Довольный своим новым одеянием, он бесцельно потрогал нелепый черный шар, громоздящийся на голове, и, подойдя к золотистым планкам, дотронулся до них ладонью. Открылась дверь, и вошел Филос (он что, все эти восемь часов простоял, уткнувшись носом в дверь?). На нем был широкий килт оранжево-желтого цвета, сандалии того же тона, и черное болеро, которое он надел задом наперед, что, впрочем, казалось вполне уместным. Когда Филос встретился глазами с Чарли, лицо его просветлело.
Уже оделся? спросил он. Отлично!
После чего лицо его сморщилось, приняв выражение, которое ввергло Чарли в недоумение.
Что-то не так? спросил он. Жаль, что у меня нет зеркала.
Понимаю, отозвался Филос. Ты позволишь?
И замолчал.
Чарли понял, что Филос каким-то образом хочет исполнить его просьбу. Но как и почему он просит позволения?
Конечно, кивнул он, и тут же от удивления у него перехватило дыхание.
Филос соединил ладони и тотчас исчез, а вместо него перед Чарли появился некто в плаще цвета морской волны с высоким воротником; воротник обрамлял длинное лицо, а ниже виднелись изящные шорты с аккуратными складками передника, и мягкие полусапожки. Плечи были голые, на голове торчал немыслимый черный шар, но даже эта дурацкая деталь не портила ощущения чего-то в высшей степени модного и элегантного. Как ни странно, на само лицо Чарли внимания не обратил.
Ну как, все в порядке? спросил Филос, когда фигура исчезла, и он вновь появился перед Чарли, который все еще стоял с открытым от удивления ртом.
Как ты это делаешь?
О, я совсем забыл; ты этого еще не видел, отозвался Филос.
Он протянул руку. Его запястье обхватывал браслет голубого металла из такого же была сделана ложка, с помощью которой Чарли управился с завтраком.
Когда я трогаю браслет пальцем, появляется вполне приличное зеркало, объяснил Филос.
Он продемонстрировал действие браслета на мгновение перед Чарли вновь появилась элегантная фигура с идиотским шаром на голове.
Да, неплохая игрушка, кивнул Чарли, который любил всевозможные хитроумные приспособления. Но на кой черт таскать с собой зеркало? Ты сам можешь в него посмотреться?
Увы, нет, ответил Филос, с лица которого все еще не сошли недоуменные морщины, через которые, впрочем, теперь пробилась улыбка. Это преимущественно защитное устройство. Мы здесь редко ссоримся, и одна из причин этого наши зеркала. Представь: ты устал, тебе все осточертело, ты ведешь себя абсолютно нелогично (это слово включало в себя дополнительные значения «глупо» и «оскорбительно»), и тут тебе показывают тебя таким, как тебя видят другие.
Да, это способно успокоить любого.
Именно поэтому прежде чем вызвать зеркало, мы просим друг у друга позволения. Чистая вежливость. Думаю, это вообще свойственно любой человеческой культуре в том числе, и вашей. Человеку не нравится, когда ему демонстрируют его самого, если, конечно, он сам об этом не попросит.
Да, у вас тут настоящая игровая комната, восхищенно проговорил Чарли.
И, показав Филосу на свой наряд, спросил:
А как я выгляжу?
Филос оглядел его с ног до головы, и морщинки на его лице углубились.
Все отлично, сказал он.
Впрочем, в голосе его слышалось некое напряжение.
Замечательно, повторил он. Все выбрал со вкусом. Идем?
Слушай, сказал Чарли, помедлив. Тебя что-то беспокоит? Если я сделал что-то не так, самое время об этом сказать.
Ну, если ты сам спрашиваешь (видно было, что Филос тщательнейшим образом подбирает слова), то скажи тебе так мила эта эта шляпа?
Эта? переспросил Чарли. Да я про нее совсем забыл. Она совсем ничего не весит, а, потом, это зеркало, все такое
И решительно закончил:
Абсолютно не мила! Я просто примерил ее, а теперь не могу снять.
Ну, это не проблема.
Филос раскрыл шкаф и извлек оттуда нечто, размером и формой напоминающее рожок для обуви.
