Мощная обучающая программа, вставил Чарли.
Единственный надежный аналог эмпирического подхода, улыбнулся Сиес, и гораздо более эффективный в плане полноты и скорости. Хочу еще подчеркнуть методика основана не на простом внушении. Церебростиль не может имплантировать в сознание ложные данные, сколь бы логичными они ни были, поскольку в конечном итоге сделанный вывод вступит в противоречие с известными фактами, и вся конструкция будет разрушена. Кроме того, церебростиль не является чем-то наподобие щупа, с помощью которого можно выведать чьи-либо секреты и тайные мысли. Мы смогли провести различие между динамическими, секвенциально-деятельностными потоками мыслительной активности, и статическими структурами сознания, выполняющими функцию хранения информации. Если наставник к своему заключению о молекулярной основе взаимодействия алкоголя и воды подверстает динамические последовательности, на основе которых он пришел к такому выводу, это не означает, что обучающийся тотчас же получит полные сведения о жизни наставника, а также его вкусовых предпочтениях относительно фруктов или овощей.
Сиес внимательно посмотрел на Чарли и продолжил:
Я так подробно об этом говорю потому, что вскоре тебе предстоит общаться с людьми, и тебе необходимо знать, как они получили столь всестороннее образование. А получили они его благодаря именно церебростилю, всего за двадцать восемь дней, причем с новой информацией они работали каждый день в течение получаса, а остальное время были заняты налаживанием связей между различными ее блоками, и это, кстати, не отвлекало их от прочих занятий.
Я бы хотел посмотреть на это устройство, сказал Чарли.
Здесь его нет, но ты с ним уже знаком. Иначе как бы ты выучил наш язык всего за двенадцать минут?
Это был тот шлем в операционной у Миелвиса?
Именно.
Некоторое время Чарли размышлял, после чего сказал:
Сиес! Но, если вы располагаете такими возможностями, зачем мне самому изучать Ледом перед тем, как вы отправите меня домой? Почему бы не вбить в мою голову всю необходимую информацию с помощью церебростиля? Еще двенадцать минут и готово!
Сиес мрачно покачал головой.
Нам важно узнать твое мнение о нашей цивилизации, сказал он. Твое мнение, мнение Чарли Джонса. Если ты узнаешь истину посредством церебростиля, это неплохо. Но нам нужно, чтобы ты все узнал с помощью инструмента, который называется Чарли Джонс. И нам интересны выводы, которые сделает по поводу нашего мира именно Чарли Джонс, и никто иной.
Ты полагаешь, я не смогу поверить во все, что увижу?
Думаю, да. Понимаешь, церебростиль действительно покажет нам реакции Чарли Джонса на истину. Но твои собственные наблюдения дадут нам возможность увидеть реакцию Чарли Джонса на то, что он сочтет истиной, а это разные вещи.
Но зачем вам это нужно?
Сиес пожал плечами.
Мы определяем собственный азимут, сказал он. Выверяем курс.
И, не дав Чарли оценить сказанное и задать следующий вопрос, Сиес поспешил подвести итог.
Мы не маги и не волшебники, сказал он. И не удивляйся, когда ты поймешь, что мы также не являемся культурой изощренных и разнообразных технологий. Конечно, мы многое можем. Но все, что мы делаем, мы делаем с помощью двух устройств, которые, как сообщил мне Филос, тебе были неизвестны. Это А-поле и церебростиль. С их помощью мы решили две главные проблемы проблему энергии, которой у нас теперь более чем достаточно, и проблему образования, на которое мы больше не тратим ни время, ни людские ресурсы. И это освобождает нас для другого.
Но для чего? спросил Чарли.
Сиес улыбнулся.
Ты увидишь
Мам! говорит Карен.
Джанетт купает свою трехлетнюю дочь в ванне.
Что, солнышко?
А я правда появилась из твоего животика?
Да, солнышко!
А вот и нет!
Кто тебе сказал?
Дейви говорит, это он появился из твоего животика.
Джанетт смеется.
Да, это правда! говорит она. А ну-ка закрой глазки, а то мыло попадет.
