и он всей своей крупностью (цельный внезапно вот отличье от круп,
что понятно бы было, слова раз похожи) пускает, (отпу-), выпускает
отпускает устройство в твоей руке; ты остаёшься на месте,
губы так и застыли вулканом, крадущимся вслед пузырю,
ты внимательно смотришь что в этот момент происходит?
ты внимательно смотришь и ждёшь, что теперь происходит
и как это изменит пространство. Пузырь поднимается выше,
и ещё, и вращается в искрах, возможно, касаясь
потолка бурой арки, в которую прямо и без ухищрений заправил
я бы даже сказала не так, не заправил; вот слово точней подоткнул
кто-то важный сюда этой площади край:
и так аккуратнее, тише; и так всё сочится порядком,
будто не было тех виноградин, которые в спешке
или из-за неряшливо-
сти растоптали поверх кладки го-
сти самых древних царей. Поверх каменной кладки разгладили ох, про-
сти нас, хозяин! гроздей пять, не меньше (бордовых, хрустящих, без косточек).
Я люблю здесь гулять; хотя я ненавижу
здесь гулять; слишком много я помню, как в детстве бесстыдно
(и ещё раз, и снова) всех водят на площадь и в храмы, как будто специально
подгадав время так, что мучительно скучно
суждено стать,
поскольку неясными кем? для кого-то, непонятно когда, и как долго, как страстно
вообще страстно ли? обволакивать холм за холмом
кто-то выстелил дуги брусчатки, дразнящей всё сущее,
будто вязаный свитер, плед либо из шерсти,
от которой так чешется шея, так чешутся пальцы, безумеют рёбра;
каждый сгиб тоже чешется, родинки чешутся чешутся веки,
и лицо, и ушей мочки чешутся даже внутри
то ли лёгкое, то ли желудок всё ёжится; сыпясь, зудит и шипит;
вот и наш с тобой город
испокон веков тянется сделать хоть что-то,
но бессилен и стонет.
(ты слышишь ли?) Время за то время, друг другу что мы улыбаемся,
мы, сбавив шаг до нуля здесь, как будто задумавшись
об ушедшем, привычно всей аркой смотрел город тихо
на тебя и устройство в твоих пальцах, тихих и сдержанных;
Он молчал и смотрел, как в ветрах пузырятся шары вроде ёлочных,
а они рассыпались на искры и блёстки, впритык вспрыгнув к арочной
полукруглости свода.
Как на диско-, я жёлто сквозь смех промурлыкала, теке?
Шар, как в клубе на танцах? мурлыкая, плавно
я скрутилась, желтея, в усатую мягкость, полоски на мехе.
Беззвучно и точно
изогнулись шаги мои, и ветер замер.
Замер, замерло всё остальное и блики
на летящих планетах из жидкого мыла;
как лимон, я лежу, всё сложив поудобней локти, ноги, запястья, тень, шрамы и когти
под тепло своего же урчащего тела. Такое
может длиться вот столько, вот так, дольше времени, дольше, чем долгое,
и когда мне угодно, и так, как захочется
ничему не отнять моё право вот так вот (вечность; две; пятьдесят; сто; сто веч-тей по сто)
поглазеть на тебя.
(И ещё сто по сто).
II
С тобой пусто и холодно за это я тебя и люблю.
Так, наверное, любят снег или тянутся к янтарю.
Так, пожалуй, смотрят в ночь, ненавидя её часы,
Обожают сильней котов, если те не пародисты.
В горизонте лиловый лес прорастает, копит пыль.
Я бывала в аду; там только «Нана» и «Копперфильд».
Может быть, так глядят на стол, с губ метнув уходи!
Я люблю тебя за твой снег: чтобы крепко янтарь в груди
дальше спал (не буди).
III
Вот
твой
ножик.
Твой ножик бери.
Бог
крошит-
ся
(шелест)
в двери.
Из бумаги
ненужной
снег
режь
от печали
твой
смех
дивно свеж.
Верно нам же
печаль
(смелым)
в плюс.
И нестрашно:
пьёшь чай,
смеюсь.
IV
Раньше мне нравились аттракционы и цвет каждой ветки метро,
Но мне не кажется, что стало хуже, жалеть мне не свойственно.
Ты не язык, чтоб скучать или сохнуть мне по тебе, и не Сартр, -
А потому никуда не спеши, лучше мы встретимся завтра
Завтра всегда будет завтра.
Сколько же сладости и красоты в этом завтрашнем дне:
Лучше, чем взгляд без очков на своё тонкое отражение.