и гляжу на спинку своего нового платья, зорко его оценивая, а потом снова встаю к зеркалу лицом и провожу ладонями по юбкам.
Пойдет.
Служанки опять переглядываются.
Можете идти, говорю я портнихе.
Она прикусывает губу, а когда встает, старые колени хрустят. Это самая пожилая портниха в Хайбелле, но ее возраст скорее ценность, чем бремя, потому что она трудилась для моей матери, когда я была еще совсем девочкой. Она единственная портниха, которая помнит, какую одежду носили при прежнем дворе.
Ваше Величество, если могу Царь приказал, чтобы вся одежда при его дворе была золотой, вмешивается старая карга, словно это правило вдруг вылетело у меня из головы. Словно такое вообще возможно, когда всюду этот аляповатый цвет.
Я прекрасно осведомлена обо всех приказах царя, невозмутимо отвечаю я, теребя бархатные пуговки на груди. Мой туалет идеален. Именно такими я помню платья своей матери. Белое, с рукавами и воротничком, отороченными мехом, и серебристо-голубой вышивкой, украшенное розеткой, которая идеально подходит под цвет моих глаз.
Это платье сидит на мне гораздо лучше любого из тех золотых нарядов, что я носила последние десять лет.
Вы закончите оставшиеся платья и пальто за две недели? уточняю я.
Да, Ваше Величество, отвечает портниха.
Хорошо. Вы свободны.
Женщина быстро собирает свое добро, бугристыми руками переворачивает деревянную лестницу, чтобы поскорее убрать в нее мерную ленту, запасные иголки, полоски ткани и ножницы, после чего отвешивает низкий поклон и выходит за дверь.
Моя царица, позволите заплести вам волосы?
Я смотрю на свою служанку: ее щечки-яблочки нарумянены мерцающей золотой пудрой. Это дань моде для всех женщин и некоторых мужчин, которые живут в Хайбелле. Но девчонке желтоватая золотая пыль придает болезненный вид. Вот что еще я должна изменить.
В конце концов, внешний вид составляет о вас половину мнения.
Да, отвечаю я, а потом иду к туалетному столику и сажусь.
Заметив, что девушка тянется к коробке золотых блесток, чтобы припорошить ими мои белые волосы, я качаю головой.
Нет. Никакого золота. Отныне без него.
От удивления ее рука повисает в воздухе, но мои намерения должны быть ясны уже сейчас. Она быстро приходит в себя, хватает гребень и легкими прикосновениями расчесывает мои распущенные волосы.
Я пристально слежу за каждым ее действием, подсказываю, пока она укладывает мои волосы. Служанка заплетает одну косу, начинающуюся у правого виска, шириной не больше моего пальца, загибает ее и оставляет под левым ухом. Создается эффект ниспадающих гладких белых волос, словно речные пороги застыли, не достигнув края.
Не дав девчонке украсить прическу золотыми шпильками или лентами, я говорю:
Только корону.
Она кивает и поворачивается к шкафу в дальней части комнаты, где я храню царские драгоценности и короны, но я ее останавливаю.
Не оттуда. Я надену эту.
Она застывает в нерешительности, не в силах скрыть проступившую на лице растерянность.
Ваше Величество?
Я протягиваю руки к серебряной шкатулке, которую перед этим поставила на свой туалетный столик. Она тяжелая, металл уже потускнел, но я вожу пальцами по изящной филиграни, украшающей корпус. В моем прикосновении одно благоговение.
Она принадлежала моей матери, тихо говорю я и провожу пальцем по очертаниям колокола, из полой середины которого свисают сосульки. Я почти слышу издаваемый им звук холодный чистый звон, эхом разносящийся по мерзлым горам.