Но если Дейви появился из твоего животика, почему я не появилась из папиного?
Джанетт кусает губы, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Она всегда так делает и, как правило, ей удается сдержаться, если только первыми не начинают смеяться дети.
Почему, мам?
Детки появляются только у мам, солнышко.
А у пап никогда?
Никогда.
Джанетт взбивает пену и смывает, взбивает и смывает пока Карен, отмытая и розовощекая, не открывает свои голубые глаза.
Я хочу пускать пузыри, говорит она.
Но, солнышко, я только что промыла твои волосы.
Умоляющий взгляд не разрешишь, я заплачу, заставляет Джанетт смилостивиться. Она улыбается и говорит:
Хорошо, но только недолго. И не разрешай пузырям садиться на голову.
Ладно!
Карен радостно смотрит, как Джанетт выливает в ванну порцию шампуня и включает горячую воду, которая тут же начинает интенсивно пениться. Джанетт стоит рядом чтобы, с одной стороны, защитить волосы Карен от пены, а с другой потому что она и сама наслаждается процессом.
Так что ж, говорит Карен, тогда папы нам не нужны.
Ну как не нужны! не соглашается Джанетт. А кто будет ходить на работу, приносить леденцы, газонокосилки и все остальное?
Я не про то. Я имею в виду детей. У пап не бывает детей.
Ты не права, солнышко. Они нам здорово помогают.
Но как, мам?
Уже очень много пены, солнышко. И вода слишком горячая.
Джанетт перекрывает воду.
Так как, мам?
Видишь ли, солнышко, тебе это пока трудно понять, но дело в том, что папочка любит мамочку. Любит по-особому. И когда он это делает, то у нее и получается ребеночек.
Пока Джанетт это говорит, Карен находит небольшой обмылок и пытается вставить себе туда, куда мыло вставлять не стоит. Джанетт тянется к ней, хватает за ручку и шлепает.
Карен! говорит она строго. Нельзя там трогать! Это нехорошо!
Ну что ж, ты начинаешь в этом разбираться, сказал Филос.
Он встретил Чарли у основания невидимого лифта, появившись внезапно словно случайно проходил мимо. Его глаза светились от некоего тайного внутреннего удовольствия. А может быть, это было не удовольствие, а удовлетворенность собственной осведомленностью. А может, и печаль.
Просто ужасно, как Сиес отвечает на мои вопросы, сказал Чарли. Всегда остается ощущение, что он что-то скрывает.
Филос рассмеялся. Чарли уже успел заметить, что у него очень приятный смех.
Мне кажется, сказал ледомец, что ты уже готов для главного блюда в нашем меню. Первый детский центр вот как оно называется.
Чарли посмотрел на здание Первого медицинского, потом Первого научного.
А это что, не главные?
Нет, отозвался Филос. Они лишь оболочка, рамка, техническое обеспечение. Значимость их не так уж и велика. Первый детский это суть нашей сути, самое замечательное, самое большое, что у нас есть.
Чарли окинул взглядом громаду здания, висящего над ним, и вопросительно посмотрел на Филоса.
Должно быть, это достаточно далеко, верно?
Почему ты так решил?
Ну, если он больше, чем эти здания, а его не видно, значит, он далеко за горизонтом, так?
Ты увидишь его и отсюда, улыбнулся Филос. Вот он.
И ледомец показал на небольшой коттедж, спрятавшийся в складках холма, покрытых безупречно ухоженным газоном; по его невысоким белым стенам вился огненно-красный плющ, на окнах стояли ящики с цветами, а на углу белая стена уступала место внушительной конструкции из больших валунов, оказавшейся трубой, из которой изящно струился голубой дымок.
Не возражаешь, если мы чуть пройдемся? спросил Филос.
Чарли вдохнул свежий теплый воздух, ощутил, как упруго прогибается под его подошвами трава, и ответил:
Конечно не возражаю.
И они отправились к коттеджу, но не прямиком, а петляя, по склонам покатых холмов.
И что там? спросил Чарли.