Вот, сказал он. Дотронься до шляпы.
Чарли так и сделал. Черный шар, отделившись от его головы, упал на пол и, подпрыгнув пару раз, затих. Чарли отфутболил его в глубь шкафа, отправив туда же и рожок.
Что это? спросил он.
Деактиватор статического электричества, пояснил Филос.
И что, одежда держится на вас и на мне из-за статического электричества? спросил Чарли.
Да, ответил Филос. Видишь ли, эта материя не просто мертвый материал. Хотя я не очень-то в этом разбираюсь. Спроси у Сиеса.
Чарли внимательно посмотрел на Филоса.
Тебя все еще что-то беспокоит, сказал он. Ну-ка, выкладывай, что ты думаешь!
Беспокойное выражение не покидало физиономии Филоса.
Я бы предпочел промолчать, а то
Что такое?
Когда тебе что-то не нравится, ты занимаешься рукоприкладством Точнее ногоприкладством.
О, мне очень жаль, что я так себя вел. Но теперь все иначе. Поэтому я готов услышать все что угодно.
Знаешь, что ты надел себе на голову?
Нет.
Турнюр.
Расхохотавшись, они вышли из комнаты и отправились к Миелвису.
Что-то они заигрались, говорит Смитти.
Игра как форма протеста.
Протест так себе, не вполне адекватен.
Смитти не хочет унижать Херба, но про себя смеется.
Наступает тишина. Все уже сказано, слова кончились. Оба понимают, что каждый из них ищет тему для разговора, и не находит. Странно, неужели нельзя просто помолчать? Но Херб держит язык за зубами, а то, чего доброго, сосед решит, что он опять хочет взяться за что-то серьезное.
Манжеты на брюках снова выходят из моды, через минуту говорит Смитти.
И опять миллионы парней будут перешивать штаны. А интересно, куда портные денут отрезанные манжеты? А производители? На что пойдет освободившаяся ткань?
Наделают ковриков.
Цена такая же, говорит Херб, имея в виду брюки без манжет.
Точно, отзывается Смитти, понимая, что сказал Херб.
И вновь тишина.
Наконец Херб задает вопрос:
У тебя много немнущихся костюмов? Которые после стирки не нужно гладить.
Ну, есть несколько. У всех нынче такие есть.
А их что, реально стирают?
Конечно нет, качает головой Смитти. В химчистках применяют специальный метод. Отлично работает.
Зачем же тогда на этикетках пишут, что можно стирать и не гладить?
Да какая разница, что там пишут?
Ты прав, отзывается Херб, находя удобный момент, чтобы соскочить с темы.
А вон и Фаррел из первого дома, произносит, ухмыльнувшись, Смитти.
Он смотрит через фасадное окно на стоящий на противоположной улице, по диагонали, дом.
Что он там, интересно, делает? спрашивает Херб.
Ящик смотрит, я думаю. Кресло у него идиотское.
Херб встает и пересекает комнату с подносом в руках. Ставит поднос на стол и возвращается. Никто на таком расстоянии и не подумает, что он подглядывает.
Обычное кресло с обивкой. Что в нем такого?
Красное! Кто в здравом уме в такую комнату внесет красное кресло?
Да не переживай, Смитти! Наверняка скоро пригласит дизайнера и будет все переделывать.
А помнишь, два года назад он все зашил сосной. Типа как на ранчо. А потом, и недели не прошло, притащил зеленое кресло. Тоже мне, мистер Первый Американец!
Помню, кивает головой Херб.
Недели не прошло!
Ну?
Недели!
Херб взвешивает сказанное и говорит:
Он что, может себе позволить нанимать дизайнера и рабочих каждые два года?
Может, у него родственники богатые? отзывается Смитти.
А ты его знаешь?
Я? Нет, конечно. Никогда там не был. Мы едва здороваемся.
Хотя он, похоже, едва концы с концами сводит.
Откуда известно?
На машину посмотри.
Может, он все деньги вбивает в дом!
Все равно странные люди.
И что это значит?
Тилли видела, как она покупает в магазине черную патоку.