Увидишь, ответил Филос, похоже, томимый радостным ожиданием.
У тебя были дети? спросил он.
Нет, ответил Чарли, немедленно подумав о Лоре.
А если бы были, ты бы их любил?
Думаю, любил бы, отозвался Чарли.
И почему? спросил Филос, после чего остановился, взял Чарли за руку и, развернув его к себе, серьезно посмотрел в глаза.
Не торопись отвечать, сказал он. Подумай.
Озадаченный, Чарли не смог найти в качестве ответа ничего, кроме:
хорошо.
Филос кивнул, и они пошли дальше. По мере приближения к коттеджу Филос проявлял все большее нетерпение, и Чарли даже показалось, что от него исходит некая энергия Чарли вспомнил виденный когда-то давно документальный фильм, фильм о путешествии. Камера была установлена на самолете, который летел на небольшой высоте над полями и домами, дорогами и рощами, и земля быстро уносилась прочь, но ничего не происходило; и ничто не предвещало, что должно произойти нечто значительное, и, казалось, что скучный ландшафт будет вечно, с назойливой монотонностью, лететь куда-то назад, в прошлое если бы не музыка. Музыка, полная напряженного ожидания, готовила зрителя к последнему взрыву цвета и форм, и сама взорвалась мощным tutti всех инструментов, когда самолет вдруг вылетел в безмерное пространство Большого Каньона, в лоне которого теснилась река Колорадо.
Смотри! тронул Чарли за руку Филос.
Чарли посмотрел и увидел юного ледомца в желтой шелковой тунике, который, прислонившись к скале, стоял у них на пути. Когда Чарли и Филос приблизились к юноше, произошло то, чего Чарли никак не ожидал: обычно, когда люди, даже незнакомые, встречаются, происходит некое взаимодействие обмен взглядами, улыбки Здесь же не произошло ничего. Молодой ледомец стоял, опершись спиной о скалу, на одной ноге, согнув вторую и ухватившись ладонями за внутреннюю сторону бедра. На изящно очерченном лице застыло отрешенное выражение, а полуприкрытые глаза смотрели в никуда.
Что с ним? тихо спросил Чарли.
Тихо! прошептал Филос.
Как можно более осторожно они прошли мимо молодого человека в тунике. Филос, поравнявшись с юношей, помахал ладонью перед его лицом никакой реакции.
Они пошли дальше, причем Чарли поминутно оборачивался, чтобы взглянуть на странного молодого человека, но тот так ни разу и не пошевелился только края его туники легко колыхались на ветерке. Наконец, впавшая в транс фигура скрылась за поворотом, и Чарли сказал:
Помнится, ты говорил, что ледомцы не спят. То есть вообще не спят, никогда!
А это был не сон.
Но что же тогда? Он что, болен?
Нет, покачал головой Филос. И я рад, что ты увидел этого юношу в таком состоянии. Время от времени тебе придется столкиваться с подобным. Он просто остановился вот и все!
Но что с ним?
Абсолютно ничего! Назови это перерывом, паузой. Кстати, такие вещи достаточно обычны и в твои времена. Американские индейцы с Больших равнин делали то же самое, равно как и кочевники с Атласских гор. Это не сон. Но кое-что общее со сном здесь есть. Ты когда-нибудь изучал этот предмет?
Ну, я бы не назвал это изучением!
А я изучал, произнес Филос. Самое интересное здесь вот что: когда ты спишь, ты видишь сны. Иными словами, галлюцинируешь. Когда спишь регулярно, ты регулярно и галлюцинируешь, хотя сон здесь лишь удобная оболочка, а галлюцинации можно переживать и вне сна.
Мы называем это грезами.
Как бы ты это ни называл, это универсальная способность человеческого мозга, а может быть, и не только человеческого. Интересно то, что, если лишить сознание способности галлюцинировать: например, если будить человека всякий раз, когда он погружается в грезы, то мозг не выдерживает.
Ломается, что ли?
Что-то вроде того, ответил Филос.
То есть, если бы ты разбудил этого ледомца в желтой тунике, он сошел бы с ума? спросил Чарли. И, помолчав, поинтересовался: Вы что, тут все такие хрупкие? Пальцем не тронь?