Черт побери, качает головой Херб. Это ни о чем не говорит. Патока это вроде как народная медицина. Едят же люди всякую траву. А что касается машины, так, может, ему наплевать, что кого-то напрягает, что его машине полтора года.
Молчание.
Пора бы мне покрасить дом, говорит Смитти.
Мне тоже, вторит ему Херб.
Полосы белого света разрезают лужайку перед домом. Пикап Смитов въезжает на дорожку, заворачивает на стоянку и затихает. Дважды хлопают двери словно двусложное слово. Приближаются женские голоса; дамы говорят одновременно, но ни одна не упускает ни слова из сказанного подругой. Распахивается дверь, входит Тилли, за ней Джанетт.
Привет, парни! Отчего так тихо?
Солидные мужчины, солидный разговор, отзывается Смитти.
Они шли по волнообразным коридорам, дважды оказываясь над бездонными с виду колодцами безо всякого для себя вреда. По этим колодцам они взлетели на верхние этажи, в просторное помещение, где их ждал Миелвис. Он был один. Его одеяние, состоящее из широкой желто-пурпурной ленты, которая по диагонали охватывала его тело от левого плеча, через талию и к правой ноге, делало его фигурой весьма представительной. Он приветствовал Чарли весело, но степенно, после чего открыто одобрил наряд гостя.
Я вас оставлю, сказал Филос, на которого Миелвис не обратил ровно никакого внимания (может быть, это говорило не о пренебрежении, а как раз наоборот о высшей степени дружеского расположения, не нуждающегося в формальных выражениях?), пока тот не заговорил. Миелвис кивнул и улыбнулся. Филос исчез.
Исключительно тактичен, одобрительно сказал Миелвис. Такой Филос у нас один.
Он очень много для меня сделал, сказал Чарли и, помимо собственной воли, добавил:
Как мне кажется
Ну что ж, Миелвис окинул его внимательным взглядом, Филос говорит, ты чувствуешь себя гораздо лучше.
Скажем так, я только начинаю понимать, как я себя чувствую, отозвался Чарли. А это гораздо больше того, что я знал, когда здесь оказался.
Ну что ж, опыт был нелегкий, спору нет.
Чарли внимательно рассматривал Миелвиса. Что-либо определенное сказать по поводу возраста ледомцев он был не в состоянии, и, если Миелвис казался старше остальных, то лишь потому, что прочие выказывали ему явное, особого рода уважение. А еще он был несколько крупнее остальных, с более полным, чем у прочих местных, лицом и каким-то странным расположением глаз. Но ни в одном из встреченных им аборигенов Чарли не заметил явных и безусловных признаков старения.
Итак, ты хочешь узнать о нас все, так?
Именно!
И зачем?
Это мой билет на дорогу домой.
Идиома была настолько изношенной, что, вероятно, не могла быть выражена на ледомском, и Чарли понял это, как только произнес эти слова. В местном языке не существовало понятий «платить» и «получать доступ», а слова, которые он использовал, чтобы передать значение «билет», означали скорее «этикетка» или «индекс».
Я имею в виду, продолжил он, когда я увижу все, что мне покажут
и о чем ты только пожелаешь спросить
и я расскажу вам, что я обо всем этом думаю, вы сможете отправить меня туда, откуда забрали.
Я очень рад, что могу подтвердить это, сказал Миелвис, и у Чарли возникло ощущение, что его собеседник своими словами и интонацией дает понять, что подтверждение существующей между Ледомом и Чарли договоренности дается ему не без труда.
Ну что ж, начнем! проговорил Миелвис, и в его устах это прозвучало как острота.
Чарли озадаченно засмеялся.
Я даже не знаю, с чего! сказал он.
Он читал у кого-то, скорее всего у Чарльза Форта, замечательную фразу: если хочешь измерить длину окружности, начни из любой точки.
Ну что ж, сказал он наконец, мне хочется узнать о ледомцах что-нибудь очень личное.
Миелвис развел руками.
Спрашивай все, что считаешь нужным.
Но робость неожиданно овладела Чарли, и он не смог задать прямого вопроса. Вместо этого он начал осторожно подбирать слова:
Вчера, перед тем как я лег спать, Филос сказал, что что ледомцы никогда не видели мужского тела. Из этого я вывел, что вы все женщины. Но Филос сказал, что это не так. Но ведь можно быть либо тем, либо другим, верно?
Миелвис не ответил. Он неподвижно смотрел в глаза Чарли, и на губах его застыла мягкая дружелюбная улыбка. Несмотря на все возрастающее смущение, Чарли опознал технику, которую использовал Миелвис, и по достоинству оценил ее когда-то у него был учитель, который вел себя точно так же. Он словно приглашал собеседника самому найти ответ и сделать выводы. Но такая техника применима лишь к тому, кто располагает всеми необходимыми фактами и способен ими распорядиться на этом были основаны детективные романы про Эллери Куина, где читателю предлагалось самому определить, кто убийца, на основании имеющихся сведений.
Чарли попытался вспомнить и оценить все тревожившие его впечатления, произведенные за этот короткий срок на него местными жителями. Что его смутило? Увеличенные, хотя и не слишком, грудные мышцы, размер пигментированного пятна вокруг соска, отсутствие широкоплечих и узкобедрых индивидуумов. Что касается прочих внешних характеристик, таких, как длина волос, то прически, как правило, у местных были короткие, но это не могло сбить Чарли с толку как и разнообразие одеяний.
Затем он мысленно обратился к языку, на котором, как он справедливо полагал, мог говорить достаточно свободно, но который по-прежнему периодически ставил его в тупик. Он взглянул на Миелвиса, который продолжал серьезно и одновременно терпеливо смотреть на него, и произнес про себя на ледомском: «Я смотрю на него», после чего стал анализировать местоимение «него» и обнаружил, что оно не несет значения мужского рода. Нет, это было личное местоимение, его нельзя было использовать по отношению к вещам, но в ледомском языке оно было лишено гендерных характеристик. Если Чарли считал, что местоимение «он» и его производные относится к мужскому роду, то это было ошибкой самого Чарли, и теперь он это понимал.
Но если личные местоимения в ледомском не выражали характеристик рода, означало ли это, что местные жители не имели половых признаков? Чарли понял лишь это допущение позволяло хоть как-то соотнести замечание Филоса с действительностью: мужчин они не видели, но и женщинами не были.
Слова и понятия «мужское» и «женское» существовали в языке, но И Чарли понял: ледомцы несли в себе оба начала. Они были одновременно и мужчинами, и женщинами.
Чарли взглянул Миелвису в глаза. Тот терпеливо ждал.
Вы и то, и другое, сказал Чарли.
Несколько мгновений его собеседник, застыв, будто каменное изваяние, молчал. Потом лицо его расплылось в довольной улыбке.
Тебе это кажется ужасным? спросил он.
Я пока не решил, ужасно это или нет, отозвался Чарли. Я просто хочу понять, насколько это возможно.
Я тебе покажу, сказал Миелвис и, поднявшись, все так же торжественно обошел стол и приблизился к Чарли, который от волнения едва дышал.
Привет, парни! говорит Тилли Смит. Что так тихо?
Мужской разговор, отзывается Смитти.
Вступает Херб:
Привет, девицы! Как покатали шары?
Три броска и партия закончена, отзывается Джанетт.
Хербу хватает одного, произносит Смитти бесстрастно, хотя это и неправда.
Тилли подхватывает:
А не накидаться ли нам всем? Налей-ка, Смитти.
Только не нам, отрицательно качает головой Херб, позвякивая льдом в пустом стакане. Я свою норму залил, и мне хватит.
Мне тоже, подхватывает Джанетт, поймавшая мысль мужа.
Херб встает.
Спасибо за выпивку и грязные шутки, говорит он Смитти.
Не вздумай рассказать им про девочек по вызову, усмехается тот, а Джанетт изображает, будто кидает шар.
Тилли повторяет движение подруги, и Смит поглубже топит свое тело в кресло, что ему в любом случае нравится. Херб подхватывает сумку Джанетт, картинно закатывая глаза. Джанетт отключает электронную няню и сует мужу под левую подмышку, под правую отправляя свою сумочку. Она леди, а потому некоторое время ждет, пока Херб не распахнет перед ней дверь, толкнув коленом.