Филос рассмеялся грубость Чарли (естественная реакция на нечто нелепое) его позабавила.
Нет! сказал он. Я говорил о гипотетической, чисто лабораторной ситуации. В обычной жизни никто не станет прерывать чей-либо сон настойчиво и регулярно. И, уверяю тебя, этот молодой человек нас видел, осознавал наше присутствие. То есть у него был выбор, но он предпочел сосредоточиться на том, что происходило в его голове. Если бы я был более настойчив или, скажем, если бы его отвлек от его видений твой голос
Это было сказано мягко, но Чарли понял он говорит не так, как другие; его голос звучал как фагот среди флейт.
если бы твой голос, продолжал Филос, отвлек его от его видений, он бы заговорил с нами, простил бы нас за то, что мы вторглись в его грезы, попрощался бы с нами.
Но зачем это нужно? Какова цель?
Зачем? переспросил Филос. Это механизм, с помощью которого сознание отключается от реальности и начинает связывать данные, которые в действительности связанными быть не могут. Кстати, ваша художественная литература изрядно насыщена галлюцинаторными образами: свиньи с крыльями, человеческая свобода, огнедышащие драконы, мудрость большинства, василиск, голем, равенство полов.
Послушай-ка! воскликнул Чарли сердито, и тут же осекся растормошить Филоса грубостью и злостью нельзя, он это чувствовал, а потому сказал, сдерживая себя:
Ты играешь со мной. Это игра. Причем ты правила знаешь, а я нет.
Обезоруживающе улыбнувшись, Филос заставил Чарли замолчать, после чего сказал извиняющимся, мягким тоном:
Ты просто знакомишься с Ледомом, а я тебя сопровождаю. Серьезно я буду с тобой говорить после того, как ты все увидишь.
Серьезно?
Да. Я буду говорить с тобой об истории. Потому что Ледом современный это одно, а Ледом плюс история нечто совершенно другое.
Продолжай.
А если учесть и историю твоего вида, нарисуется третья картинка, заявил Филос. Но об этом я пока умолчу, чтобы лишний раз не извиняться.
Чарли неожиданно для себя рассмеялся, и они пошли дальше.
За несколько сотен ярдов до коттеджа Филос резко свернул направо, и по весьма крутому склону они поднялись на вершину холма. Филос, который шел впереди, остановился и жестом подозвал Чарли.
Давай понаблюдаем за ними отсюда, сказал он.
Чарли повернулся к коттеджу. Оказалось, что тот стоит на краю обширной долины, частично заросшей лесом (впрочем, это мог быть и искусственно посаженный сад в Ледоме невозможно найти ни одной прямой линии), а частично покрытой полями cельхозкультур. Вся местность напоминала парк точно такой же, что окружал большие здания. Дальше, в глубине долины, виднелись еще коттеджи, стоящие на почтительном, до полумили, друг от друга расстоянии. Каждый коттедж имел свой собственный, неповторимый облик это касалось использованного при строительстве дерева, камня, штукатурки, даже дерна, которым были выложены дворики. Всего Чарли насчитал до двадцати пяти коттеджей, хотя их могло быть и больше. Подобные лепесткам экзотических цветов, в лесах и полях, окружавших коттеджи, а также на границах долины и вдоль пронизывающих ее двух небольших речек виднелись яркие одеяния местных жителей. И над всем нависал, словно купол, серебристый небосклон, который опускался за холмами естественными границами долины, похожей на широкое блюдо.
Вот он, Первый детский, сказал Филос.
Чарли заглянул за покрытую соломой крышу первого коттеджа, осмотрел двор, а также расположенный перед домом бассейн. Потом до него донеслось пение, и он увидел детей.
Мистер и миссис Рейли ходят среди рядов детской одежды в западном крыле огромного придорожного супермаркета. Детей они оставили на улице, в машине. Сегодня жарко, и родители торопятся. Херб толкает перед собой тележку, Джанетт перебирает висящие на вешалках детские вещи.